7. Соединенные Штаты_Шумпетер_История экономического анализа

100 Hot Books (Амазон, Великобритания)

Й.А. Шумпетер. История экономического анализа /пер. с англ. под ред. В.С. Автономова,
в 3-х т. Т. 1. – 552 с., Т. 2. – 504 с., Т. 3. – 688 с. СПб.: Экономическая школа, 2001 г.

7. Соединенные Штаты

Общий фон индивидуальных достижений экономистов в Соединенных Штатах примерно с 1870 по 1914 г. адекватно описывается следующими хорошо известными фактами. В течение этого периода профессиональные американские ученые-экономисты добились национального и международного признания. Они получили определенное положение в университетах и в обществе, создали организацию и приобрели все атрибуты устоявшейся отрасли научных знаний. Они завоевывали все большее признание со стороны других лиц свободных профессий. Кроме того, сама американская экономическая наука все больше профессионализировалась. Но, начиная с почти с нулевой отметки в 1870 г., эта эволюция происходила так медленно, что увеличение числа по-настоящему компетентных профессионалов отставало от открывавшихся возможностей. Многие из тех, кто приобретал новую профессию, оставались практически неподготовленными. Они приступали к профессиональной деятельности, в то время как их сознание было наполнено предвзятыми идеями, которые они не были готовы пропустить через какие-либо аналитические жернова, — даже дух прежнего движения «социальной науки» продолжал заявлять о себе и во многом обусловил успех институциона-лизма. Отсюда и симпатии к популизму, которые питали многие экономисты. Другие, не найдя желаемого в своей стране, продолжали опираться на европейские идеи и методы, но уже не только английские — в частности, путешествие в Германию стало почти обязательным эпизодом в карьере тех, кто мог это себе позволить (наподобие рыцарских странствий прошлого). Когда они встречались, после того как каждый находил свой индивидуальный стиль, они с трудом находили общий язык и едва понимали (не говоря уже о том, чтобы оценить) позиции друг друга. Именно этим было в значительной степени обусловлено отсутствие согласия. Удивительно неодинаковые интеллектуальные уровни — не только в том, что касается научного инструментария, — встречались сплошь и рядом, причиной тому — отсутствие единообразия в профессиональной подготовке и в общем образовании. В течение значительного времени не были выработаны признанные профессиональные стандарты, и не всегда гарантировалось компетентное преподавание. Многие добивались максимальных результатов, работая над какой-либо эмпирической проблемой, представляющей национальный интерес и в совершенстве изученной ими. Именно в такого рода деятельности были достигнуты первые научные успехи. Но вначале «теория» была непопулярной у большинства и вызывала сопротивление (вполне независимо от усиливавшегося немецкого влияния), причем задолго до того, как это сопротивление было осознано и вербализовано. Все это имело свои очевидные достоинства, равно как и недостатки. Но постепенно ситуация исправлялась — посредством долгой, трудной, самоотверженной, но не бесславной борьбы.

Дабы вызвать в памяти читателя ряд фигур, которые (с одним-двумя исключениями) должны быть ему хорошо знакомы, лучше всего использовать схему, подобную той, которую мы применяли ранее. Прежде всего, а) мы обратимся к некоторым из тех, кто помог подготовить почву для направлений, развившихся в 1890-х гг. Они не соответствуют в точности категории «патриархов», упоминавшейся нами выше. Они были не более чем хорошими экономистами и хорошими преподавателями, которые и до и после начала развития вышеупомянутых направлений отстаивали строгость рассуждений и всегда способствовали повышению профессиональных стандартов. Затем b) мы объединим в одну группу Кларка, Фишера и Тауссига. И наконец, с) рассмотрим группу из нескольких репрезентативных авторов, чьи имена так или иначе необходимы нам для общей ориентации.

Но мы не можем позволить себе упустить из виду экономиста, чей личный успех у публики был больше, чем у всех осталь

¹ Генри Джордж (1839-1897) — фигура слишком известная, чтобы нуждаться в

представлении. Кроме Progress and Poverty (Прогресс и бедность. 1879) следует упомянуть здесь лишь посмертно вышедшую книгу Science of Political Economy (1897). Его Complete Works, включая Life, вышли под редакцией его сына (1906-1911). Научную оценку всех корней и свойств доктрины Джорджа можно найти в: Teilhac Е. Pioneers of American Economic Thought. 1936. Ch. III.

² Прибыль предприятий он, так же как и Милль, разлагал на премию за риск, заработную плату и процент и поэтому не считал ее располагаемым излишком.

ных из нашего списка. Это Генри Джордж.¹ Приведу здесь сведения о нем, имеющие отношение к истории экономического анализа. Он был экономистом-самоучкой, но в самом деле был экономистом. В течение своей жизни он приобрел большую часть тех знаний и способностей вести экономические рассуждения, которые могло бы дать ему университетское образование при тогдашнем состоянии последнего. Этим он выгодно отличался от большинства из тех, кто предлагал панацеи. За исключением предложенной им панацеи («единый налог») и связанной с ней фразеологии, он был весьма ортодоксальным экономистом, чрезвычайно консервативным в отношении методов — он применял те же методы, что и английские «классики». Особенно Генри Джордж уважал А. Смита. Маршалла и Бёма-Баверка он не понимал. Но вплоть до трактата Милля (включительно) он чувствовал себя в экономической науке как дома и не разделял ни одного из связанных с ней современных заблуждений и предрассудков. Даже предложенная им панацея — национализация не земли, но лишь земельной ренты с помощью конфискационного налога — сильно выиграла благодаря его компетентности как экономиста, поскольку он тщательно оформил свое «средство» так, чтобы нанести минимальный ущерб эффективности экономики частного предпринимательства. Профессиональные экономисты, фокусировавшие внимание на предложении о едином налоге и осуждавшие учение, происхождение и направление исследований Генри Джорджа, едва ли были к нему справедливы. Само предложение, явившееся одним из многих наследников impot unique <единого налога — фр.> Кенэ, хоть и омрачается ассоциацией с неприемлемой теорией, согласно которой феномен бедности обусловлен исключительно поглощением всех излишков² земельной рентой, в экономическом смысле не является ошибочным, за исключением того, что оно подразумевает необоснованный оптимизм касательно выгод от введения этого налога. В любом случае это предложение не следует низводить до уровня бессмыслицы. Если бы рикардианское восприятие экономической эволюции было коррентным, оно было бы очевидным и даже мудрым. На самом деле мудрым является то, что Джордж сказал в Progress and Poverty (Book IX. Ch. 1) об ожидаемых экономических последствиях устранения налогового бремени — если бы подобное устранение было осуществимо.

[а) Подготовившие почву.] Исследования и карьера тех, кто вошел в первую из выделенных нами групп, будут представлены следующими именами: Данбар (Dunbar), Хэдли (Hadley), Нью-комб (Newcomb), Самнер (Sumner), Уокер (Walker) и Уэллс (Wells).

Чарльз Ф. Данбар (1830-1900) не был тепличным продуктом университетского образования. Его карьеру можно назвать типично американской — в том смысле, который ныне остался лишь воспоминанием: прежде чем получить первую (постоянную) должность профессора экономики в Гарварде, он прошел через бизнес, фермерство, юриспруденцию, журналистику, управление газетой. К этому следует добавить его энергичное участие в управлении университетом, а также весьма успешную деятельность в качестве редактора Quarterly Journal of Economics, который он основал в 1886 г. Естественно, нам трудно ожидать, что он проводил творческие исследования. Почему же тогда никакая история американской экономической науки не может быть полной без упоминания о Чарльзе Ф. Данбаре и что могут почерпнуть студенты из знакомства с ним и его деятельностью? На оба вопроса можно ответить одновременно: он знал предмет экономической науки исходя из собственного опыта; его ум был ясен и проницателен; его произведения, возможно, нельзя назвать «научными» в строгом смысле слова, но и в наши дни любой ученый мог бы многое из них почерпнуть;³ его административные способности позволили ему организовать исследования в нашей области так, чтобы максимально использовать существовавшие возможности; наконец, основные элементы научного аппарата того времени не были настолько сложными, чтобы любой способный человек — интуитивно представляющий себе порядок вещей — не мог овладеть ими в очень короткий срок. Поэтому, не являясь великим экономистом в том смысле, который мы вкладываем в это слово здесь, он был великим экономистом перед Богом.

³ Его лучшие работы собраны в Economic Essays (1904; под ред. О. М. В. Спрэ-га, с введением Ф. В. Тауссига). По-прежнему заслуживает прочтения и его труд Chapters on Banking (частное изд. — 1885; 1-е изд. — 1891; 5-е изд. под ред. О. М. В. Спрэга: Theory and History of Banking. 1929).

Артур Т. Хэдли (1856-1930) был в большей степени академическим человеком, хотя его тоже следует считать скорее администратором, чем преподавателем или исследователем. Работа, благодаря которой мы упоминаем его здесь, — Economics... (1896). Читатель непременно должен заглянуть в нее. Он обнаружит заключенное в убедительно представленную институциональную оболочку (с большим вниманием к политической сфере) ядро не очень утонченной, но вполне пригодной для использования и реалистичной теории, украшенной, как, пожалуй, и все учение Хэдли в целом, рядом удачных формулировок, — идеальная вещь для общего знакомства с экономической наукой на приличном уровне. Кто может превзойти — на том уровне — его определение возрастающих и убывающих издержек? Издержки увеличиваются, если производитель устанавливает цену, по которой он готов продать данное или меньшее количество продукта, и издержки уменьшаются, если он готов продать по этой цене данное или большее количество продукта.

Саймон Ньюкомб (1835-1909) был прежде всего выдающимся астрономом. Он также преподавал и являлся автором трудов в области экономической теории, однако для приобретения того влияния, которого он заслуживал, этого было недостаточно. Ньюкомб известен главным образом как приверженец концепции «здоровых денег» и яростный сторонник laissez-faire, но здесь его имя упоминается благодаря работе Principles of Political Economy (1885) — выдающемуся произведению американской общей экономики в эпоху, предшествующую Кларку—Фишеру—Тауссигу. Он не «достиг» уровня Джевонса—Менгера—Валь-раса, и его анализ был по сути «классическим». Но представление материала было мастерским и побуждающим к размышлению, а также в некоторых моментах оригинальным. К этим моментам не следует причислять «уравнение обмена», которое приписал ему Фишер; это было не более чем формулирование мысли, которая уже тогда устарела.

⁴ Хотя политическая ориентация рассматриваемых нами личностей находится за рамками данного исследования, в случаях Ньюкомба и Самнера можно утверждать, что их ультралиберализм заходил столь далеко, что приводил к появлению теоретических и фактологических аргументов, которые накладывали отпечаток на их суждения как ученых-экономистов. Это, пожалуй, справедливо и для каждого современного им европейца. Но не следует забывать, что в среде, сложившейся в Соединенных Штатах в ту эпоху, позиция Ньюкомба и Самнера могла быть подкреплена такими фактами, которые впечатлили бы самого Маркса, когда он был «в историческом духе», но не оказали бы никакой поддержки экономическому либерализму, скажем М. де Молинари.

Уильям Г. Самнер (1840-1910) — во всех отношениях академический человек и также приверженец концепции «здоровых денег» и яростный сторонник laissez-faire,⁴ в остальном принадлежал к числу исследователей совсем иного типа. Он был выдающимся социологом (его анализ «обычаев» был чрезвычайно богатым вкладом в науку), а его исследования по истории денег и финансов принадлежат к лучшим произведениям американской экономической науки.⁵ Но он упоминается здесь не поэтому, а по той причине, что он в то же время был сильным и вдохновляющим преподавателем с широким кругозором — именно он, историк и социолог, привлек внимание Ирвинга Фишера к возможностям математической теории! — который со своей кафедры в Йельском университете проповедовал высокие стандарты учености.

Френсис Эмейза Уокер (1840-1897), сын Эмейзы Уокера, был, так же как Данбар и Хэдли, прежде всего администратором в Массачусетском технологическом институте. В свое время он был также настоящим воином и выдающимся государственным служащим (департамент государственных сборов, департамент переписи населения). Но его неутомимое трудолюбие позволило ему заслужить репутацию хорошего ученого. Эта репутация основывается прежде всего на его исследованиях денег и валютной политики (см. ниже, глава 8); хорошо зарекомендовал он себя и в общей экономической теории.⁶ Он был из тех, кто, соприкоснувшись с чем-либо, непременно внесет свои улучшения. Он находился на переднем плане во многих областях: кроме прочего, он был первым президентом Американской экономической ассоциации, президентом Американской статистической ассоциации, сопрезидентом (или вице - ('assistant') -президентом Institute International de Statistique (Международного статистического института). Поэтому как ученый-экономист он получил даже больше, чем заслуживал, как при жизни, так и в исторических исследованиях. В частности, его собственный вклад в экономическую теорию заработной платы как остаточного дохода, акцентирование роли предпринимателя, критика теории фонда заработной платы, возможно, удостоились большего внимания, чем могло бы быть в случае, если бы все это было предложено менее известным человеком. Но я говорю это, чтобы защитить память остальных — а также охарактеризовать положение в американской экономической науке того времени, — а не приуменьшить заслуги человека, чье имя определенно заслуживает увековечения в истории экономической науки.

5 Основные произведения Г. Самнера: History of American Currency (1874) и последовавшая за ней History of Banking in the United States (1896).
6 См., в частности: The Wages Question (1876) и учебник Political Economy (1883). Библиография, дающая представление о диапазоне деятельности Уокера, собрана в: Publications of the American Statistical Association. 1897. June.

Дэвид Э. Уэллс (1828-1898) нам уже известен. Я упоминаю его снова, дабы продемонстрировать читателю, насколько важным во всех американских исследованиях был фактологический компонент — в том числе и в произведениях по общей экономике. Его знаменитая работа Recent Economic Changes (1889), которую должен изучить любой современный студент-экономист, прекрасно иллюстрирует мою мысль. Уэллс упомянут здесь как представитель большого класса исследователей. Почти равен ему в этом качестве Кэрролл Д. Райт (1840-1909). Однако нам не следует превращать обзор в каталог.

[b) Кларк, Фишер и Тауссиг.] Как среди приверженцев, так и среди оппонентов Кларка и Тауссига не может быть больших расхождений во мнениях по поводу того, какое место в американской экономической науке первого десятилетия XX в. они занимали, но такие расхождения могут быть относительно роли Фишера в данный период. Трудно оценить роль упомянутых исследователей именно в истории американских экономических исследований. Все трое были совершенно разными. Все, что есть общего между ними, — это их выдающееся положение и то, что все они были «чистокровными» академическими экономистами. Однако, может быть, есть еще что-то. Все трое были выдающимися экономистами в техническом смысле; в остальном они без сомнений соглашались с основными общими местами, принятыми в то время в их стране: все они были типичными animae candi-dae Americanae <простодушными американцами>. Но даже их противники едва ли станут отрицать, что независимо от времени и обстоятельств они были для всего мира великими американскими экономистами того периода.

Джон Бэйтс Кларк (1847-1938), последний из претендентов на независимое открытие принципа предельного анализа и создатель одной из наиболее значительных теоретических структур на основе этого принципа, не получал достойной трибуны вплоть до 1895 г., когда он был приглашен в Колумбийский университет. Он оставался в университете до отставки в 1923 г., и в период его пребывания там получило признание его учение, популярность которого длилась, можно сказать, с 1895 по 1910 г. Но все фундаментальные элементы его теоретической системы были созданы прежде, в основном, как я полагаю, в 1880-е гг., хотя некоторые, пожалуй, возникли в его сознании в начале 1870-х, перед посещением Европы. Отчасти это видно из его статей, опубликованных в 1880-х гг., которые, если бы позволяло место, могли быть рассмотрены здесь для выявления стадий развития его научных взглядов в очень интересном ракурсе. Эти статьи также подтверждают вышеупомянутую претензию, поскольку раскрывают его собственный путь к концепции распределения на основе предельной производительности: он стремился превратить рикардианскую теорию ренты, которая у Рикардо не выполняла иной функции, кроме устранения ренты из обсуждения проблемы цены путем объявления ее интрамаржинальным излишком , в принцип, который был бы в равной степени применим ко всем видам конкурентных доходов («закон трех рент»). При этом он сумел не впасть в тавтологию в процессе рассуждений — и мимоходом вполне естественно прийти к понятиям предельной полезности (или антиполезности). Несмотря на приоритет Тюнена, с одной стороны, и Джевонса, Менгера и Вальраса — с другой, это было достижением первостепенной важности, обладающим (как мы можем добавить теперь) субъективной оригинальностью, но отнюдь не единственным достижением Кларка. Помимо развития теории капитала (см. ниже, глава 6, § 2с) он сделал большой шаг на пути к удовлетворительной теории предпринимательской функции и предпринимательского дохода и в связи с этим другой большой шаг — к прояснению всех проблем экономической теории, возникающих при четком разделении между стационарными и эволюционными состояниями. На самом деле он идентифицировал его с разделением между статикой и динамикой. Но это не имело большого значения. Он видел сущностные моменты в конструировании модели стационарного состояния и ввел для описания его свойств понятие «синхронизации». Поэтому называть Кларка только лишь мастером американского маржинализма означает недооценивать весь его аналитический вклад в науку. Если его достижения и менее значительны, чем достижения Бёма-Баверка, Маршалла и Вальраса в некоторых отношениях, они более значительны в других.⁷

^{7 Первая книга Кларка The Philosophy of Wealth (1885), хорошо харак¬теризующая этого человека и его мировоззрение — а возможно, также и дух среды. — не имеет отношения к нашему исследованию, за исключением одного момента, который я и собираюсь упомянуть в тексте. Однако она весьма спо¬собствовала становлению его репутации. Его знаменитый труд Distribution of Wealth («Распределение богатства») вышел в 1899 г. Это теория стационарного процесса; все ее существенные элементы были опубликованы им ранее. Что касается личных аспектов, эта дата столь же вводит в заблуждение, сколь и 1890 г. в случае Маршалла. Почти равна предыдущей по значению книга Кларка Essentials of Economic Theory (1907). Из остальных его работ следует упомянуть здесь лишь Control of Trusts (1901; переписана в сотрудничестве с сыном в 1912 г.) и Problem of Monopoly (1904). Но мы не должны забывать о его фак¬тологических исследованиях, особенно в сотрудничестве с Отделением эконо¬мики и истории Фонда Карнеги. Позволю себе привлечь внимание читателя к очаровательному Memorial, посвященному памяти этого замечательного и мило¬го человека, созданному его детьми и напечатанному частным образом в 1938 г.}

Но он широко известен как среди американских экономистов, так и во всем мире именно как мастер американского маржинализ-ма.⁸ Читатель, вероятно, столь часто слышал о школе Кларка, или Маржиналистской школе, что может удивиться тому, что я с трудом принимаю это словосочетание. Все американские и многие зарубежные экономисты, хоть в какой-то степени интересовавшиеся экономической теорией, конечно же подверглись значительному влиянию Кларка и учились у него. По этому поводу вопросов не возникает. Круг «союзников и симпатизирующих» был чрезвычайно широк, и определенно имелись последователи за рубежом. Но точную степень его влияния трудно определить, потому что, насколько позволяет его теория распределения, это влияние причудливо смешивается с влияниями всех прочих создателей подобных систем. Даже в Соединенных Штатах нужно весьма тщательно изучить автора — его теоретическую манеру, например, — чтобы удостовериться в том, вывел ли он свою теорию предельной производительности из теории Кларка, Маршалла или австрийцев. Еще важнее отсутствие ясно различимого «ядра» в том смысле, в котором его составляли преданные ученики Рикардо и Маршалла. Строго выдержанные «в стиле Кларка» работы столь же редки, сколь многочисленны работы, обнаруживающие его влияние. Среди важных теоретических произведений есть одно, автор которого ближе всего подошел к созданию кларкианской доктрины, — это книга Карвера,⁹ но, за исключением учебников, я не знаю никаких других.

⁸ См. об этом главу, посвященную Кларку, в: Нотап Paul Т. Contemporary Economic Thought. 1928.

⁹ Carver Thomas N. Distribution of Wealth. 1904. Пользуясь возможностью, я упомяну имя американского теоретика, который создал маржиналист-скую теорию независимо от Кларка, — это Стюарт Вуд, другой пример поразительной «субъективной оригинальности». Около 1889 г. Вуд фактически сам открыл всю вальрасианскую систему с добавлением переменных производственных коэффициентов (коэффициентов замещения). Насколько можно судить по теоретическому фундаменту, он мог бы написать и маршаллианский трактат. См.: Stigler G. J. Stuart Wood and the Marginal Productivity Theory // Quarterly Journal of Economics. 1947. Aug. P. 644.

Тем не менее термин «маржинализм» почти сразу стал рассматриваться как название отдельной школы. И не только: он получил даже политическую коннотацию и стал обозначать в глазах некоторых реакционное чудовище, готовое защищать капитализм и саботировать социальную реформу. С точки зрения логики в этом нет никакого смысла. Предельный принцип сам по себе является инструментом анализа, использование которого становится необходимым на определенной ступени развития этого анализа. Маркс использовал бы его самым естественным образом, если бы родился пятьюдесятью годами позже. Этот термин может служить названием школы не больше, чем использование дифференциального исчисления может характеризовать научную школу или группу в математике или физике. На сегодняшний день частое использование термина «маржинализм» отражает ошибочные представления о природе этого принципа. A fortiori он не может иметь никакого отношения к политике или социальной философии: это прекрасно поняли в Англии, где ни один радикал или социалист не обижается на подобные ярлыки. Лишь политическая или этическая интерпретация результатов предельного анализа может вызвать подобное отношение. И, как отмечалось ранее, Кларк был отчасти повинен в этом. Конечно, он был вправе излагать в книге Philosophy of Wealth свои этические оценки, хотя оценки такого рода «действуют на нервы» радикалам. Но он пошел дальше и заявил, что распределение в соответствии с «законом» предельной производительности «справедливо». И это в глазах экономистов, подавляющее большинство которых относилось к теории принципиально враждебно, породило ассоциацию между «кларкианским маржинализмом» и апологетикой капитализма, вопреки тому факту, что в рассуждениях ученых-экономистов социалистических убеждений, таких как профессора Ланге и Лернер,¹⁰ тот же «маржинализм», исключая технические различия, играет в точности ту же роль, какую он играл у Кларка.

10 Чтобы более не возвращаться к этому вопросу, воспользуемся возмож¬ностью упомянуть другой фактор, подкрепляющий эту ложную ассоциацию. Реформаторы, как и прочие люди, не могут не совершать ошибки. Обязанность профессионального экономиста — указывать на эти ошибки. Если экономист при этом использует методы «предельного» анализа, то по-человечески понят¬ная обида критикуемого лица зачастую принимает форму недовольства тем, что оно подверглось нападению реакционного чудовища под названием «мар¬жинализм». Если бы со стороны критикуемого была допущена логическая ошибка, он, как правило, мог бы убедиться в ней без использования этого скромного аналитического аппарата. Но, не понимая теорию, он не знает о своей ошибке и естественным образом настраивается враждебно по отношению к тем моментам аргументации критика, которые понимает меньше всего.

Фрэнк Уильям Тауссиг (1859-1940), которого мы рассмотрим следующим, еще более, чем Кларк или Фишер, пострадает от моей неспособности создать в рамках доступного мне места законченные портреты таких индивидуальностей. Он достиг видного положения позже, чем Кларк, и его влияние все еще увеличивалось, когда в 1917 г. он принял должность председателя только что созданной Тарифной комиссии Во время войны он занимал ряд государственных должностей, укрепивших его репутацию и усиливших его авторитет. За исключением этого перерыва, он был преподавателем в Гарварде в течение всей своей взрослой жизни — и определенно одним из величайших преподавателей экономики. Его преподавательская работа в аудитории, направляющие советы и последнее, но не менее важное, — его личный пример — сформировали бесчисленное множество молодых умов. И никто не внес большего вклада в постоянное повышение уровня преподавания в течение данного периода. Однако, за исключением исследований международной торговли, Тауссиг не создал школы в нашем смысле. С точки зрения затрат рабочего времени его исследования были прежде всего фактологическими: в частности, он был выдающимся специалистом по международной торговле и особенно по тарифам. Даже в этой области факты идут впереди — ранние публикации по этой теме вылились в его классический труд Tariff History of the United States (1888), — а теория лишь следом за ними (International Trade. 1927), хотя он был мастером сращивания фактологического и теоретического анализа. Кроме того, он проявлял интерес к экономической социологии, что привело к важным результатам, примером чему служат его работы Inventors and Money Makers (1915) и American Business Leaders (в соавторстве с К. С. Джослином; 1932). Корни его теории следует искать в работах Рикардо и Бёма-Баверка, влияние которых отчетливо проявилось в его наиболее амбициозном теоретическом труде Wages and Capital (1896; репринт Лондонской школы — 1932). Воспитанный старой традицией, он оказывал курьезное сопротивление новым доктринам — за исключением теории капитала Бёма-Баверка, — возможно, поэтому он больше, чем другие авторы, нравился Маршаллу. Но это сопротивление постепенно ослабевало, и в конце концов от него ничего не осталось, исключая определенные формальные оговорки, которые не так уж далеки от Маршалловых. Поворотным пунктом стала работа Тауссига Outlines of a Theory of Wages (Proceedings of the American Economic Association. 1910. Apr.), ознаменовавшая полное принятие предельного анализа. В адрес преподававшейся им общей экономической теории, несомненно, можно высказать критические соображения с технической точки зрения, и некоторые их них справедливы даже ex visu 1900 г. Но он был не только теоретиком, историком и экономическим социологом, но и выдающимся экономистом. Первое издание его книги Principles of Economics (1911) помогает нам понять, «что получали студенты» в то время.¹¹

11 Поскольку в рамках данной книги невозможно в полной мере отдать
должное выдающейся личности Тауссига, позволю себе обратить внимание
читателя на воспоминания, опубликованные несколькими его коллегами в
Quarterly Journal of Economics (1941. May). [Текст был написан Й. А. Шумпе-
тером при содействии Артура X. Коула и Эдуарда С. Мэйсона.]

Ирвинг Фишер (1867-1947) был типичным представителем Йельского университета — одной из двух звезд первой величины, украсивших научную репутацию Йеля (другой звездой был Уиллард Гиббс, великий физик). Он был математиком по образованию и даже преподавал астрономию в течение года. Мы оставим в стороне все его научные или пропагандистские начинания (трезвенность, евгеника, гигиена и т. д.), не имевшие ничего общего с экономическим анализом, и до поры до времени также его работы о деньгах и циклах, которые будут рассмотрены в последней главе этой части. Мы также не можем углубляться в изучение его значительного вклада в теорию статистики (индексы, распределенные лаги¹² и т. д.), лишь подчеркнем, что благодаря ему статистические методы стали частью экономической теории, а не простым приложением к ней, — иными словами, он был по сути эконометристом, стоящим в одном ряду с Петти и Кенэ. Мы вынуждены ограничиться тремя его основными работами по общей теории. Первая, его диссертация Mathematical Investigations in the Theory of Value and Prices (1892; репринт — 1926), является мастерской демонстрацией основ вальрасианской системы. Однако Фишеру принадлежат (по меньшей мере¹³) два вклада первостепенной важности и оригинальности: он предложил метод измерения предельной полезности дохода (позднее

12 Следует заметить, однако, что идея распределения эффекта возмущения между несколькими последовательными значениями переменной имеет величайшее значение для экономической теории. Конечно, нереалистично —
фактически это знак безысходности — утверждать, что изменение переменной х, происходящее в момент времени t, влияет на значение х (или любой другой переменной, зависимой от х) только в момент времени t + n и ни в
какой другой. Все мы знаем, что резкое изменение, скажем, цены или группы цен повлияет на последующие уровни этой и других цен через более или менее длительный период, причем интенсивность этого влияния будет меняться в
течение этого периода. Экономические рассуждения, не принимающие это в расчет, представляются инфантильными. И все же Фишер первым попытался решить эту проблему и разработать метод, который позволил бы учесть ее
статистически. Этот метод (улучшенный Францем Л. Альтом) был весьма несовершенен. Но он представлял собой новаторское начинание, которое принесло результаты в последующие эпохи. Читатель найдет все необходимые ссылки в: Alt Franz L. Distributed Lags // Econometrica. 1942. Apr.

13 Были и другие достижения. Но я хочу ограничиться двумя, которые сегодня являются общепризнанными.

разработанный им в статье, опубликованной в Economic Essays Contributed in Honor of John Bates Clark (1927)) и заложил основы анализа кривых безразличия во второй части Mathematical Investigations, где он трактовал (подобно Эджуорту) полезность каждого товара как функцию количеств всех товаров. Вторая работа, Nature of Capital and Income (1906), которой восхищался Парето, не только содержит в себе первую экономическую теорию бухгалтерского учета, но и является (или должна являться) основой для современного анализа доходов.¹⁴ В третьей работе, The Rate of Interest (1907; переделана и опубликована в новой редакции в 1930 г. под заглавием The Theory of Interest),¹⁵ его щедрое признание приоритета Рэ и Бёма-Баверка не позволило мощной оригинальности его собственного исследования заявить о себе должным образом. Теория «нетерпения» <'impatience' theory of interest> является лишь одним из ее элементов. Гораздо точнее ее сущность можно было бы передать под заголовком вроде «Новая теория капиталистического процесса». Среди многих менее значительных новшеств введение концепции предельной эффективности капитала (он называл это предельным уровнем дохода относительно издержек) заслуживает особого внимания.¹⁶Все это плюс исследования Фишера в области денег и циклов, возможно, позволит кому-нибудь из будущих историков назвать Фишера величайшим американским ученым-экономистом вплоть до сегодняшнего дня. Но не таким было мнение его современников. В кругу профессионалов и более широкой публики, если говорить о рассматриваемом периоде, Фишер не получил широкого признания до тех пор, пока не стал неприятным большинству людей Фишером «укрепленного (compensated) доллара». Да и позже он ассоциировался со «стабильными деньгами», «100-процентным покрытием депозитов резервами» и другими подобными словосочетаниями, которые отвлекали внимание от его чисто научных исследований. В этих и других делах Фишер, реформатор наиболее высокого и чистого типа, никогда не считался с издержками — даже наиболее болезненными, — и его стали считать чудаком. Соответственно, страдала и его репутация как ученого. Вдобавок к этому особенности его достижений не способствовали быстрому успеху. Работа Mathematical Investigations прошла, конечно же, практически незамеченной и получила заслуженное признание лишь тогда, когда ее содержание перестало представлять какой-либо интерес, кроме исторического. Содержание Capital and Income воспринималось большинством как набор детально разработанных тривиальностей. Rate of Interest повезло больше как в национальном, так и международном масштабе, но представляется сомнительным, что идеи этого труда были в полной мере восприняты читателем до выхода в 1930 г. переработанного издания.

14 Опять-таки это лишь основные ее черты. В приложениях содержится очень много идей, которые оказывают стимулирующее воздействие даже на того, кто не согласен со всеми результатами Фишера.
15 В это издание включена значительная (но недостаточная) часть Capital and Income и основные пункты монографии Фишера (Fisher I. Appreciation and Interest // Publications of the American Economic Association. 1896. Aug.).
16 Следует сделать мимоходом два замечания. Во-первых, идентичность концепции Фишера и кейнсианской предельной эффективности капитала была признана Кейнсом (и Каном), но отрицалась некоторыми последователями Кейнса, особенно профессором Лернером. Во-вторых, подчеркивая щедрое признание Фишером достижений Бёма-Баверка, я не противоречил своему заявлению, сделанному выше, в § 4а. Фишер не осознавал в полной мере значение достижений Бёма-Баверка и придавал чрезмерную важность поверхностным дефектам рассуждений последнего. Это вполне сочетается с нашим заявлением о том, что Фишер великодушно признавал все достижения, которые он смог
увидеть у Бёма-Баверка: Фишер, Кейнс и Виксель являются теми тремя авторами, которых я должен назвать, если меня попросят проиллюстрировать примерами то, что я подразумеваю под «адекватным признанием» заслуг предшественников. На самом деле эти трое олицетворяют нечто большее: всех троих следует защищать от последствий их готовности отыскивать предшественников, которая иногда заходит столь далеко, что искажает истинное положение вещей.

[с) Другие ведущие фигуры.] Экономическая наука больше всего напоминает постороннему наблюдателю Вавилонскую башню. Однако мы уже видели и в еще большей степени увидим в следующей главе, что при более глубоком взгляде на положение дел это впечатление не только легче поддается объяснению, но и менее оправданно, чем может показаться. В этом подразделе мы несколько углубим наше описание, упомянув еще несколько ведущих фигур, выделившихся из подразделений быстро растущей армии американских экономистов, которая и тогда, и сейчас развивалась в кажущемся беспорядке. Еще раз попрошу читателя вспомнить, что в предыдущей главе мы упоминали представителей институционализма¹⁷ (в частности, Веблена и Коммонса); еще несколько имен будут названы в нашем обзоре исследований рассматриваемого периода в прикладных областях.¹⁸ Но также на

17 [Следует напомнить, что Шумпетер намеревался писать об американском институционализме в главе 4, которая не была завершена.]
18 Наряду с невозможностью в полной мере отдать должное исследованиям в прикладных областях эта процедура, несомненно, имеет и другие недостатки. Чтобы проиллюстрировать эти недостатки, выберем такую личность, как Уильям 3. Рипли (1867-1944). Человек, писавший о европейских расах, читавший лекции о железных дорогах и по экономике труда — и это далеко не полное описание его деятельности, — явно неадекватно характеризуется своими исследованиями в любой из этих областей. Некоторые из тех, кто был

поминаю, что в соответствии с целями этой книги мы вынуждены исключить или перевести на второй план тех, кто не сделал ничего значительного в изучаемом нами предмете (т. е. для развития аналитического аппарата) и не добился успехов в его использовании (хотя их деятельность была неоценимой для коллег и студентов). В качестве примера я приведу уважаемые имена Генри С. Адамса, Эли, Холландера, Лафлина, Сигера и Cелигмена.¹⁹В одном из подразделений (которое в основном он и создал) профессор Фрэнк А. Феттер (1863-1949) в первом десятилетии нашего века занял лидирующую позицию. Он был прежде всего теоретиком (хотя и не только им), сторонником научного прогресса и врагом теоретических пережитков. Иногда его классифицируют как «австрийца», но это не вполне корректно. Действительно, в то время всякое серьезное теоретическое начинание неизбежно опиралось на основы, заложенные Джевонсом, Менгером и Вальрасом, и нематематики предпочитали вариант Менгера учениям двух других. Также верно и то, что он не любил Маршалла — именно потому, что последний пытался сохранить пережитки прошлого, — возможно, это чувство было взаимным. Но всего этого недостаточно, чтобы считать человека последователем Менгера. На данном фундаменте Феттер возвел свое здание, которое было его собственным как в целом, так и во многих деталях, таких как теория «психического дохода» (psychic income). Животворящее влияние его критических опытов на интерес американских экономистов к теории трудно переоценить.²⁰

^{у него студентом в Гарварде, говорили мне, что они получали от него больше вдохновения, чем от кого-либо другого, причем на этом факультете преподава¬ли Тауссиг, Карвер и Янг. Поэтому его следовало бы причислить к представи¬телям «общей экономики», каковы бы ни были его недостатки в технике ана¬лиза. И это справедливо для многих исследователей подобного типа.

[К сожалению, обзор исследований рассматриваемого периода в приклад¬ных областях не был завершен.]}^{19 Если читатель пожелает, он легко может последовать приглашению, стоящему за упоминанием этих имен. Особенно следует обратить внимание на очень поучительные некрологи памяти Эли, превосходного немецкого профессора в образе американца (автор — X. С. Тейлор; Economic Journal. 1944. Apr.), и Селигмена, доброжелательного лидера и неутомимого труженика (ав-

тор — Г. Ф. Ширрас; ibid. 1939. Sept.). Работа Холландера о Рикардо уже упоминалась, а некоторые работы Лафлина по теории денег, Адамса и Селигмена по государственным финансам будут рассмотрены в соответствующих местах. О Карвере мы говорили выше.}^{20 Внимательного прочтения Principles of Economics (1904) Феттера не вполне достаточно для обоснования вышеприведенных заявлений. Но в книге содержатся все сущностные элементы того, что можно назвать системой Феттера. Некоторые его статьи встретятся нам позже. Одна из них, об отношении между рентой и процентом, иллюстрирует факт, размывающий четкие границы}

Имя Фреда М. Тейлора (1855-1932) приходит на ум всякий раз, когда мы чувствуем себя достаточно благодушными, чтобы поздравить себя с высоким уровнем экономического анализа в стране. Он был выдающимся преподавателем экономической теории, владевшим теоретическими рассуждениями до мелочей, и воспитал очень многих, среди них некоторые из самых выдающихся сегодняшних экономистов: существует школа Тейлора, хотя и не в смысле единой доктрины одного мастера. Его собственное исследование основывалось на опыте преподавания и стало частью последнего; он долго колебался, прежде чем его опубликовать. Но когда книга (Principles of Economics. 1911; 9-е изд. — 1925) наконец вышла, она имела большой успех. Хотя в техническом плане она вызывает немало возражений, но почему бы современным студентам не освежиться, погрузившись в мир проблем Тейлора, которые, конечно, — как и проблемы большинства теоретиков той эпохи — кажутся сегодня такими далекими. Весьма значительный вклад Тейлора в теорию социалистической экономики будет упомянут в другом месте.

К концу рассматриваемого периода перед теоретиком нематематического склада вставали все более сложные задачи. Это было причиной затруднительного положения Тейлора и главным источником его недостатков. То же можно сказать и о Герберте Дж. Дэвенпорте (1861-1931). Если мы хотим оценить положение этих (и им подобных) исследователей в истории и их деятельность, мы не должны применять к ним современные стандарты строгости рассуждений, так как в то время еще существовало весомое оправдание для тех, кто не имел представления о вещах, которые представляются элементарными сегодня, — таких как непрерывность, маржинальные приращения (incremental quantities), определенность (determinacy), устойчивость и т. д. В результате эти люди, с одной стороны, боролись с трудностями, которые представляются сегодня мнимыми, а с другой стороны, не видели проблем, беспокоящих нас.²¹ Г. Д. Дэвенпорт был превосходным теоретиком и выдающимся

влияния Феттера, а именно существование параллелей между его системой и учением Фишера. Статья The Passing of the Old [Ricardian] Rent Concept <«Кончина старой [рикардианской] концепции ренты»> является наиболее ярко вы¬раженным антимаршаллианским произведением Феттера. Я не знаю, как Маршалл воспринял изложенную Феттером (кстати, всецело обоснованную) схему. Но я знаю, что Эджуорт обиделся на нее по малоубедительной причине — ему не нравились статьи с подобными названиями.
21 Это хорошо иллюстрирует контекст, в котором даже в экономической теории возможно говорить о «прогрессе» и осмысленно оценивать данный уро¬вень развития как более низкий, чем наш. Подобное вообще недопустимо по отношению к «экономической мысли». Экономисты того времени имели мне¬ния о социальной и экономической политике, которые отличаются от мнений,

преподавателем своей эпохи, и сообщество экономистов должно быть признательно за бесконечные страдания, которые ему пришлось испытать в попытках решить фундаментальные теоретические проблемы того времени.²² Другая интересная деталь: он был сторонником Веблена и убежденным радикалом среднезападного типа, который видел злые силы реакции, выходившие как на профессиональную, так и национальную политическую сцену, не предпринимая никаких усилий — очевидно, считая это излишним — для подтверждения их существования. Таким образом, Дэвенпорт служит одним из примеров того, что исследования в области теории в ту эпоху были вполне совместимы с симпатиями к институционализму.Труды этих и других ученых плавно, без резкого перехода сливаются с той частью современных исследований, которую можно ассоциировать с такими именами, как Дж. М. Кларк, Ф. X. Найт, Дж. Вайнер и Э. А. Янг. Этого указания вполне достаточно.²³ Мы должны удовлетвориться взглядом на один из ярчайших «мазков» на картине той эпохи — Пэттена, а затем на одинокую вершину — Мура.

превалирующих в наши дни. Но эти различия детерминированы социальными условиями и Zeitgeist. Здесь бессмысленно заявлять о нашем превосходстве над ними или говорить о прогрессе. Но если речь идет об анализе и поскольку мы стараемся сделать нечто подобное тому, что пытались делать теоретики того времени, то можно говорить о прогрессе как о переходе от менее совер¬шенной к более совершенной технике. Например, есть определенный смысл в заявлении, что современная стоматология или транспорт превосходят стомато¬логию и транспорт 1900 г.
22 См. в особенности его работу Value and Distribution (1908) — это одна из тех книг, которые способны как пресытить читателей, так и принести им пользу. Она содержит ряд моментов, которые по меньшей мере субъективно оригинальны. Его книга Economics of Enterprise (1913) хотя и посвящена не критике, а созиданию, на самом деле менее оригинальна. Я слышал о его рукописи (но не видел ее), рассматривающей маршаллианскую систему, — The Economics of Alfred Marshall (1935). Его учебники ничем не примечательны. Но некоторые его статьи при наличии места следовало бы изучить глубже.
23 Нет необходимости «представлять» столь хорошо известные фигуры, как первые три, но я воспользуюсь возможностью, дабы сказать несколько слов об Эллине А. Янге (1876-1929). Этому выдающемуся экономисту и блестящему теоретику грозит опасность забвения. Сборник очерков Economic Problems, New and Old (1927) и книга An Analysis of Bank Statistics for the United States (1928; впервые опубликована в: Review of Economic Statistics. 1924-1927) являются его основными печатными работами и не дают никакого представления о широте и глубине его рассуждений и еще меньше — о его значении для американской экономической науки и многочисленных учеников. Но ex ungue leonem — иными словами, читатель может получить некоторое представление об этом льве по одному когтю, а именно по его статье Increasing Returns and Economic Progress // Economic Journal. 1928. Dec. Он одним из первых осознал переходную стадию, в которую вступил экономический анализ после 1900 г., и соответствующим образом перестроил свое учение — оно, насколько я понимаю, может быть описано как гибрид Маршалла и Вальраса с добавлением многих собственных нововведений. Одна из причин того, что его имя живет лишь в памяти тех, кто знал его лично, состоит в его обыкновении скрывать, а не подчеркивать собственные суждения: например, нужно быть не только специалистом, но и очень внимательным читателем, чтобы понять, что в его кратком и непритязательном анализе национальной банковской статистики заключена лучшая часть целостной теории денег и кредита.

Если бы видение являлось самым главным качеством, то Саймон Пэттен (1852-1922) — который преподавал в Пенсильванском университете с 1888 по 1917 г. — должен был бы остаться в истории как человек, равных которому было мало. Если бы все дело было в технике, он едва ли занял бы какое-либо место. На самом деле он находится где-то посередине и занимает особую позицию, в значительной степени самостоятельную. В основном его помнят по его выступлениям в защиту протекционизма — уже одно это воздвигало барьер между ним и подавляющим большинством экономистов — и по его концепции «экономики изобилия» <'economy of plenty'>, в которой ни убывающая отдача, ни бережливость не имели более первостепенной важности. Это, с одной стороны, отдает дилетантизмом, с другой же стороны, представляется успешным предвосхищением будущих течений экономической мысли. Ни одно из этих впечатлений не отражает реальности в полной мере, но в то время экономисты были склонны верить первому, хотя всегда в той или иной степени признавали то, что можно назвать конструктивной силой идей Пэттена, и тем более ценили в нем энергичного преподавателя и восхитительного собеседника (завтрак в обществе которого мог плавно перейти в ланч).

Место Генри Ладуэла Мура (род. 1869) в истории экономической науки столь же гарантированно, как и место Пэттена среди своих современников. Не упомянуть о нем в каком-либо из будущих исследований по истории нашей науки будет равносильно тому, чтобы забыть сэра Уильяма Петти. И это одинаково справедливо и для тех экономистов будущего, кто будет им восхищаться, и для тех, кто будет неодобрительно относиться к каждой написанной им строчке. Дело в том, что его имя неразрывно ассоциируется со становлением современной эконометрики, которая должна неизбежно, хотим мы этого или нет, становиться все более и более синонимичной технической экономической науке . Наименьшая из его заслуг, достойных неувядающей славы, состоит в том, что его исследования являются источником потока статистических кривых спроса, извергавшегося в начале 1930-х гг. Важной была его смелая попытка разработать посредством нескольких изобретательных приемов статистически операциональную сравнительную статику (см. ниже, глава 7). Это начинание, воплощенное в серии статей, которую он развил в книгу Synthetic Economics, вышедшую в 1929 г., представляет собой одно из тех исторически значимых произведений, которые являются выдающимися независимо от того, используем мы их или нет. Поэтому как в интересах нашей картины экономической науки той эпохи, так и в интересах социологии науки необходимо остановиться на мгновение, дабы объяснить, почему человек такого масштаба не получил большей известности. Дело в том, что хотя он и снискал некоторое признание своими статистическими кривыми спроса — в основном через своего последователя Генри Шульца — и вызвал некоторое удивление своей теорией циклов на основе колебаний урожайности — улучшенной версией теории Джевонса, — его репутация была не такой, какой она должна была быть.

Первая причина, конечно, заключается в характере его работ. Старание сделать вальрасианскую систему статистически операциональной есть нечто находившееся всецело за пределами научного кругозора той эпохи.²⁴ Второй причиной послужила его великая скромность и в то же время чрезвычайная чувствительность. Его исследовательская программа могла бы быть воспринята и даже обрела бы институциональную поддержку, если бы она «проталкивалась» с помощью энергичной пропаганды и рекламировалась как программа борьбы против существующей — «ортодоксальной» — теории (чем в определенном смысле она и являлась). Но Мур не был способен на такую тактику: не получив отклика, он уходил в себя; он был прямой противоположностью напористому коммивояжеру.²⁵

²⁴ Его работа Forecasting the Yield and the Price of Cotton (1917) не
выходила за эти пределы. Но теоретики тогда еще не поняли, что это была
экономическая теория.

²⁵ Описанием характера и привычек Мура я обязан профессору Ф. С. Милл-
зу. Оно совпадает с моим впечатлением, которое я получил от встречи с Муром
в Колумбийском университете в 1913 г. [В конце 1951 г. Мур еще здравствовал
и жил в полном уединении.]

Но есть и третья причина. Мур действительно опубликовал серию статей, которые должны были ознакомить коллег с его рассуждениями. Однако его первые книги скорее отталкивали, чем привлекали даже компетентных знатоков. Чтобы по достоинству оценить его оригинальные работы — Laws of Wages (1911), Economic Cycles: Their Law and Cause (1914) или Generating Economic Cycles (1923), — необходимо сделать много скидок на особый характер пионерного исследования. В некоторых отношениях это приложимо и к книге Synthetic Economics, которая тем не менее получила международную известность. Однако путь, предложенный в этой книге, оказался не только сложным, но и в эпоху развития альтернативных путей непопулярным. И все же все современные аналитики должны внимательно изучать эту книгу, хотя вполне возможно, что в результате они станут поклонниками Мура, но не его последователями.

вернуться

Координация материалов. Экономическая школа

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ШКОЛА

Контакты