ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ШКОЛА

---

100 Hot Books (Амазон, Великобритания)

---

 

А.П. Заостровцев

журнал "Звезда" № 3, 2009

О ПРИРОДЕ КРИЗИСОВ

 

 

Поразивший планету экономический кризис приписывается избытку рыночных свобод и нехватке государственного регулирования. Такого рода утверждения становятся столь распространенными, что общественное мнение воспринимает их уже как очевидную истину, не подлежащую критическому обсуждению. Как нечто само собой разумеющееся.

Марш против свободного рынка возглавил президент Франции Николя Саркози, который видит экономику XXI века как «социальную экономику». Требуя покончить с «диким безграничным капитализмом», он обращается к мировому сообществу с призывом «восстановить систему регулируемого капитализма».

За пустотой этих клише кроется одна мысль: меньше рынка – больше государства. Идеал бюрократии всего мира, ее священный Грааль, за который она готова идти в свой крестовый поход. И, надо признать, экономический кризис создал прекрасный повод для старта как по пути огосударствления всего и вся, так и по пути государственного вмешательства во все.

Утопающий, как известно, хватается за соломинку; пораженный кризисом обыватель, теряющий сбережения, заложенное имущество, работу и веру в «светлый завтрашний день», хватается за государство. И, сбитый с толку заверениями политиков и идеологов о его сверхъестественных способностях преодолеть обрушившиеся беды, он не замечает, что оно не просто бесполезно, как соломинка для утопающего, но и несет прямую ответственность за постигшие его несчастья.

Государство – не лекарство; оно тот яд, который, проникая в систему свободного, взаимовыгодного взаимодействия людей (рыночное хозяйство), медленно, но верно разрушает ее изнутри, что и выражается в регулярных кризисах. Однако, поскольку они проявляются через падения биржевых индексов, обесценение активов, несостоятельность банков, разрушение кредита, рассогласования спроса и предложения, то нет ничего более «удобного», чем увидеть за всем этим несостоятельность рынка.

Со своей стороны, бюрократия всемерно эту иллюзию укрепляет. Являясь олицетворением источника вреда, она всячески маскирует этот факт посредством возложения вины за провалы государства на рынок. Образно говоря, украв, кричит: «Держи вора!».

Неумолимо и последовательно разоблачает истинного «вора» лишь одна школа экономической мысли, которая достаточно давно выявила пороки государства и показала его разрушительную силу. В том числе и его центральную роль в запуске механизма экономических кризисов.

«Нищета философии» и игнорируемое учение

 

По мере развертывания кризиса нарастает и критика современной экономической теории. В первую очередь, ее стрелы направлены против макроэкономики (раздела экономики, изучающего явления и процессы на уровне национального хозяйства в целом), все течения которой (будь то монетаризм, новая классика или кейнсианство, трансформировавшееся в кейнсианство с приставкой «нео») не в состоянии объяснить кризисы. Причем не просто показать, какие явления сопровождают последовательные подъемы и спады (экономический цикл) или что-то сказать об их причинах (таких описаний и толкований – море!), но именно объяснить кризисы как повторяющиеся и закономерные явления, вытекающие из самой природы организации экономической жизни.

И тут настает самое настоящее раздолье и путь к дешевой славе для критикующих экономический мэйнстрим слева. Дело в том, что человечество прекрасно знакомо с именем Карла Маркса. Так что натягивание на себя этого готового всемирно известного брэнда действительно избавляет от затрат на саморекламу. Однако главное преимущество в случае с кризисами быть или слыть марксистом заключается все же в том, что в экономическом учении Маркса провозглашается неизбежность периодического повторения кризисов в качестве внутреннего свойства самой системы (на языке современной экономики – их эндогенность). И пусть представление о конкретных причинах экономических циклов в у Маркса довольно мутное[1], тем не менее, и такая общая постановка вопроса смотрится выигрышно на фоне куда более поздних потуг макроэкономических теорий углядеть истоки кризисов в неких шоках (внешних для системы потрясениях), которые затем развертываются в экономический цикл (такой подход получил у экономистов название экзогенного).

Для того, чтобы в самых общих чертах понять, как сегодня подавляющее большинство экономистов подходит к пониманию циклов, стоит обратить внимание на то, что у них все рассуждения начинаются с абсолютно произвольного допущения о случайном начальном толчке (на научном языке – «шоке»). При этом такой толчок, в отличие от «Большого взрыва» в астрономии, - не разовое, однажды состоявшееся событие, а повторяющееся через различные временные интервалы. Кроме того, толчков много и они разные. В этой связи так и хочется сказать: «Толчок толчку рознь». Чтобы не быть голословным, прибегнем к цитированию одного из самых известных и уважаемых в мире учебников макроэкономики.

«Предположим, - пишут его авторы, - что экономика подвержена случайным, но повторяющимся возмущениям, шокам, или толчкам. Они могут повлиять на спрос (например, на настроение предпринимателей или настроение потребителей, которые могут стать в результате этого либо оптимистическими, либо пессимистическими; на политику властей), а также на предложение (например, небывало низкий или высокий урожай и природные катастрофы; важные изобретения или открытия, типа изобретения горна для выплавки стали, железных дорог, электричества или компьютеров, в том числе персональных; общественные беспорядки)»[2].

Тут так и хочется иронически прокомментировать: «Вали все до кучи». Толчком может быть практически любое событие случавшееся (или даже еще не случавшееся) в истории человечества. Однако для подкрепления этого нашего утверждения продолжим цитирование: «Список потенциальных толчков бесконечен. Вообразите себе события, незначительные и крупные, благоприятные и неблагоприятные, которые повторяются регулярно, если не предсказуемо. Подобно каплям дождя, создающим рябь на озерной глади, эти шоки «вышибают» экономику из ее нынешнего положения и вызывают цепную реакцию»[3].

И далее: «Данные толчки (нередко называемые импульсами) изменяют условия спроса и предложения в экономике. Испытав единожды случайный толчок, народное хозяйство вступает в процесс детерминистической корректировки… Механизм распространения преобразует импульсы в колебания»[4]. Наконец, авторы заключают: «Нет необходимости искать причины маловероятного самоподдерживающегося цикла (иначе говоря, видеть в нем эндогенное явление – А.З.). Достаточно принять ту точку зрения, что экономика регулярно подвергается воздействию нескончаемых толчков и никогда не возвращается к своему стационарному состоянию»[5]. Эта идея, как справедливо замечают они, является краеугольным камнем современной теории делового цикла.

На фоне такой «нищеты философии» и другой краеугольный камень - учение о прибавочной стоимости («краеугольный камень марксизма», по Владимиру Ульянову-Ленину) может показаться шедевром экономической мысли[6]. На этом разговор о видении экономистами генезиса цикличности можно и закончить, добавив, что все шоки они делят на позитивные (толкающие экономику вверх) и негативные (толкающие ее, соответственно, вниз)[7].

Однако, несмотря на «нищету философии» макроэкономических школ в данном вопросе, сторонники марксистской традиции тщетно рассчитывают на интеллектуальное лидерство или уж, тем паче, интеллектуальную монополию в понимании эндогенной природы экономических циклов. На их беду существует игнорируемое современным экономическим мэйнстримом учение – так называемая австрийская школа[8]. Наиболее видные ее фигуры в XX в. – экономисты австрийского происхождения - Людвиг фон Мизес (1881-1973) и Фридрих фон Хайек (1899-1992) – выдвинули свою оригинальную теорию циклов[9]. Подобно марксистской, она видит их источник никак не в случайных толчках. Впрочем, на этом их сходство и заканчивается.

Теоретическое наследие Мизеса и Хайека получило дальнейшее развитие в трудах американского австрийца - экономиста Мюррея Ротбарда (1926-1995). В том числе, и их учение о кризисах[10]. Из ныне здравствующих экономистов этого направления выделим испанца Уэрта де Сото Хесуса (не путать его с другим экономистом – известным перуанским исследователем «теневой экономики» Эрнандо де Сото) и его замечательную книгу «Деньги, банковский кредит и экономические кризисы»[11]. Она и послужит нам в дальнейшем в качестве опорного материала.

Прежде чем непосредственно приступить к разбору теории экономических циклов австрийской школы заметим, что Мизес был одним из тех немногих, кто предвидел Великую депрессию 1929-1933 гг. Об этом остались воспоминания его ученика и впоследствии тоже очень известного экономиста Фрица Махлупа (1902-1983). Правда, они относятся к 1924 г. и поэтому в этом случае не исключено возражение, что ценность таковых прогнозов едва ли не нулевая. Что-то вроде как если бы кто-то в солнечный день первого июня пророчествовал: «Этим летом непременно будет дождь»[12].

Однако ценность прогноза заметно возрастает, когда человек, во-первых, выступает с ним накануне события (в солнечный день первого июня говорит, что завтра, второго числа, непременно пойдет дождь), во-вторых, предвидя плохое будущее завтра, отказывается от предложения, кажущегося всем очень выгодным сегодня. Летом 1929 г. Мизесу предложили занять высокий пост в Кредитанштальт – одном из крупнейших банков тогдашней Европы. Но он не дал своего согласия. «Скоро произойдет великий крах, - сказал он, - и я не хочу, чтобы мое имя хоть как-то было с ним связано»[13].

Это полностью оправдавшееся предвидение особо резко контрастирует с провальными оптимистическими оценками будущего крупнейшего представителя тогдашнего экономического мэйнстрима – американца Ирвинга Фишера (1867-1947). В искренности его оптимистических прогнозов можно не сомневаться, поскольку он тоже делал на них личную ставку, будучи не только профессором, но и крупным инвестором-миллионером на Уолл-стрит. 15 октября 1929 г., менее чем за две недели до краха, он заявил: «Я ожидаю, что через несколько недель уровень цен на бирже будет значительно выше, чем сегодня»[14]. Фишер, в итоге, обанкротился как бизнесмен, но до сих пор считается едва ли не самым выдающимся экономистом-теоретиком в истории США[15].

Австрийская школа экономической мысли вовсе не малоизвестна. Скорее, наоборот. Когда же ее критика социализма и обоснование его обреченности (теория «невозможности экономического расчета при социализме») нашли свое блестящее подтверждение в 1989-1991 гг., о Мизесе и Хайеке снова заговорили везде и всюду. Включая СССР, где самая, пожалуй, знаменитая работа Хайека «Дорога к рабству» была впервые опубликована на русском языке в 1991 г. на страницах журнала «Новый мир» почти полвека спустя после ее написания.

В то же время довольно целостное и комплексное представление австрийской школы об экономике не вошло в учебники, которые изучают будущие экономисты в университетах мира. В результате содержание данного экономического учения, его логика и вытекающие из него выводы просто не доходит до абсолютного большинства из них и поэтому представляется им каким-то маргинальным, не заслуживающим серьезного к себе отношения.

Почему же столь известная школа оказалась за рамками мэйнстрима? Причина такого положения дел, по всей видимости, не только в несовместимости базовых теоретических постулатов, но и в глубоком неприятии ею государственной организации современной экономической жизни. Например, в отличие даже от самых прорыночных направлений макроэкономики она не оставляет таковой места даже в вопросе организации денежного обращения, а режет ее под самый корень. В чем предстоит нам убедиться, обратившись к австрийской трактовке кризисов.

Экономисты австрийской школы смогли увидеть истоки кризисов не в пороках, приписываемых капитализму как таковому (как это сделали последователи Маркса), а в том, что капитализм с самого своего появления на свет получил такой дефектный ген, который не отвечает его природе. Из этого врожденного генетического дефекта вытекают не только периодические кризисы, но и мутация рыночного хозяйства в направлении огосударствления. Последнее же, заявляя о своих новых притязаниях под предлогом борьбы с очередным кризисом, лишь оттягивает сроки наступления момента истины, резко усугубляя саму дисфункцию. Обезболиванием аппендицит не лечат!

Первородный грех: все банкиры – мошенники!

 

И состоит этот грех в том, что банковское дело с первых шагов строилась, по большей части, на нарушении прав собственности. А оно мстит. Уэрта де Сото пишет о так называемом «правиле Хайека»: «Хайек проницательно установил, что всякий раз, когда нарушается традиционный принцип права, это нарушение, рано или поздно, оказывает негативное воздействие на общество»[16]. Это правило полностью применимо и к банковской сфере.

Так в чем же заключается нарушение? Для ответа на этот вопрос стоит вспомнить про свою банковскую карточку (или просто счет до востребования в любом банке). Возможно, на вашем счете числится какой-то остаток денег. Они могут быть вами востребованы в любой момент. Впрочем, как и всеми другими владельцами подобных счетов. А вот это для банков очень нежелательно. Точнее, смерти подобно. Дело в том, что банки лишь небольшую часть денег «резервируют», то есть держат наготове на случай прихода за ними тех, кто сдал их им на хранение (у экономистов это называется частичным резервированием). Основную же их часть они выдают в виде кредитов.

Эта деятельность банков стала настолько привычной, что невольно возникает вопрос: «А как же иначе?». Однако вдумайтесь для начала хотя бы в тот факт, что банк не заключал с вами (и всеми вам подобными) договора об использовании ваших денег в качестве источника предоставления кредитов. Напротив, он прописал в договоре возврат их по первому вашему (и вам подобным) требованию. А выполнить это условие не в состоянии, коли исполнения договора потребует не то что все, а какая-то заметная часть клиентов[17].

И тут мы вплотную подходим к тому, что банковское дело строится на абсолютно неоправданном смешении договора займа и так называемого «договора поклажи» (договора о передаче на хранение). Давайте начнем с последнего.

Представьте, что вы купили место в паркинге или на автостоянке и поставили туда автомобиль. Вы платите за услуги охраны, и, наверное, будете возражать, если директор автостоянки, пользуясь вашим отсутствием, предоставит кому-то право эксплуатировать ваш автомобиль пока вы, скажем, отдыхаете в Турции. Сочтете это грубым нарушением ваших прав собственности (и правильно сделаете!). Причем, даже независимо от того, зарабатывает ли директор на этом деньги или дает покататься на вашем автомобиле бесплатно.

Чем же отличаются деньги, положенные на счет до востребования, от помещенного под охрану автомобиля? Только тем, что деньги – это заменимый товар (иначе говоря, вам ведь все равно, отдадут вам назад именно те купюры, которые вы поместили в банк, или другие купюры на ту же сумму). Кстати, к такой же категории товаров относятся, например, кубометры газа. В связи с этой особенностью денег договор о сдаче их (и подобных им заменимых вещей) на хранение юристы относят к договорам «иррегулярной поклажи».

Однако принципиальное свойство всех договоров поклажи одно – в любой момент все их заключившие могут обратиться за своей собственностью к хранителю. И если в случае иррегулярной поклажи возможна замена одних однородных благ на другие (банкир, понятное дело, не должен записывать номер каждой купюры, положенной на вклад до востребования и выдавать по требованию вкладчика именно эти купюры), то из этого вовсе не вытекает полномочие передавать какую-либо часть из переданной на хранение суммы в пользование третьему лицу. Эта сумма всегда должна быть доступна вкладчику. В результате обязательным требованием к хранителю денег должно быть их 100%-ное резервирование. Это означает, что банк не имеет права и копейки (цента) из вкладов до востребования предоставлять в кредит, а всегда должен иметь эти деньги под рукой в полном объеме.

Сдающий же деньги на хранение, со своей стороны, не только не вправе требовать проценты, но и должен платить банку за хранение и осуществление разного рода операций с этого счета. В сущности, он может лишь пользоваться счетом наподобие банковской ячейки, разве что с дополнительным удобством в форме проведения безналичных расчетов.

Сразу же предвидится вопрос: «А как же кредит – эта душа бизнеса? Ведь без него все застопорится!». На самом деле так. Но тут надо отличать договор поклажи от договора займа. Если сущность первого – в хранении и обеспечении сохранности денег, то сущность второго – в уступке заемщику оговоренной денежной суммы для использования по его усмотрению с тем, чтобы в конце обозначенного срока получить от него большую сумму. Во втором случае займодатель уступает на оговоренное время собственность на вложенные деньги заемщику, а, следовательно, не вправе требовать их возврата досрочно. Вот только в размере этих вложений (оформленных договорами займа) банк и вправе выдавать кредиты.

Нередко в оправдание смешения договора поклажи и договора займа приводят то соображение, что владельцы вкладов до востребования заключают договоры, полностью понимая и принимая тот факт, что банкиры инвестируют большую часть положенных на хранение денег. Однако это исключает исполнение сути договора – возврата хранимых денег по первому требованию. В результате он, с правовой точки зрения, становится ничтожным. И превращается фактически в иной договор - договор пари, выполнение которого становится неопределенным событием, зависящим от непредвиденных обстоятельств (сколько вкладчиков и когда востребуют свои деньги у банка).

В табл. 1 кратко сформулированы главные различия договора иррегулярной поклажи и договора денежного займа. Различия экономические и различия правовые. По всей видимости, требуется пояснение, что такое обмен настоящих благ на будущие. А это и есть то, что называют сбережением.

Человек добровольно жертвует частью нынешнего потребления ради потребления в будущем. В то же время, как говорят экономисты, ценность благ будущего ниже ценности таких же благ в настоящем. Отношение последней к первой больше 1. А значит, чтобы уравнять эти ценности во времени, нужно отдавать жертвователю больше, чем он пожертвовал. Этот прирост, отнесенный к стоимости жертвы, и есть, если угодно, процент.

Смысл действий заимодавца, наверное, ясен. А какой же резон у заемщика? Предположим, что заимодавец и заемщик живут в очень примитивном обществе и собирают плоды. Первому достались более плодородные деревья и плодов с нижних веток ему хватает не только на то, чтобы полностью насытиться, но и регулярно получать некий их излишек. Второму же плодов с нижних веток едва хватает на собственное пропитание. И он задумал сделать лестницу, чтобы доставать плоды с верхних веток. Однако в силу указанных обстоятельств он вынужден целый день работать только на свой желудок и у него не совсем остается времени на изготовление лестницы.

Легко догадаться, что он обратится к более удачливому соседу с просьбой предоставить ему взаем часть плодов на какой-то период, за который он сможет изготовить лестницу и с помощью нее собрать куда больше плодов, чем нужно ему для пропитания. Потом он возвращает плоды, в заранее оговоренном количестве превышающем взятые, но зато получает в свое распоряжение физический капитал (лестницу), заметно повышающий его производительность.

 

Таблица 1. Главные различия между договорами

 

Денежная иррегулярная поклажа	Денежный заем
Экономические различия
1. Настоящие блага не обмениваются на будущие блага	1. Настоящие блага обмениваются на будущие блага
2. Обеспечивается полная и постоянная доступность для поклажедателя	2. Полная доступность переходит от заимодавца к заемщику
3. Нет выплаты процентов, так как не происходит обмена настоящих благ на будущие	3. Выплачиваются проценты, так как настоящие блага обмениваются на будущие блага
Правовые различия
1. Сущность договора – хранение и обеспечение сохранности денежной суммы	1. Сущность договора – переход доступа к деньгам к заемщику
2. Не оговаривается срок возврата денег; они возвращаются по первому требованию.	2. Требуется определение срока возврата займа, начисления и выплаты процентов
3. Обязанность хранителя заключается в поддержании денежной суммы в досягаемости для поклажедателя (100%-ный резерв наличности).	3. Обязанность заемщика состоит в возврате денежной суммы в конце срока займа и в уплате согласованного процента.

Вернувшись же из представленного в нашем примере примитивного общества, заметим (скорее всего, читатель и сам на это уже обратил внимание), что нынешняя реальность сильно отличается от расписанных в табл.1 условий. Не только нарушается требование 100%-ного резервирования, но и по срочным счетам часто выплачиваются проценты (правда, очень небольшие). С другой стороны, предусмотрено досрочное изъятие «срочных вкладов», которое, по идее, должно полностью исключаться договором займа.

Уэрта де Сото, проводя историческое исследование банковского дела, замечает, что в Древней Греции банкиры, получавшие деньги на хранение, были обязаны обеспечивать безусловную их доступность для клиентов. Использование этих денег считалось мошенничеством и если банкиры прибегали к нему, то делали это в тайне, чтобы не подорвать репутацию. «Многие исследователи исходят из того, что древнегреческие банкиры, как правило, знали о том, что должны обеспечивать 100%-ный коэффициент резервирования по вкладам до востребования»[18].

В истории более всего известен Банк Амстердама (основан в 1609 г.), который свыше 150 лет работал на принципе 100%-ного резервирования. Он служил надежным убежищем для капиталов со всех стран Европы, так как при любых политических и экономических потрясениях удовлетворял все запросы на изъятие средств со стороны вкладчиков. Работа банка вызывала восхищение таких знаменитостей как Давид Юм (которого можно назвать выдающимся монетарным экономистом) и Адам Смит. Такой же схемы со 100%-ным резервированием придерживались довольно длительное время Банк Венеции и Банк Гамбурга (последний – до слияния с Рейхсбанком в 1873 г.)

Однако, в целом, банковская история – это история нарушений прав собственности. Фактически, история мошенничества, которое было легализовано властями, прямо заинтересованным в тех финансовых возможностях, которые открывались перед ними благодаря не правовой постановке банковского дела. Давая привилегию банкирам нарушать право собственности, правители сами получали привилегированный доступ к кредитам для финансирования своих непомерных аппетитов.

Как констатирует Уэрта де Сото, государство «вместо того, чтобы добросовестно защищать права собственности, почти с самого начала поддерживало бесчестные действия банкиров, освобождая последних от налогов и наделяя привилегиями с целью использовать эту деятельность в своих интересах»[19]. В итоге «формировался все более и более тесный симбиоз, или общность интересов между государством и банкирами, - отношения, которые в значительной степени существуют по сей день»[20].

Деньги из ничего

В чем проблема? Только ли в том, что владельцы вкладов до востребования, разом явившись в банк, не получат своих денег? Не только! Экономисты австрийской школы из этого факта перманентного нарушения прав собственности развернули целую логическую цепочку последующих событий, которые, в конечном счете, ведут к экономическому кризису.

Вкратце она такова: во-первых, займы, не обеспеченные добровольными сбережениями, есть деньги из ничего; во-вторых, этот искусственно созданный избыток заемных средств занижает процентную ставку; в-третьих, заниженная процентная ставка ведет к излишним инвестициям, которые искажают производственную структуру; и, наконец, когда, в конце концов, факт этого перекоса производственной структуры в пользу инвестиционного сектора обнаруживается рынком, наступает остановка сбыта и кризис.

Для начала посмотрим, как возникают эти самые «деньги из ничего». Возьмем самую простую схему. Представим, что некий господин X открыл в банке А депозит до востребования на 1 млн неких денежных единиц (д.е.). В свою очередь, банк А отложил 10% этой суммы в резерв на случай обращения вкладчиков, а на оставшиеся 900 тыс. предоставил кредит предприятию Z. В табл. 2 представлены бухгалтерские записи (проводки) этих операций.

 

Таблица 2. Операции банка А

 

Дебет	Кредит
1 000 000 Денежные средства	Депозит до востребования (открытый г-ном X) 1 000 000
900 000 Кредит предприятию Z	Денежные средства 900 000

И вот здесь происходит «чудо»: 900 тыс. возникают в буквальном смысле из ничего! При этом на рынке два разных экономических агента одновременно и совершенно обоснованно полагают, что эти деньги их. Г-н X считает их своими в составе того миллиона, который он сдал в банк на хранение, а предприятие Z также смотрит на них как на свои и реально распоряжается ими. Ситуация, надо сказать, очень напоминает махинации недобросовестных строительных компаний в форме двойных продаж квартир в строящемся доме.

В итоге рассмотренной операции количество денег выросло с 1 млн до 1 млн. 900 тыс. Из них 900 тыс. физически вообще не существуют. Они не имеют соответствующего обеспечения и работают как деньги исключительно благодаря доверию вкладчика X к банку A. Поэтому их называют фидуциарными деньгами (фидуциарный означает «основанный на доверии»).

Обратим внимание на то, что при договоре займа такое не имеет место. Вкладчик не претендует на внесенные в банк деньги в течение известного периода времени; на этот временной отрезок он перестает быть их владельцем, что резко контрастирует с предшествующей ситуацией. Новые деньги из ничего не создаются. В этом случае, кстати, не нужен и механизм резервирования, сам факт которого при выдаче кредитов из внесенных до востребования средств есть лучшее признание самими банкирами мошеннического характера операции.

Однако, до тех пор, пока публика верит банкам, у них, как пела Верка-Сердючка, «все будет хорошо». И более чем хорошо. Способность создавать деньги из ничего генерирует и богатства банков из ничего. Не случайно банки приобретают и строят самые роскошные здания, далеко выходящие за их рабочие потребности, тратят непомерные суммы на вознаграждение персонала и бонусы менеджменту и т.п.

Стоит подчеркнуть то обстоятельство, что банки создают свое богатство за счет третьих лиц. Создавая деньги из ничего, они снижают их покупательную способность, то есть облагают граждан особого рода налогом (экономисты называют его «инфляционным налогом»). Банкиры перекрывают эти потери за счет процентов по выдаваемым займам (они, нередко, выше показателей инфляции) и за счет того, что они первыми оказываются «на деньгах» (особенно, при наличии центробанков, о которых еще предстоит сказать несколько слов).

От инфляционного налога выигрывает и государство, когда расплачивается по своим бюджетным обязательствам обесцененными деньгами (инфляция является отличным заменителем фальсификации денег из драгметаллов царствующими особами прошлого, недаром его часто называют средневековым термином «сеньораж»). Этот факт, несомненно, вносит свой вклад в укрепление жульнического альянса банков и государства.

Не будем здесь рассматривать, как система взаимосвязанных банков, основанная на частичном резервировании, создает новые деньги. Все интересующиеся этим вопросом могут обратиться к соответствующим источникам и подробно изучить, как работает денежный мультипликатор[21]. Заметим только, что ее способность к производству «денег из ничего» многократно усиливается.

В самом примитивном виде этот мультипликатор обратно пропорционален коэффициенту резервирования. Так, если в нашем примере банкиры откладывали в резерв 10% от доверенных им клиентами денег, то этот мультипликатор равен 10. Теперь для подсчета того, сколько дополнительных денег из ничего создаст депозит г-на X надо миллион разделить на ¹/₁₀ и вычесть из частного от деления миллион. Так мы увидим, что он способен создать 9 млн. фидуциарных денег (1 000 000/0,1 – 1 000 000). В реальности скорость их роста существенно ниже из-за вымывания денежного предложения из банковской системы (просто говоря, люди часть денег держат в виде наличности вне ее)[22].

Для того, чтобы завершить вопрос с денежной мультипликацией, необходимо подчеркнуть, что мультипликатор работает не только вперед (на расширение денежной массы), но и назад (на ее сжатие). Он обеспечивает столь же ускоренное сокращение денежной массы в случае, например, изъятия первичного вклада. Тогда в ходе цепной реакции исчезают и все созданные на его основе кредиты и депозиты (в нашем примере, если г-н X изымет свой миллион из банка сжатие составит тоже 9 000 000, т.е. денежная масса сократится до 0,1 предшествующего объема). В итоге на смену инфляции может прийти дефляция (снижение общего уровня цен), которая, кстати, ничуть не лучше, а даже хуже (Великая депрессия – тому пример)[23].

Таким образом, банковская система с частичным резервированием производит крайне эластичную денежную массу, которая легко растягивается, но и столь же легко сжимается[24]. Последнее особо заметно в период банковской паники. Происходит уменьшение первичных вкладов, усиливается желание публики держать деньги вне банковской системы, повышение банками нормативов резервирования (ведь надо как-то покрывать усиливающийся отток вкладов), увеличение дефолтов заемщиков.

И здесь самое место упомянуть о роли центральных банков. «Само существование банковского дела на началах частичного резервирования неизбежно приводит к появлению центрального банка в качестве кредитора последней инстанции»[25]. Дело в том, что частичное резервирование есть залог неизбежности банковских крахов. И в целях их предотвращения центральные банки просто выдают рушащимся банкам деньги, когда больше их им никто не дает (как правило, оформленные как кредиты, отсюда – «кредитор последней инстанции»). Они тоже делают «деньги из ничего». Более того, совсем из ничего, так как за ними не стоит даже никакого первичного вклада[26]. Центральные банки наделены монополией на денежную эмиссию. Таким образом, они выступают в роли костыля для пораженной болезнью частичного резервирования банковской системы.

Способны ли центральные банки бороться с кризисами? Рассуждения на этот счет отнесем на потом. Сейчас же подчеркнем, что в отличие от этой судорожно расширяющейся и столь же судорожно сжимающейся денежной массы классический золотой стандарт с требованием 100%-ного резервирования (запретом выдачи кредитов под вклады до востребования) не допускает ни резкого ее роста, ни резкого ее спада. Количество золота на планете Земля определяется не руководителями центральных банков. Негибкость этой системы оказывается, в целом, ее достоинством.

 

Маниакально-депрессивная экономика

 

Каковы же последствия банковской кредитной экспансии, не обеспеченной предварительными добровольными сбережениями? И здесь мы подходим к самой сути кратко описанной в начале предыдущего раздела австрийской теории циклов. Создание кредитов из ничего увеличивает предложение кредитных ресурсов в экономике. Оно превышает тот объем, который имел бы место, если бы банки предоставляли кредиты только на основе договоров займа, то есть на основе фактических сбережений.

В свою очередь, завышенный объем предложения кредитов, как и завышенный объем предложения любых иных благ, сбивает их цену. В данном случае цена – это ставка процента. Она падает ниже той, которая имела бы место в условиях отсутствия кредитной экспансии. Ведь единственный способ, которым банки могут ввести в экономику созданные из ничего новые деньги – это понизить процентную ставку на кредитном рынке и упростить требования, предъявляемые к заемщикам. Не зря до наступившего кризиса ипотечные кредиты в США были доступны практически всем, да и на примере российском нетрудно проследить, как облегчались условия выдачи кредитов населению вплоть до середины 2008 г.

Снижение процентной ставки вызывает вполне логичную и рациональную реакцию предпринимателей – они решают запускать новые инвестиционные проекты. Ведь чем ниже эта ставка, тем большей представляется цена капитального блага. Так, например, если капитальное благо служит 20 лет, то снижение процентной ставки с 11 до 5% увеличит его цену на 56%[27]. В результате предприниматели, как говорят австрийцы, расширяют и удлиняют производственную структуру[28].

Но эта рациональная реакция не имеет под собой экономического основания – межвременные предпочтения (соотношение ценности настоящих и будущих благ) на самом деле не изменились. Экономические агенты не снизили свою оценку настоящих благ относительно благ будущих, т.е. не сделали выбор в пользу большей жертвы текущим потреблением (= увеличения сбережений).

В результате возникает рассогласованность поведения. Еще раз обратим внимание на тот ключевой момент, что в реальности экономические агенты не приняли решения увеличивать сбережения, следовательно, не создали источника финансирования новых инвестиций. Предприниматели же делают выбор в пользу такового лишь под влиянием искаженного сигнала в виде заниженной вследствие кредитной экспансии банков процентной ставки. Ложный сигнал столь универсального в рыночной экономике индикатора как процентная ставка приводит к массовым ошибочным действиям предпринимателей[29]

«Межвременная рассогласованность растет все более и более: предприниматели инвестируют, как если бы общественные сбережения все время росли; потребители продолжают потреблять в том же или даже растущем темпе и не заботятся об увеличении сбережений»[30].

К чему же приводит этот разрыв? Не станем здесь рассматривать всю цепочку логически связанных его экономических последствий в виде реакций различных рынков. Она детально проработана в австрийской теории. Мы же остановимся на конечном итоге.

Переинвестирование оборачивается появлением убытков в компаниях, относительно более отдаленных от конечного потребления. Под их влиянием предприниматели начинают осознавать страшную действительность: они вложили слишком много в будущее потребление, а общество гораздо более предпочитает настоящее. Возникает необходимость серьезной реструктуризации, которая сопровождается неизбежным спадом.

Итак, кризис и спад – это результат недостатка реальных сбережений для завершения инвестиционных проектов. Предприниматели инвестировали слишком много и, зачастую, не туда под влиянием обманчивого впечатления о размере сбережений, созданного банковской кредитной экспансией и обусловленной ею заниженной процентной ставкой. Однако рыночная реакция на кредитную экспансию со временем обнаруживает несоответствие инвестиций и сбережений. После эйфории подъема, надутого этой экспансией, наступает закономерный финал - время отрезвления.

Для экспансионистского подъема характерно увеличение спроса на рабочую силу (в первую очередь, со стороны сектора капитальных благ), рост ставок заработной платы, бум на фондовом рынке и расцвет спекуляций. Затем происходит рост спроса на потребительские блага (возросшие дохода рабочих и предпринимателей направляются на потребление).

Переломным моментом оказывается прекращение роста кредитной экспансии (это, раньше или позже, неизбежно, так как он, как мы знаем, лишен реальной опоры - адекватного роста сбережений как отложенного на будущее потребления) и, как результат, подъем процентных ставок до уровня, предшествовавшего этой экспансии, а то и выше.

Первым на этот всплеск процентных ставок реагирует фондовый рынок, на нем происходит крах. Убытки настигают сектор капитальных благ, производятся увольнения работников. Предприниматели закрывают ошибочные инвестиционные проекты, следуют банкротства и приостановки платежей. Производственная структура укорачивается.

Банки также сталкиваются с серьезными трудностями: растет число банковских дефолтов, кредит сжимается. Затем замедляется (или даже падает) производство потребительских товаров и услуг. Происходит рост относительных цен на потребительские блага. Снижаются реальные ставки заработной платы и национальный доход.

В то же время в ходе кризиса происходит коррекция производственной структуры. После ее завершения через некоторое время может снова начаться кредитная экспансия.

Экономическая активность, таким образом, носит циклический характер: проходит через последовательные стадии подъема и спада вслед за кредитной экспансией и последующим сжатием денежной массы. Австрийцы называют такую экономику «маниакально-депрессивной» и определенно подчеркивают связанные с ней беды.

«”Маниакально-депрессивный” характер экономической активности со всеми ее тяжелыми и болезненными социальными издержками, вне всяких сомнений, является наиболее пагубным и разрушительным воздействием, оказываемым на общество современной банковской системой…»[31].

В качестве примера «пагубного и разрушительного» воздействия укажем на три обстоятельства. Во-первых, это растранжиривание капитала и простаивание мощностей. Многие капитальные блага теряют всю свою ценность, когда выясняется, что на них нет спроса. Другие произведенные по ошибке капитальные блага можно будет использовать, но лишь после больших расходов на их перепрофилирование. Для третьих отсутствуют комплементарные капитальные блага, без которых они не могут быть запущены. Заметим, что чем ближе капитальное благо к конечному потреблению, тем труднее его перепрофилировать (например, ошибочно построенный цех в отличие от кирпича, из которого он сложен).

В этой связи особо следует подчеркнуть, что вздутый кредитной экспансией экономический рост – это, в той или иной мере, ненужный экономический рост. Общество в результате него не только обретает, но и многое теряет. «В той степени, в какой редкие ресурсы общества направлены в инвестиции, которые теперь не поддаются реструктурированию и поэтому потеряли всякую экономическую ценность, произошли крупномасштабные и неизбежные потери специфических капитальных благ. Это вызывает общее обеднение общества…»[32] Применительно к такой картине действительно можно сказать, что это рост – ведущий к бедности[33].

Во-вторых, «маниакально-депрессивная» экономика ведет к угнетению предпринимательского духа. Взлеты, работа на пределе возможностей сменяется психологическими стрессами и усталостью. Кроме того, кредитная экспансия рождает культуру близорукой спекуляции, шальных денег, подрывающей стимулы к длительным сбережениям и труду.

И, наконец, в-третьих, «кажется, будто “маниакально-депрессивное” поведение – неотъемлемое свойство рыночной экономики»[34]. Такое поведение, как мы убедились из рассмотрения его анализа австрийской школой, действительно неотъемлемое свойство, но только не рыночной экономики как таковой, а встроенной в нее банковской системы на началах частичного резервирования, которая «эндогенно, неизбежно и периодически вызывает экономические спады, приводя к необходимости регулярных ликвидаций инвестиционных проектов…»[35].

Кризисы, списываемые на рыночную экономику, выставляются как «доказательства» ее несостоятельности и служат оправданием для расширение государственного присутствия в экономике. «…Спад обеспечивает благодатную среду для всплеска предложений торгового протекционизма, государственного вмешательства в работу рынка, увеличения дефицита государственного бюджета и регулирования экономики. Как известно, эти интервенционистские меры способны лишь продлить и углубить спад, препятствуя необходимому оздоровлению»[36].

Далее как раз и пойдет речь о том, как и почему меры, провозглашаемые как средства борьбы с кризисом, дают обратный результат. Для этого сначала стоит взглянуть на кризис не только как на бедствие, но и, одновременно, как на явление благотворное. Такой взгляд, кстати, как это ни покажется на первый взгляд странным, также присущ австрийской школе.

«Химера антициклической политики»

У экономистов есть понятие «второе лучшее» (second best). Смысл его в том, что если по каким-либо причинам невозможно достичь идеального решения, то нужно воспользоваться тем, что не дает идеального результата, но, тем не менее, обеспечит результат лучший, чем все остальные из доступных действий.

Австрийская школа предлагает как идеальное решение (избавляющее от экономических кризисов), так и решение типа «второе лучшее». Первое предложил еще Ротбард. Суть его заключается в свободной банковской деятельности[37] с обязательным 100%-ным резервированием, ликвидации центральных банков и введении установлении чистого золотого стандарта. Надо сказать, что оно детально рассмотрено в книге Уэрта де Сото. Более того, им предложен и поэтапный (состоящий из пяти последовательных шагов) переход от ныне действующей к этой идеальной системе[38].

Вместе с тем, очевидно, что мощнейший альянс государства (включая центробанки) и построенной на принципе частичного резервирования банковской системы в обозримом будущем не позволит реализовать замысел. В таком случае, нельзя не считаться с неизбежностью экономических кризисов по причине кредитной экспансии, не подкрепленной соответствующими сбережениями. И в хозяйственной системе с такой дефектной организацией банковского дела они играют положительную роль.

«…Экономический спад представляет собой начало стадии восстановления, так как в этой фазе обнажаются совершенные ранее ошибки, ликвидируются ошибочно запущенные инвестиционные проекты, а рабочая сила и остальные производственные ресурсы начинают переливаться в те секторы и на те стадии, где они наиболее ценны для потребителя»[39]

Спад столь же здоров и необходим, сколь и мучителен. И когда встает вопрос что делать, если экономика уже охвачена кризисом, то ответ вытекает из тех функций, которые кризис выполняет. А он обеспечивает структурную перестройку – перемещение факторов производства между отраслями и компаниями. Следовательно, нужно по максимуму убрать препятствия, стоящие на пути этого перемещения. Это значит сделать экономику гибкой, насколько возможно, с тем, чтобы не мешать корректировке.

Повышение гибкости означает дерегулирование рынков, прежде всего рынков факторов производства, и, в первую очередь, рынка труда. Надо дать свободному рынку возможность производить корректировку ошибочной производственной структуры настолько быстро, насколько он в состоянии это сделать.

В то же время, в условиях кризиса, государства, как правило, поступают ровно наоборот. Не считаясь с тем, что «когда посеяны семена экономического кризиса, он становится неизбежным, и единственная альтернатива – не сеять этих семян»[40]. Посев их, обычно, идет вовсю. Для того, чтобы в этом убедиться, сегодня достаточно просто один день почитать «антикризисные новости». Что из США, что из Европы, что из России. Без разницы.

Неоднократно цитировавшийся нами выше Уэрта де Сото перечислил основные традиционные государственные антикризисные меры и суммировал аргументы австрийской школы, указывающие на тот вред, который они с собой несут[41].

1. Предоставление кредитов компаниям.

Этот шаг может оттянуть наступление кризиса, но сделает последующую реорганизацию более жесткой и сложной, так как задерживается ликвидация ошибочных инвестиционных проектов, тормозится структурная перестройка. Более того, поддерживаемое государством продолжение кредитной экспансии (заметим, что роль центральных банков в этом особенно велика) способно наплодить еще больше ошибочных инвестиций.

2. «Политика полной занятости», стремящаяся гарантировать сохранение рабочих мест.

Поскольку безработица тем выше, чем дальше от конечного потребления располагается то или иное производство, то «законсервированные» на этих рабочих местах работники не будут тратить попавшие в их карманы деньги таким способом, который позволит сделать сферы их занятости прибыльными. Ведь их реальные межвременные предпочтения требуют иной, значительно менее перегруженной созданием капитальных благ структуры производства. Так что проблема останется.

3. Манипулирование процентной ставкой.

Эта любимая игра центральных банков (в США на начало 2009 г. учетная ставка Федеральной резервной системы – ставка, по которой коммерческие банки могут одалживать у нее деньги, снижена до 0,25% годовых, т.е. фактически до нуля) оказывает самое негативное воздействие на процесс ликвидации уже сделанных предпринимательских ошибок и, что хуже всего, порождает новые. Процент должен отражать реальные предпочтения субъектов экономики относительно сбережения и потребления, а не представления о «должном» тех, кто им манипулирует.

4. Финансируемые государством инвестиционные проекты или общественные работы.

Это отвлекает ресурсы из тех областей экономики, где они должны находиться согласно предпочтениям потребителей. Такие решения с самого начала генерируют ошибочные инвестиции.

Стоит вспомнить, что Ротбард писал: «Правительство никогда не должно оказывать помощь в неустойчивых деловых ситуациях; оно не должно спасать от банкротства или ссужать деньгами предприятия, переживающие трудности. Это всего лишь продлит агонию и превратит острую и скоротечную фазу депрессии в продолжительную хроническую болезнь»[42].

А Мизес называл направленные против кризисов планы государства «химерой антициклической политики». И верно определял, что в основе их лежит мировоззрение, обожествляющее государство. «В контексте этих планов государство предстает в виде божества, которое располагается и работает вне орбиты дел человеческих, которое не зависит от действий своих подданных и властно вмешивается в эти действия извне. Оно имеет в своем распоряжении средства и фонды, которые не даны ему людьми и которые оно вольно использовать на любые цели, определенные им, государством»[43].

---

[1] «Анализ экономических циклов, данный Марксом, можно назвать “ненаписанной главой” - до сих пор не было представлено никакой связной его картины, которая могла бы получить одобрение всех марксологов или даже их ортодоксальной части» (Шумпетер Й. История экономического анализа. Т.2. СПб.: Экономическая школа, 2001. – С.984).

[2] Бурда М., Виплош Ч. Макроэкономика: Учебник – 2-е изд. СПб.: Судостроение, 1998. – С.337.

[3] Там же.

[4] Там же.

[5] Там же.

[6] Справедливости ради стоит заметить, что нарастает и неприятие этого «краеугольного камня». Отмечаются серьезные недостатки моделей бизнес-циклов, основывающиеся на разного рода шоках и экзогенных трактовках. В последнее время появляются не только эндогенные объяснения экономического роста, но и экономических циклов (Матвеенко В.Д., Гуревич А.М. Модели эндогенного роста, их развитие и перспективы//Экономические исследования: теория и приложения. Вып.1. СПб.: Европейский университет в С.-Петербурге, 2000. – С.285-287).

[7] Для тех, кто не жалеет времени, сил и не испытывает отвращения к математике, можно посоветовать познакомиться и с тем, как различные экономические школы в макроэкономике объясняют механизмы развертывания экономического цикла в результате первоначального толчка. Наиболее полно их концепции представлены в книге: Никифоров О.А., Антипина О.Н., Миклашевская Н.А. Макроэкономика: научные школы, концепции, экономическая политика. М.: Издательство «Дело и сервис», 2008.

[8] В наиболее популярной форме основы экономического учения австрийской школы изложены в книге: Кэллахан Дж. Экономика для обычных людей. Основы австрийской экономической школы. Челябинск: Социум, 2006. Внимание тех, кто решится на более глубокое изучение этого направления экономической мысли, следует, в первую очередь, обратить на следующие источники: Берри Н.П. Австрийская экономическая школа: расхождение с ортодоксией//Панорама экономической мысли конца XX столетия/Под ред. Д.Гринуэя и др. Т.1. СПб.: Экономическая школа, 2002. – С.81-105; Уэрта де Сото. Австрийская экономическая школа. Челябинск: Социум, 2007.

[9] В оригинальном и наиболее кратком изложении эта теория представлена в: Мизес Л. Австрийская теория экономического цикла//Бум, крах и будущее: Анализ австрийской школы. М.: ООО «Социум, 2002. – С.103-111. Более подробно она раскрыта Мизесом в его фундаментальной работе: Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по экономической теории. Челябинск: Социум. 2005. – С.502-547. Впервые же Мизес сформулировал развитую им в дальнейшем концепцию экономических кризисов еще в 1912 г. в работе «Теория денег и кредита». Что касается Ф.Хайека, то здесь можно указать на его работу 1931 г. (Хайек Ф. фон. Цены и производство. Челябинск: Социум, 2008), а также на неизданную на русском языке работу 1933 г. «Денежная теория и торговый цикл».

[10] С его изложение австрийской теории кризисов можно познакомиться на русском языке: Ротбард М.Н. Экономические депрессии: их причины и методы лечения// Бум, крах и будущее. – С.150-171.

[11] Уэрта де Сото. Деньги, банковский кредит и экономические циклы. Челябинск: Социум, 2008.

[12] Хотя, надо заметить, что Мизес говорил не просто о рядовом кризисе, а о «великом крахе», что, конечно же, ни одно и то же.

[13] Цит. по: Скоузен М. Кто предсказал крах 1929 года?// Бум, крах и будущее. – С.188.

[14] Цит по: Там же. С.175.

[15] В принципе такая оценка вполне справедлива, его вклад в развитие экономической теории не подлежит сомнению. Достаточно сказать, что крайне скудный на похвалы историк экономических учений Марк Блауг пишет: «Ирвинг Фишер был одним из величайших и, несомненно, одним из ярчайших американских экономистов, которые когда-либо существовали» (Блауг М. 100 великих экономистов до Кейнса. СПб.: Экономическая школа, 2005. С.317). В то же время, интересно, что Фишер по образованию был математиком и одним из тех, кто самым активным образом превращал экономику в математизированную науку. Мизес, по образованию юрист, по принципиальным соображением отвергал математизацию экономики (впрочем, как и вся австрийская школа вплоть до сей поры) и скептически относился к количественным методам анализа, особо не приемля прогнозирование. И, тем не менее, в своем прогнозе Мизес безоговорочно вышел победителем. Любопытно заметить, что в свое время Исаак Ньютон потерял огромное по тем временам состояние в 20 тыс. фунтов стерлингов в результате краха спекулятивной горячки вокруг британской Компании Южного моря в 1720 г. (одной из первых финансовых пирамид в экономической истории). После чего великий физик и математик заявил, что может вычислять движение небесных тел, но не безумие толпы. Впрочем, не будем несправедливы к математикам. Писатель Джонатан Свифт тогда же потерял все свои сбережения (Кокшаров А. Пузырь или нет?//Эксперт. 2009. № 1. – С.26). .

[16] Уэрта де Сото. Деньги, банковский кредит и экономические циклы. - С.5.

[17] Так, крупнейший сберегательный банк США Washington Mutual обанкротился в сентябре 2008 г., когда из него за 10 дней было изъято 16,5 млрд. долларов из общего портфеля депозитов в 188 млрд., т.е. даже менее 10% от суммы вкладов (Reckard S., Hsu T. Feds seize, sell WaMu in biggest U.S. bank failure//Los Angeles Times. 2008. September 26).

[18] Уэрта де Сото. Деньги, банковский кредит и экономические циклы. - С.43.

[19] Там же. С.35. Одним из немногих исключений из этого правила в истории была ситуация в Каталонии. В XIV в. обанкротившемуся банкиру, если он не выполнит обязательства перед клиентом в течение года, отрубали голову прямо перед его прилавком. Уэрта де Сото приходит к выводу, что «это один из немногих исторических примеров, когда власти эффективно позаботились о защите общих принципов прав собственности в отношении договора денежного банковского вклада» (Там же. С.63).

[20] Там же. С.36.

[21] Бурда М., Виплош Ч. Указ. соч. Гл.IX; Уэрта де Сото. Деньги, банковский кредит и экономические циклы. – С.142-184.

[22] В России в период кредитного бума 2005-2007 гг. денежный мультипликатор вырос с 2,2 до 3,0 (Журавлев С. Реанимация слушает//Эксперт. 2008. №50. С.19).

[23] Здесь нет возможности обсудить дискуссионный вопрос о том, насколько возможна дефляция в России в процессе развертывания экономического кризиса. Заметим только, что обыватели почему-то считают, что от нее они непременно выиграют. При этом упускается тот факт, что цены на рынке труда тоже будут падать, а безработица расти.

[24] Несмотря на беспрецедентные кредитные вливания и снижение нормативов резервирования Центробанком РФ осенью 2008 г. денежная масса (так называемый агрегат М2 – наличные деньги в обращении плюс безналичные средства) сокращалась: за сентябрь на 1,1%, октябрь – на 5,9%, ноябрь – на 2,2% (Денежная масса (национальное определение) в 2008 году//[Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.cbr.ru /statistics/credit_statistics/MS.asp).

[25] Уэрта де Сото. Деньги, банковский кредит и экономические циклы. – С.484.

[26] Термин «золотовалютные резервы» (правильный термин – международные резервы) не должен создавать иллюзию чего-то более солидного, чем те же деньги, созданные из ничего. Так, например, на 01.01.2009 в Центробанке России из 427 млрд. долларов международных резервов 406 млрд. (95%) приходились на резервные активы в иностранной валюте, в состав которых входят и некоторые надежные и высоколиквидные ценные бумаги (Международные резервы Российской Федерации в 2009 году//[Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.cbr.ru /statistics).

[27] С техникой расчета стоимости капитального блага как дисконтированного потока генерируемой им прибыли можно познакомиться в той же книге Уэрта де Сото (с.246) или в любом учебнике финансовой математики или финансового менеджмента. Попутно заметим, что австрийская школа к капитальным благам относит и потребительские блага длительного пользования.

[28] Под расширением и удлинением производственной структуры понимается, соответственно, рост производства существовавших ранее капитальных благ и введение новых, все более удаленных от конечного потребления стадий производства капитальных благ.

[29] В принципе, как отмечают австрийцы, это ничем не отличается от любого другого манипулирования рыночными показателями, например, искажения товарных цен в результате государственного вмешательства. Это мешает экономическим агентам производить и открывать информацию, необходимую для координации своих действий. Нарушается состоятельность экономического расчета.

[30] Там же. С.267.

[31] Там же. С.197.

[32] Там же. С.290.

[33] Тут можно говорить, что крайним случаем роста, ведущего к бедности, является реальный социализм. Уничтожая свободные рыночные цены он обрекает хозяйство на куда большую рассогласованность, чем кредитная экспансия в рыночной экономике и, следовательно, оборачивается куда более значительными растратами ресурсов в силу чрезвычайно перекошенной структуры производства. В этой связи нелепым представляется оправдание необходимости введения плановой системы в 30-х гг. прошлого века динамичными темпами роста в 30-50-е гг. Еще более абсурдным в устах квалифицированного экономиста представляется насыщенное морализаторством утверждение о том, что по сравнению с трансформационным спадом 1990-х гг. советский застой 1970-1980-х выглядит как «невинная детская шалость» (Попов В. Закат плановой экономики//Эксперт. 2009. №1. С.74-79). Трансформационный спад 1990-х и явился тем экономическим кризисом, который «рассчитался» за раз со сформированной десятилетиями централизованно управляемой экономики структурой производства. Ведь за это время рыночные цены ни разу не определяли структурную коррекцию просто в силу их отсутствия. Естественно, что по этой причине спад был очень глубокий и длительный. Тем не менее, он носил «очистительный характер», хотя и не смог до конца преодолеть накопившиеся и до сих пор сохраняющиеся пороки (например, в территориальном размещении многих производств и объектов инфраструктуры).

[34] Уэрта де Сото. Деньги, банковский кредит и экономические циклы. – С.484.

[35] Там же. С.118.

[36] Там же. С.346.

[37] Система, при которой частные банки свободно конкурируют друг с другом, а центральные банки отсутствуют.

[38] Там же. С.601-614.

[39] Там же. С.327.

[40] Там же. С.328.

[41] Там же. С.330-332.

[42] Ротбард М.Н. Экономические депрессии: их причины и методы лечения//Бум, крах и будущее. С.167.

[43] Мизес Л. фон. Человеческая деятельность: трактат по экономической теории. Челябинск: Социум, 2005. – С.749.

 

перейти к разделу; "циклы и кризисы"

Координация материалов. Экономическая школа

Контакты