Петер Козловски Глава 1. Принципы этической экономии

100 Hot Books (Амазон, Великобритания)

Принципы этической экономии. СПб.: Экономическая школа, 1999. 344 с

Глава 1

Экономика, этика, религия: позитивная теория координации деятельности индивидов, движимых собственным интересом

Экономическая наука ставит перед собой и рассматривает два главных вопроса:

1. Вопрос о наиболее экономном применении ограниченных средств для достижения заданных целей — это экономическая проблема в узком смысле.

Однако всеобщность некоторой хозяйственной этики, корректирующей несостоятельность регулирования рынка одним собственным интересом, не может быть гарантирована. Несостоятельность рынка может повториться в несостоятельности этики. Несостоятельность этики указывает на необходимость метафизики и религии как теорий целостной действительности. Взаимосвязь экономической науки, этики и фундаментальных предположений о действительности проявляет себя и на уровне предприятия. Таким образом, мотивация сотрудников, этика предприятия и фундаментальные убеждения о действительности находятся во взаимозависимости. Не интернализированные на рынке побочные воздействия хозяйственной деятельности и взаимосвязь хозяйственных, этических и метафизических ориентации деятельности доказывают, что хозяйство никак не является этически нейтральной зоной.

Оба вопроса имеют этическое измерение и указывают на взаимозависимость этики и экономики, этической и экономической ориентации и координации деятельности.

Вначале, однако, нужно поставить на первый план не нормативную точку зрения хозяйственной этики, а метаэтический анализ соотношения экономических и этических правил в координации деятельности. Возможна ли общественная координация без этики, или в общественной координации необходимо привнесение некоего обязательного этического кодекса, для того чтобы экономика могла полностью реализовать весь свой потенциал? Благоприятствует ли комплементарности этики и экономики децентрализованная форма координации, характерная для рыночных обществ?

1. Интернализация побочных воздействий и включение в рассмотрение подвергающихся им индивидов как критерии общественной координации

Перед каждой системой координации встает вопрос о том, какие группы и индивиды должны приниматься во внимание, и о том, в каком объеме и до какой глубины должны учитываться прямые и побочные воздействия интеракционного процесса, возникающего при координации. Наилучшей системой координации является та, которая обеспечивает самое широкое включение объектов воздей-

ствий и самую обширную интернализацию прямых и побочных воздействий. Идеальная система координации включает все объекты воздействий и интернализирует все внешние эффекты.

В какой степени побочные воздействия могут стать проблемой теории общественной координации? Общества могут регулировать производство и распределение посредством рынка, голосования (выборов) или централизованного управления. Теория общественной координации должна исследовать, какие из этих систем принятия решений и координации способны наилучшим образом претворить в жизнь цели общества и индивидов, то есть наиболее эффективно удовлетворить потребности членов общества.

Идеалом свободного рыночного общества является договорное согласие между индивидами. Если две стороны заключают сделку, партнерам по договору известны и включены в их расчеты полезности все побочные влияния данного блага, все побочные выгоды и убытки. Не возникает никаких побочных воздействий на третьих лиц: все воздействия интернализированы и все, кого затрагивает эта сделка, учитываются при ее заключении, или же, как в случае рыночного обмена, интересы третьих лиц не затрагиваются.¹ Если эти критерии взаимовыгодного обмена распространить на все общественные системы принятия решений, интернализация всех прямых и побочных последствий деятельности и включение в рассмотрение всех затронутых ими субъектов становятся критериями для общественных систем принятия решений.²В процессе координации и принятия решений должны быть приняты во внимание все прямые и побочные воздействия и все лица, затронутые каким-либо решением. Это значит, что для процесса принятия решений и координации в форме демократического голосования должно быть выполнено условие равного избирательного права, а в форме рынка и ценовой системы — условие неограниченного доступа к рынку. Этими условиями формулируется значение свободы и равенства для демократии и хозяйства: никто не может быть лишен формального права на участие в принятии политических решений и на доступ к рынку, и ни на кого не могут быть переложены негативные прямые или побочные воздействия без причины, оговоренной правом, или без его собственного согласия.

¹ Ср. Buchanan (1954а и Ь),

² Ср. также Koslowski (1983) и (1987b).

2. Private Vices — Public Benefits (частные пороки — на благо общества) — добро как внешний эффект

Центральный тезис теории рынка гласит, что рынок в условиях абсолютной конкуренции обеспечивает не только включение в рассмотрение затронутых лиц и интернализацию негативных побочных воздействий, но и производит эффективность как позитивный внешний эффект (побочное воздействие) некоторого процесса, направленного отнюдь не на общественное благо. Хозяйственные субъекты преследуют на рынке свои собственные интересы, они ищут своей выгоды, и невидимая рука конкуренции приводит их к тому, чтобы их производство было эффективным и продажи проводились по равновесным ценам. Такой не очень высоко ценимый этикой или этически нейтральный мотив, как максимизация прибыли, ведет через рыночные силы к некоторому социальному благу, а именно — к эффективности.

Мандевиль обострил эту способность рынка производить эффективность как внешний эффект, как побочное воздействие процесса, который собственно направлен на нечто совсем иное, до известного парадокса, гласящего, что частные пороки ведут к общественной выгоде: «private vices — public benefits*. He только такая этически нейтральная мотивация, как поиск выгоды, но и безнравственные мотивы, пороки невидимой рукой рынка преображаются в позитивное побочное воздействие, в благо. Неэтичное поведение независимо от воли действующих лиц превращается в социально полезное.³

Парадокс Мандевиля можно поставить в первом ряду вместе с другими парадоксами такого же рода: невидимая рука Адама Смита, гегелевская хитрость разума в истории, независимо от людей наполняющие новым содержанием их цели. Однако парадокс Мандевиля выходит из этого ряда, поскольку он рассматривает как полезную для общественного блага не только этически нейтральную, но даже неэтичную деятельность. Принцип Мандевиля походит на принцип Мефистофеля в гетевском «Фаусте»: «Часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла» (пер. Б. Пастернака). Благо есть побочное последствие деятельности того, кто вовсе не желает добра. Нет надобности в том, чтобы желать добра, поскольку оно и без того состоится как побочное последствие эгоистической мотивации.

³ Ср. Buchanan (1980).

В теории Мандевиля этика изгоняется из рыночного хозяйства. У нее не остается никакой функции. Теория Мандевиля последовательна: прямая направленность на добро экономически нежелательна, поскольку добро как цель всегда имеет и плохие побочные воздействия. С другой стороны, стремление к плохому всегда имеет и хорошие побочные воздействия. Поэтому нет никакого основания для того, чтобы отличать хорошие действия от плохих. Каждое действие имеет для кого-то хорошие, а для кого-то другого — плохие побочные последствия. Например, по Мандевилю, Большой лондонский пожар дал хлеб и работу множеству пожарных и строительных рабочих при восстановлении города, а бережливость состоятельных слоев общества способствовала безработице низших слоев.⁴ Тезис Мандевиля состоит в том, что в рыночном обществе уже невозможен последовательный этос, невозможна непротиворечивая этика. Хорошее — причина плохого, плохое — причина хорошего. Это — полная противоположность принципу Фомы Аквинского bonum est diffusivum sui⁵ (добро растекается, распространяется само по себе. — лат.). Добро — причина добра, и поэтому к нему должно стремиться как к цели и результату действия. Оно, вопреки Мандевилю, не возникает лишь как невольное побочное последствие какого-либо действия.

Влияние парадокса Мандевиля было и остается чрезвычайно большим. Адам Смит рассматривал «Басню о пчелах» Мандевиля уже в своей «Теории нравственных чувств». Не в последнюю очередь чтение Мандевиля подвигнуло его к тому, чтобы в более поздней книге, «Богатство народов», основать самостоятельную

⁴ Ср. Mandeville (1705), Bd. 1, S. 367: «It is in Morality as it is in Nature, there is nothing so perfectly Good in Creatures that it cannot be hurtful to anyone of the society, nor anything so entirely Evil, but it may prove benefitial to some part or other of the Creation*. (В нравственности, как и в природе, нет такого совершенного добра, которое не навредило хоть одному члену общества, точно так же: нет такого законченного зла, которое не оказалось бы выгодным кому-либо из божьих созданий. — Прим. пер.) См. о Мандевиле также: Koslowski (1982а), S. 174—185, и Riklin (1982).

⁵ Ср. Thomas von Aquin, Summa contra Gentiles III, 24: «Чем более добрым что-либо является, тем сильнее и дальше излучает оно свою доброту» .

экономическую науку.⁶ Для кембриджской традиции этики и экономической науки, например, для Джорджа Эдварда Мура и Джона Мейнарда Кейнса,⁷ парадокс Мандевиля явился решающим побудительным мотивом.

Вопрос, который парадокс Мандевиля ставит перед хозяйственной этикой, гласит: «Как можем мы придерживаться требования поступать хорошо, если мы не можем предвидеть, к каким позитивным или негативным побочным воздействиям может привести наша деятельность при бесконечной взаимозависимости событий действительности?» Если истина заключается в согласовании разума с делом, если справедливость заключается в согласовании воли и действия с добром и если oeconomia, правильное хозяйствование, есть сообразность деятельности с обстоятельствами, то как можем мы быть уверенными в каждом случае, что действовали правильно? В хитросплетении причинных связей основные нормы не могут быть обоснованы полностью и доведены до конкретного действия. Истинным может быть не конкретное действие, а вся их совокупность. Никакое приспособление какого-либо действия к действительности не может быть совершенным в неизмеримом многообразии событий в мире. Поэтому любая конкретная истина, которую высказывают люди, и любой конкретный поступок, который они совершают, всегда отягощены ошибочным и несовершенным, но эта ошибочность неизбежна и при самом тщательном отборе решения, и без нее люди едва ли смогли бы жить.

3. Несостоятельность экономики

Однако этот феномен не делает этику излишней. Модель невидимой руки, рынка без этики, в более человеколюбивом варианте Адама Смита и в более циничной форме у Мандевиля действует

⁶ О противоречивом отношении Адама Смита к Мандевилю см. критику Смитом принципа Мандевиля в Smith (1759), S. 499: « Virtue is the great support, and vice the great disturber of human society* и его одобрение: «But how destructive soever this system may appear ... in some respects (it) bordered upon the truth* (там же, S. 495).

⁷ Moore (1903), S. 150 f. и Keynes (1921), S. 309 ff. По Муру, все широко направленные действия нуждаются в фундаментальной презумпции того, что краткосрочно-благотворные результаты в долгосрочном аспекте также будут иметь благотворные последствия.

только при трех весьма жестких ограничениях. Невидимая рука ведет к оптимальному результату при совершенно эгоистических мотивах индивидов только если число продавцов и покупателей достаточно велико, если адаптация к меняющимся условиям не требует затрат и потери времени и если договорные обязательства могут быть соблюдены или осуществлены без издержек (трансакционные издержки равны нулю). Только если эти условия выполнены, эгоистические устремления будут превращены невидимой рукой рынка в социально полезные рыночные результаты. Только при этих условиях этика и этичное поведение на рынке становятся ненужными, так как общественная координация и общее благо осуществляются и без затрудняющей дело санкции этики.

Но условия совершенной конкуренции и не требующей издержек реализации договоров — это идеальные условия, не выполнимые в реально существующем рыночном хозяйстве. Рынок — не идеальный механизм, предлагаемый неоклассической теорией общего равновесия, он представляет собой взаимосвязь действующих и коммуницирующих индивидов. В рамках этой основанной на обмене взаимосвязи необходимость в этике хозяйственной деятельности сохраняется. Этика как желание и делание добра, вопреки убеждению Мандевиля, и в условиях рынка способствует добру в экономике. Нельзя уклониться от обязанности принимать ответственные решения, ссылаясь на автоматизм рынка, даже при том, что самые дальние побочные воздействия нашей деятельности невозможно полностью осветить. Хозяйственное значение этики в условиях рынка проявляется в том воздействии, которое оказывают взаимное доверие и надежность партнеров по сделке на снижение издержек заключения договоров. Оно проявляется и в пространстве для свободного принятия решений, которое имеет хозяйствующий субъект при назначении цен и при соблюдении своих обязательств по договорам купли-продажи и по трудовым договорам — прежде всего при асимметричном распределении информации между продавцом и покупателем и при однократности сделки. Это пространство свободного выбора намного превосходит простое принятие рыночной цены, которое предлагает теория совершенной конкуренции, исходящая из того, что участники рынка реагируют на изменения с помощью изменения выпуска продукции.⁸

⁸ Фон Нейман и Моргенштерн (1944, S. 9—15) и Моргенштерн (1972, S. 271 ff., 283 ff) доказывают, что картина рынка как подвижного равно-

Обоюдные надежность и доверие коммерческих партнеров ведут к снижению издержек хозяйственного обмена. Все хозяйственные меновые действия, все сделки между производителем и поставщиком, работодателем и работником содержат момент неопределенности и неуверенности в исполнении договора. Этот момент неопределенности и неконтролируемости выступает как побочное воздействие договорной сделки, внешний эффект которой невозможно полностью интернализировать хозяйственными или правовыми средствами — даже при высоких затратах на контроль или страхование. Момент неопределенности более значителен в свободных частнохозяйственных, чем в хозяйственных порядках с централизованно-административным управлением, поскольку первые оставляют свободу для свободного договорного соглашения, а экономика с централизованным управлением заведомо рассчитана на контроль и наблюдение, которые хотя и снижают неопределенность, но зато создают еще большие проблемы с принуждением, с мотивацией труда и с контролем трудового вклада на коллективизированных предприятиях.

Преследование голого собственного интереса всеми хозяйствующими субъектами не ведет к оптимальной эффективности, поскольку при этом вера в соблюдение договоров и честность партнеров по сделке не будет иметь под собой основы, а следовательно ее просто не будет. Отсутствие веры в соблюдение другими лицами правил и отсутствие у обеих сторон готовности придерживаться этих правил даже в тех случаях, когда с помощью нарушения правил можно достичь кратковременной выгоды, ведут к издержкам, не являющимся экономически необходимыми с точки зрения производства, — к издержкам контроля и исполнения договоров через правовую среду.

Кроме проблемы издержек реализации права существуют и такие ситуации, в которых дополнение экономического регулирования, основанного на собственном интересе и договорном согласии, с помощью правовых норм совершенно невозможно, поскольку в случае нарушения договора весьма трудно или невозможно пред-

весия индивидов, обладающих способностью неограниченной адаптации, адекватна лишь в момент открытия рынка и начала рыночных трансакций. Как только индивиды определили свои предпочтения и вступили в свои меновые отношения, свободный рынок превращается в рынок с прочными связями, а потому — и с этическими ожиданиями.

ставить доказательства несоблюдения обязательств. Здесь необходимо привести два таких случая несостоятельности экономики.

а) Асимметрия информации

Если один из партнеров располагает лучшей, чем у другого партнера, информацией о предмете обмена, то другой партнер вынужден полагаться на него и верить в то, что первый, знающий больше, употребит свое знание «по совести* и не приобретет себе выгоды за счет знающего меньше. Врач не вправе злоупотреблять своим превосходством в знании и предлагать пациенту операцию, зная, что она бесполезна. Геолог, разведывающий полезные ископаемые, должен в соответствии с договором передавать результаты своих изысканий своему заказчику и т. д. Передача и применение информации, в том числе экономически важной, есть этическая проблема, поскольку внешний наблюдатель или суд не могут точно узнать и доказать, что данный субъект в своей деятельности не имел некоторой информации или, напротив, изначально применил ее в ущерб другим лицам.⁹ Обеспечить применение знания может только отношение обладателя информации к самому себе, его собственная ответственность и добросовестность, но не его отношения с другими лицами или внешний контроль. Инстанция, осуществляющая внешнее регулирование или внешний контроль за добросовестным применением информации, способна распознать и преследовать по закону лишь грубую небрежность в применении информации, но не способна обеспечить эффективное ее использование в хозяйственной повседневности. Передача информации другим лицам всегда представляет собой этический феномен.

б) Монополия субъекта на применение своей собственной деятельности в качестве ресурса

Каждый действующий субъект обладает монополией на информацию о своей собственной работоспособности и, прежде всего, о своей готовности к совершению работы, монополией на свою добрую волю. С экономической и правовой точек зрения, никто другой, кроме него самого, не может решать, использовал ли он ресурс своей деятельности, своих способностей и воли наилучшим образом и в соответствии с договором. Эта монополия на использование собственной личности проявляется в особенности в долгосрочных

⁹ Ср. Mattews (1981), S. 294.

договорах или в договорах, заключаемых с явным намерением повторить в будущем деловые отношения. Повторные деловые отношения, repeat business, распространены более широко, чем однократные сделки, а с народнохозяйственной точки зрения более эффективны, чем заключение каждой сделки заново, через рынок и конкуренцию. Повторность деловых отношений ведет к экономии от масштаба в области побочных издержек, связанных с заключением договора (трансакционных издержек), пропорционально уменьшающихся с повторением договорно определенных действий. Однако явно выраженная готовность к повтору деловых отношений содержит некоторую проблему. Она усиливает возможности для партнеров по договору извлекать выгоду из своего квазимонопольного положения и добиваться завышения цен, используя свое особое положение в отношении другого партнера по договору.

Использование относительного краткосрочного монопольного положения в долгосрочных договорах без учета критериев порядочности затруднит экономически эффективное устройство длительных деловых отношений, а в общеэкономическом плане приведет к неоптимальному распределению ресурсов, поскольку возникают трансакционные издержки на поиск нового партнера на рынке и на излишне частое заключение договоров на каждую сделку. Партнер по договору, извлекающий каждую краткосрочную выгоду из долгосрочных деловых отношений и из своего монополистического положения, ставит под сомнение долгосрочную выгоду от повторения деловых отношений.

Обоюдно монополистическое положение партнеров по договору при повторных деловых отношениях имеет место и в длительных трудовых отношениях между работодателем и наемным работником. Обе стороны находятся в монополистическом положении, поскольку они не могут быть заменены через посредство рынка труда другим работодателем или другим наемным работником без потери времени и других издержек. Существование крупных фирм с получающими оклад работниками вообще возможно лишь в том случае, когда трудовой договор подразумевает этические отношения доверия между работодателем и наемными работниками. В противном случае было бы необходимо при каждой новой сделке заново нанимать всех работников через рынок труда. Тогда пришлось бы полностью заменять «внутренний рынок труда»¹⁰ каж-

¹⁰ Ср. Williamson (1977).

дого предприятия внешним рынком. Экономия от масштаба в результате повторения трансакций без заключения каждый раз нового договора была бы невозможна, а вытекающий из нее прирост эффективности был бы потерян. Если бы в обществе не существовали и не одобрялись отношения доверия между работодателем и наемными работниками, оставалась бы лишь одна возможность заключать долгосрочные трудовые договора без дорогостоящих переговоров в каждом случае — следовало бы заключать договоры с членами семьи работодателя. Непотизм является рациональным пусть даже в общеэкономическом плане и неэффективным вариантом, когда единственными работниками, которым, как предполагается, можно доверять, являются члены своей семьи. Поэтому Маршалл считал, что современная фирма и акционерная компания с наемными работниками стали возможны лишь после улучшения хозяйственной и трудовой морали («commercial morality»).¹¹

Неуверенность и неопределенность в договорных соглашениях могут быть устранены с помощью доверия или частично сокращены дорогостоящим правовым контролем и санкциями. Доверие снижает трансакционные издержки, поскольку договаривающиеся стороны скорее приходят к согласию и могут тратить меньше сил и времени на контроль.¹² Добровольное этичное выполнение правил там, где оно не контролируется или где этот контроль возможен лишь при весьма высоких затратах, снижают издержки хозяйственных трансакций, а тем самым и общеэкономические издержки, не уменьшая хозяйственных выгод партнеров. Хозяйственная этика, практикуемая людьми в определенном порядке хозяйства, и действующий этос хозяйственной надежности повышают благосостояние общества.

Противоположную позицию в этом вопросе занимает Аксель-род: «Индивиды не обязаны быть рациональными: процесс эволюции позволяет развиваться удачным стратегиям, даже если игроки не знают, почему и как это происходит. Игроки не должны также обмениваться информацией или взаимными обязательствами: им не нужны слова, поскольку за них говорят их дела. Столь же мало необходимо предполагать наличие доверия между игроками: одной лишь ситуации взаимности может быть достаточно, чтобы сделать непродуктивными некооперативные поступ-

¹¹ Marshall (1980), S. 252 f.

¹² Ср. Albach (1980).

ки. Альтруизм излишен: удачные стратегии могут побудить к кооперации любого эгоиста. Наконец, нет надобности и в централизованной господствующей инстанции — двусторонняя кооперация может контролировать себя самостоятельно».¹³ Против такой «механистической» теории кооперации можно возразить, что само восприятие ситуации интеракции выражается интенциональ-но и словесно: другой действует на меня не механически, а через мое восприятие его. Некоторая минимальная форма кооперации может развиться при обоюдном принятии стратегии «tit for tat» («как ты мне, так и я тебе»), — в этом можно согласиться с Аксельродом. Но эта ситуация — не оптимум, а лишь социальный минимум кооперации. И нет никаких оснований для того, чтобы довольствоваться минимальной общественной кооперацией.

Сам Аксельрод вынужден признать, что такие модификации, как: 1) готовность к кооперации в начале интеракции, 2) снисходительность или готовность к примирению после своего ответного удара на провокацию партнера¹⁴ и 3) предвосхищение продолжения интеракции и так называемого «repeat business» в будущем, то есть удлинение временного горизонта и менее сильное предпочтение настоящего относительно будущего (более низкая норма дисконта)¹⁵ усиливают кооперацию. Эти модификации простого возмездия являются уже этическими трансформациями стратегии «tit for tat», выходящими за пределы механического реагирования и требующими от действующего лица, чтобы оно предвосхищало предвосхищение другой стороны.¹⁶ Кроме того, доверие не является альтруистической установкой, как считает Аксельрод. Доверие предполагает в первую очередь не пользу для другой стороны, а общую пользу, взаимовыгодное усиление кооперации.

Аксельрод излишне много внимания уделяет ложной, абсолютной дихотомии эгоизма и альтруизма, стратегической и нравственной деятельности, причем в этой дихотомии деятельность

¹³Axelrod (1987), S. 156 f.

¹⁴ Там же, S. 18.

¹⁵ Там же, S. 117.

¹⁸ Тот факт, что человек дополняет предпочтение моментальной пользы предвосхищением будущей и таким образом создается присутствие будущего в настоящем, является, как будет показано ниже (с. 61— 62), протоэтическим феноменом.

является или только эгоистичной, или принимает характер альтруистической жертвы. Строгая граница, которую Аксельрод проводит между стратегической и этической деятельностью, исключает любую мысль о формах совершенствования социальной кооперации и о возможности слияния деятельности в собственных интересах и деятельности в интересах другой стороны, то есть о хозяйственно-этической кооперации, о соединении теории стратегических игр и этики, то есть этической экономии.

Доверие, надежность, верность и вера предполагают этические установки хозяйствующих субъектов, выходящие за пределы простой максимизации пользы. Поскольку эти этические позиции снижают трансакционные издержки, они улучшают функционирование рынка, снижают вероятность несостоятельности рынка и уменьшают стимулы для перехода к государственной принудительной координации. Этика корректирует несостоятельность экономики или рынка, поскольку она снижает издержки, связанные с санкциями и контролем.¹⁷ Поскольку государственный контроль со стороны правоохранительных органов даже в государственном секторе весьма дорог, этика снижает также государственные расходы и вероятность «несостоятельности государства» в государственном секторе.

Следовательно, существует однозначный народнохозяйственный аргумент в пользу этического поведения. Однако народнохозяйственный аргумент не обязателен на индивидуальном уровне частного хозяйствования и не убедителен для того, кто преследует непосредственно свой интерес, для homo oeconomicus, максимизирующего полезность. Этот аргумент может убедить только того, кто принимает близко к сердцу общий интерес, общую пользу или собственно нравственность. Децентрализованная, свободная координация достигает своего оптимума только там, где в максимы действующих лиц включается не только частный интерес, но и интерес всеобщий, где общее также становится мотивом индивидуальной (хозяйственной) деятельности. Если этого не происходит, неизбежны или потери в благосостоянии в результате высоких трансакционных издержек на контроль и осуществление договора, или же, при запретительно высоких трансакционных издержках, несостоятельность рынка, а отсюда — принуждение.

¹⁷ По поводу этики как корректива несостоятельности рынка ср.: Arrow (1971).

4. Этика корректирует несостоятельность экономики

Понимая взаимосвязь этики и экономики, этического поведения (выполнение правил, доверие, надежность, вера и верность), с одной стороны, и уменьшения трансакционных издержек, с другой стороны, индивид может выбрать один из трех способов действий.¹⁸

Первый случай: он может действовать безусловно нравственно. Тогда он понимает общую экономическую полезность этического поведения, учитывает это в мотивах своей собственной деятельности. Он делает общий интерес своим интересом, то есть действует нравственно независимо от поведения других. Например, сотрудник некоторой фирмы старается отдавать работе все свои силы независимо от того, как работают другие, или — предприниматель старается оставаться порядочным независимо от широко распространенных форм недобросовестной конкуренции.

Второй случай: индивид может действовать нравственно на определенных условиях. Он готов придерживаться этических правил, если их соблюдают другие или большинство, но он сам нарушит правила, если заподозрит, что один остался в дураках. Сотрудник работает в полную силу, если это делают и все другие.

Третий случай: индивид может понимать, что для всех будет лучше, если все будут соблюдать правила, но считает наилучшей ситуацией такую, когда все остальные, кроме него, придерживаются правил. Сотрудник знает, что для выживания предприятия все должны трудиться в полную силу, но для себя он предпочитает сделать исключение.

Ненравственный индивид при третьем способе действий интерпретирует ситуацию по теории игр как дилемму заключенного, максимизирующего полезность: если все будут придерживаться этических правил, то будет достигнуто наилучшее для всех состояние. Но каждый индивид может поставить себя в еще лучшее положение, если он не будет придерживаться правил, а все остальные будут их соблюдать. Дилемма этого индивида состоит, однако, в том, что он не может быть уверен, не реагируют ли и другие нарушением правил, когда он сам их не соблюдает. В этом случае он сам и все другие попадают в худшее положение, чем если бы все соблюдали правила. В небольшой, обозримой группе дилемма заключенного не имеет столь большого значения, по-

¹⁸ См. по поводу следующего изложения также: Koslowski (1985d).

скольку каждый член группы может контролировать поведение остальных и настаивать на соблюдении взаимности. В более крупных группах, не дающих возможности такого контроля, достижение всеобщего соблюдения правил сталкивается с более серьезными проблемами. Индивид уже не может непосредственно приспосабливать свое поведение к поведению всех остальных, и поэтому, для него возникает опасность такой ситуации, когда он один соблюдает правила, в то время как все остальные нарушают их «за его счет».

В современном обществе, основанном на обмене, возникает моральная «проблема безбилетника»: индивиды хотят пользоваться преимуществами нравственного состояния и при этом не участвовать в затратах на него, состоящих в ограничении неэтических побуждений, когда непосредственные побуждения преобразуются в этически обобщаемые и соответствующие правилам.¹⁹ Эта «проблема безбилетника» становится более важной с ростом числа членов группы и с уменьшением обозримости их поведения. Возникает «дилемма больших чисел» (Дж. Бьюкенен). В результате увеличения рынка, расширения коммуникаций и референтных групп становятся невозможными контроль «лицом к лицу» и неформальное давление в целях соблюдения правил в малых группах, с помощью которых удавалось добиваться социальной конформности в общественных формациях, предшествовавших обществу, основанному на обмене.

Возможность противодействия этой тенденции могла бы состоять в обратном делении референтных групп общения на более мелкие, обозримые единицы (к этому, например, стремится регионализм). Однако такое решение находится в противоречии с другим, в высшей степени полезным последствием увеличения рынка и дилеммы больших чисел. Большой рынок принуждает конкретного человека к эффективной хозяйственной деятельности путем конкуренции большого числа продавцов, вынуждающей его принимать рыночные цены и реагировать на изменения с помощью меняющегося выпуска продукции. Возникает дилемма хозяйственной этики или противоречия этики и экономики: в экономике обезличка и большое количество участников полезны, а в этике они вредны. Чем больше и обезличеннее общество, тем сильнее стимул для индивида нарушать правила за счет других, пользу-

¹⁹ Buchanan (1967), S. 8.

ясь анонимностью больших чисел. Однако одновременно тем выше действенность рыночной конкуренции и ценового механизма, а таким образом — и эффективность экономики.

Тот, кто делает всеобщее, поддающееся обобщению моральное правило или нравственный императив правилом нравственной деятельности только для других, а не для себя и, следовательно, в условиях непрозрачности происходящего и возможности утаить свои поступки использует нравственность других в своих целях, тот поступает экономически, но не нравственно. Однако примечательно, что это экономическое поведение не ведет к стабильной ситуации с точки зрения теории игр. Третий описанный нами случай является типичной ситуацией дилеммы, в которой нельзя оставаться. Дилемма заключенного описывает ситуацию, в которой все улучшают свое положение, если все соблюдают правила, но у каждого индивида есть интерес, состоящий в том, чтобы быть единственным нарушителем правил. Таким образом, правило прекратит существование, если его соблюдение не будет обеспечено внешним контролем и санкциями или же индивидуальные участники ситуации не будут желать его соблюдать по этическим причинам. 3-й случай перейдет или в этические варианты (1-й или 2-й случаи) или во внешнюю систему принуждения.

Рассмотрим вариант 2-го случая. 2-й случай является типичной промежуточной ситуацией, которая для поведения большинства людей обладает высокой убедительностью. Человек действует нравственно, если так же поступают другие, нравственность его деятельности прекращается, когда человек подозревает, что он остался единственным нравственным. Этика переводит ситуацию дилеммы заключенного, представляющей собой пример несостоятельности экономики, в ситуацию доверия или гарантий. Всеобщая действенность этических правил в каком-либо обществе перевела бы парадокс изоляции,²⁰ названный так Сеном, из 2-го случая в ситуацию относительной безопасности. Парадокс изоляции состоит в том, что в условиях изоляции и неуверенности в отношении поведения других индивид не будет соблюдать правила, поскольку он опасается быть обделенным, хотя и готов в принципе применять к себе общие правила.

Случаи с 1-го по 3-й формально можно представить и так: в 3-м случае при экономической мотивации индивидов каждый пред-

²⁰ Sen (1967), S. 112.

почтет состояние А1Е0 состоянию А1Е1. При этом А1 означает, что другие (alter) соблюдают правило, Е1 — что «я» (ego) соблюдаю правило, АО и ЕО означают соответственно несоблюдение правила.²¹ По Бьюкенену отдельный индивид действует неэтично, если он не подвергается внешнему, неформальному контролю в малых группах: он предпочитает состояние А1Е0 состоянию А1Е1 там, где он может не опасаться разоблачения. Таким образом, он по сути дела никогда не действует этично. Он никогда не действует как человек, который делает всеобщее этическое правило своей собственной свободной волей или, говоря по-кантиански, делает нравственный закон своим собственным законом. С точки зрения этики проблема выглядит иначе. Если отдельный индивид включает общую норму в свои предпочтения, то его предпочтение будет трансформировано таким образом, что он предпочтет альтернативу А1Е1 альтернативе А1Е0 (1-й и 2-й случаи). Если нравственная мотивация стала общей, то дилемма заключенного больше не существует. Индивиды более не стремятся использовать правило в свою пользу. Они предпочитают состояние общего соблюдения правила состоянию общего нарушения правила. Отсюда этика есть решение дилеммы заключенного. Если непосредственный контроль более невозможен, а соблюдение правила не всегда соответствует непосредственным предпочтениям отдельного индивида, то ему придется самому так трансформировать максиму своей воли, свои предпочтения, чтобы он предпочитал всеобщность максимы частности своего нарушения правила. Индивид предпочтет такой мир, в котором не лжет никто, включая его самого, тому миру, в котором все кроме него говорят правду. Нравственная оценка соблюдения правил в отличие от экономической оценки может быть обозначена как предпочтение состояния А1Е1 состоянию А1Е0.

Однако индивид никогда не уверен в том, разделяется ли и соблюдается ли это нравственное предпочтение всеобщности правила другими индивидами. Только если этические предпочтения в некоторой общности достаточно выражены и являются всеобщими, то есть все или почти все также предпочитают состояние А1Е1 состоянию А1Е0, индивид может действовать с уверенностью в отношении стратегий других индивидов. Однако если нравственные предпочтения не являются всеобщими, то отдельный

²¹ Формальная запись опирается на: Sen (1975), S. 107—110.

индивид может оказаться в ситуации человека, предпринимающего нравственные усилия, на которые не отвечают другие индивиды. Состояние, в котором все кроме него не соблюдают правило, состояние А0Е1, без сомнения, не заслуживает того, чтобы к нему стремиться.

Это доказывает, что и 2-й случай неустойчив, поскольку гарантия того, что все другие или, как минимум, большинство их соблюдают правило, всегда имеет ограничения, существует лишь в общем и целом. Правда, Сен предполагает, что общепризнанные моральные ценности превращают 3-й случай (дилемму заключенного) во 2-й случай («игру в гарантии» — «assurance game»), поскольку отдельный индивид уже не будет испытывать неуверенность в нравственности предпочтений других индивидов.²² Это предположение является, однако, некоторым petitio principii (аргументом, основанным на выводе из положения, которое само требует доказательства), мало чем помогающим отдельному индивиду. Оно только доказывает, что, если этическое поведение является всеобщим, то есть «ценности» признаны, у индивидов есть дополнительные стимулы для этичных действий. Признаны ли ценности всеми и сознает ли это индивид — это как раз и есть то, что стоит под вопросом во 2-м случае (парадокс изоляции). Каким образом можно достигнуть того, чтобы нравственные ценности стали общепризнанными, другие индивиды действовали так же этично и отдельный индивид сделал правило своим мотивом? Момент неуверенности здесь устранить невозможно, и гарантия может быть только относительной. Поэтому хотя 2-й случай и устойчивее 3-го случая, поскольку во 2-м случае индивиды нравственны хотя бы частично, 2-й случай не может дать гарантию нравственного поведения других индивидов так, чтобы в это поверил каждый индивид.

Для 2-го случая, ситуации парадокса изоляции, отсюда вытекают два вопроса. Во-первых, вопрос о том, сколько будет продолжаться готовность индивида к тому, чтобы придерживаться нравственного правила, даже если большинство остальных индивидов нарушают правило или если он не уверен в действительном поведении других. Во-вторых, вопрос о том, каким образом можно уменьшить неопределенность и незнание относительно поведения остальных индивидов. С решением этих вопросов одной этике не

²² Sen (1975), S. 109-110.

справиться. Попытка ответить на них внутренними средствами этики всегда ведет к petitio principii, заключающемуся в том, что этика будет признаваться индивидом и будет общепризнанна, если она уже пользуется всеобщим признанием, то есть парадокс изоляции, связанный с признанием этики, может быть преодолен, если этика уже действительна для всех.

Таким образом, 2-й случай показывает, что дилемма заключенного и парадокс изоляции могут быть преодолены этикой лишь в том случае, когда индивиды свободно и без оглядки на поведение других признают нравственное правило и делают его своим мотивом. Поскольку неуверенность в поведении других устранить невозможно, этическое правило само по себе может найти признание лишь тогда, когда оно будет признано независимо от поведения других. Именно в этом состоит требование категорического императива Канта: этическая максима должна быть воспринята из чистого уважения к закону, без эмпирических соображений пользы. Когда же максима деятельности, претендующая на всеобщность, избирается исходя из рассуждений о последствиях собственной деятельности индивида и обусловлена деятельностью других индивидов, она уже не является нравственно «чистой» и, что важнее для нашего случая, избирается уже без уверенности. Индивид запутывается в этом случае в бесконечных рассуждениях о том, что будут делать другие, какие последствия имела бы его деятельность в тех или иных условиях и т. д., доводя себя до полной неспособности принимать какие-либо решения и теряя собственную убежденность в необходимости нравственной максимы.

Однако для нашего кантовского 1-го случая чистой нравственности без оглядки на поведение других индивидов возникает проблема эмпирической реализации трансцендентальной нравственности в условиях конечности человеческого существования. Сколько продлится готовность нравственного индивида сохранять предпочтение состояния А0Е1 перед состоянием АОЕО? Для нравственности кантовской этики поведение других индивидов не имеет значения при выборе максимы, руководящей деятельностью данного индивида. Нравственный субъект действует по правилу категорического императива даже в том случае, когда последствия неприятны, а другие индивиды не соблюдают правила, следуя своекорыстным целям. Парадокс изоляции для кантианцев не существует. Однако в действительности социальной жизни этот трансцендентальный морализм вряд ли будет жизнеспособным по

причине отсутствия посредствующих звеньев между эмпирическим и априорным (так возражал Канту Гегель)²³ или потому, что, предъявляя к человеку слишком высокие требования, мы создаем опасность завышенной идеалистической самооценки, как отметил Гердер.²⁴

Если мы обобщим результаты нашей классификации этики по приведенным случаям, то окажется, что 3-й случай дилеммы заключенного и 2-й случай парадокса изоляции неустойчивы, а 1-й случай чистой нравственности без оглядки на поведение других весьма маловероятен и требует нравственного героизма. Имманентное этике обоснование нравственности «из чистого уважения к закону» в принципе возможно, но стимулы для отдельного индивида, побуждающие его перенять «чистую» этику, сравнительно малы. По аналогии с несостоятельностью рынка весьма вероятно, что здесь получится несостоятельность этики.

5. Религия корректирует несостоятельность этики

Канту была вполне очевидна проблема несостоятельности этики. Если нравственный индивид будет следовать категорическому императиву, а все остальные — правилу увеличения собственного благополучия, то будет существенно нарушена гармония нравственности и счастья у отдельного индивида. Ответ на эту проблему Кант видел в учении о постулатах. Постулаты практического разума — Бог, свобода и бессмертие души — восстанавливают веру в смысл этичного поведения, в гармонию счастья и нравственности. Предпосылка к тому, чтобы индивид был готов внести свой вклад во всеобщее выполнение правил (состояние А1Е1), даже если он не знает о предпочтениях других относительно соотношения А1Е1 и А1Е0, заключается в религиозной вере в трансцендентальную гармонию нравственности и счастья для бессмертной души. Постулаты, придающие этой гармонии убедительность, побуждают индивида предпочесть состояние А0Е1 (нравственно поступает только он) состоянию АОЕО (нравственно не поступает никто).

Религиозная вера превращает несостоятельность этики в веру в разумность этики, эмпирическую неопределенность парадокса изоляции — в религиозную убежденность в разумности нравствен-

²³ Hegel (1821), S. 135 ff.

²⁴ Herder (1799), S. 289.

ности. Только религия в состоянии осуществить то, что Сен приписывает уже этике: трансформировать ситуации дилеммы заключенного и парадокса изоляции в ситуации с наличием гарантии (по теории игр — ситуации типа assurance game). Гарантию и веру в смысл нравственного поведения можно извлечь не из самой по себе этики, но только путем религиозного обоснования нравственности. Религия создает — у Канта в форме постулата, а у Платона в форме идеи добра и мифа о суде над душой в царстве мертвых — у субъекта уверенность в том, что пути нравственности и счастья в конце концов сходятся. Она создает возможность этично действовать даже в таких случаях, когда индивид, не будучи уверен в поведении других, находится в ситуации парадокса изоляции или дилеммы заключенного.

Против этого аргумента можно возразить, что таким образом религия является только утонченным способом социального контроля и достижения конформности, при этом социальные ожидания поведения всего лишь интернализируются и становятся от этого еще более угнетающими. В противовес этому возражению необходимо пояснить, что этические правила должны быть достоверны, что религиозная уверенность в разумности этики должна быть общепринятой и что эта религиозная вера, если она является всеобщей, действительно повышает благосостояние всех.²⁵

Однако еще более важным, чем факт, что религиозная вера побуждает индивида предпочесть состояние А0Е1 состоянию АОЕО — этот факт сам по себе мог бы даже соответствовать некоторой мазохистской расположенности или привести к злоупотреблению доверием индивида другими индивидами, — является то обстоятельство, что благодаря религии усиливается вера в нравственность и соблюдение правил другими индивидами, вера в то, что состояние А1Е1 будет наступать чаще, даже если эта вера иногда окажется беспочвенной. Таким образом повышается готовность индивида к тому, чтобы предпочесть состояние А1Е1 состоянию А1Е0, а не предпочесть состояние АОЕО из опасения состояния А0Е1. Ведь опасение первым совершить этичные действия в конце концов ведет к тому, что будет реализовано состояние АОЕО, потому что так думают все. Именно этой опасности,

²⁵ Ясно, что религия здесь не связана с конкретным вероисповеданием. Даже атеист может в этом смысле исповедовать религию, если он готов рассмотреть и оправдать свою жизнь с точки зрения ее целостности.

заключающейся в том, что из боязни реализовать А0Е1 в конце концов никто не будет соблюдать правило и будет реализована наихудшая альтернатива АОЕО, может быть противопоставлено регулирующее воздействие постулатов практического разума. Поскольку индивиды в данном случае, скорее, готовы принять состояние А0Е1, вера в то, что состояние А1Е1 будет реализовано, усиливается, а с ней — и вероятность того, что состояние А1Е1 действительно наступит. Религиозная уверенность в том, что терпеть несправедливость — это лучше, чем творить несправедливость, — предпочтение состояния А0Е1 состоянию А1Е0 ведет, как это обнаружил еще Платон, к тому, что доверие к поведению других растет, а поэтому состояние всеобщего соблюдения правила, состояние А1Е1, становится более вероятным. Самоосуществляющееся пророчество, когда из недоверия к другим, из опасения состояния А0Е1, реализуется состояние АОЕО, не сбывается.

Повышая готовность к нравственным усилиям, религия снижает издержки размышлений по поводу поведения других и приспособления к нему. Уменьшая опасения перед состоянием А0Е1, она повышает вероятность того, что будет реализовано состояние А1Е1. Это означает, что религия не только повышает готовность к нравственным действиям, но и усиливает вероятность того, что нравственная деятельность будет иметь характер всеобщего поведения, а не только действий в качестве аванса. Этапы нашей аргументации — несостоятельность экономики и/или рынка, этика, корректирующая несостоятельность экономики, религия, корректирующая несостоятельность этики, — доказывают тесную связь экономической, индивидуально-этической и религиозной ориентации деятельности. Они доказывают, что экономическая наука трансцендирует в этику, а этика — в религию.²⁶ Малая трансценденция экономического договора, состоящая в преодолении разобщенности личностей в процессе хозяйственного обмена, указывает на среднюю трансценденцию этики, в которой разобщенность личностей трансцендирует еще более к общности этического правила и к антиципации общего интереса или общественного блага. Средняя трансценденция этики трансцендирует собственный интерес и простое уравнивание интересов в обоюдовыгодный обмен экономического договора, в направлении включения обще-

²⁶ Ср. об этой опасности самоосуществляющегося пророчества в коллективной деятельности: Olson (1965), S. 105—110.

го интереса в особенный. Средняя трансценденция этики указывает в свою очередь на большую трансценденцию религии и, заключаясь в ней, становится разумным вариантом жизни, в котором подразумевается этичное поведение как таковое, являющееся в конечном счете и в целом также выгодным. Большая трансценденция религии является условием индивидуальной осмысленности этичной деятельности, предпосылкой для того, чтобы реализовался смысл средней трансценденции этики, а нравственность и разум, то есть собственный интерес, слились воедино.²⁷

Экономическая наука, этика и религия образуют систему трансценденции, переходов в нечто другое и повтор (итерацию) компенсаций или, по Гегелю, «снятий». Этика является коррективом и компенсацией несостоятельности рынка, религия — коррективом и компенсацией несостоятельности этики. С несостоятельностью экономики в действие вступает этика, с несостоятельностью этики — религия. Трансценденции собственного интереса выступают одна за другой, более высокая ступень восполняет недостат-

²⁷ Автором понятий малой, средней и большой трансценденции является Лукман. Ср. Luckmann (1985), S. 28 f.: «Различение отнесенного к себе и переходящего собственные границы опыта предпринимается каждым индивидом без больших рассуждений; оно является основой знания о трансцендентности мира. Это различение обосновано универсальной структурой опыта. Каждый случай, когда нам что-либо становится известно из опыта, заключает в себе некое определенное данным моментом ядро и некоторый горизонт того, что выходит за пределы нынешнего опытного знания. Ядро опыта автоматически указывает на еще не познанное и уже не познаваемое из опыта. Из этого обстоятельства вытекает некоторое элементарное «сопознание» трансценденции. Различение отнесенного к себе и превосходящего себя в опыте и это «сопознание» трансценденции образуют материал опыта, из которого у каждого индивида создается осознание границ мира повседневной жизни. Здесь мы уже можем сформулировать типологию трансценденции, основанную на общей структуре человеческого опыта: 1) Когда до сих пор не познанное в принципе так же познаваемо, как и познанное опытом в данный момент, речь идет о «малых» трансценденциях. 2) Когда современное в принципе познается опытом только опосредованно и никогда непосредственным образом, но тем не менее познается из опыта как составная часть повседневной действительности, то речь идет о «средних» трансценденциях. 3) Когда нечто воспринимается лишь как указание на некоторую другую, внеповседневную и саму по себе не познаваемую действительность, то речь идет о «больших» трансценденциях».

ки и бреши более низкой. Конечно, существует опасность того, что несостоятельность этики повторится в несостоятельности религии, что и религия не сможет обеспечить индивиду смысл этической деятельности, поскольку не существует последней гарантии истинности религии. Несостоятельность религии невозможно компенсировать дальнейшей итерацией. Сама гарантия (assurance) религиозно-трансцендентного «вознаграждения» за этичное поведение в виде аванса и за авансируемую веру в то, что соблюдение всеобщего интереса и этического правила лучше, чем нарушение этики на основе собственного недоверия и подозрения, что другие будут вести себя неэтично, остается следствием некоего изначального онтологического доверия.

Изложенная здесь модель триады экономики, этики и религии является, как и философская этика и практическая метафизика Канта, весьма рациональным аргументом в пользу монотеистической религии и метафизики. Философская этика способна рационально обосновать традиционную метафизику с ее специальными метафизиками рациональной теологии (понятие Бога) и рациональной психологии (свобода и бессмертие души), но она не может создать и внушить веру в эти метафизики или «принудить» к ним с помощью рациональных аргументов. В той же мере это относится к этике, которая также зависит от свободного признания ее людьми. Этический дискурс стоит онтологически ближе к экономическому, чем религиозный, он требует только средней, но не большой трансценденции действительности, познаваемой в опыте. С другой стороны, говоря экономическим языком, доходы от этики меньше, чем от религии, и, таким образом, риск и выгоды, связанные с этикой, меньше, чем риск и выгоды, связанные с религией. Отсюда религия, с экономической точки зрения, в свете оценки выгоды отдельным индивидом, ближе к экономике, чем к этике. То, что хозяйственная этика — так же, как и общая этика — ссылается на метафизику и религию и связана с ними, доказывают не в последнюю очередь и хозяйственные этики мировых религий и чрезвычайное значение мировых религий для форм хозяйственного этоса, стиля хозяйствования и хозяйственного мировоззрения.²⁸

²⁸ Ср. Max Weber (1920), Bd. 1, S. 238: «Одной из детерминант хозяйственной этики — и заметим, что только одной из них — является также религиозная определенность стиля жизни». Ср. также Sombart (1913), S. 303 f. и (1917), Bd. Ill, S. 36 ff. и Pesch (1918), S. 84 ff.

6. Собственный интерес, этика предприятия и мотивация работников

Если отвлечься от религиозного решения парадокса изоляции и проблемы координации, то этика является единственным инструментом для превращения парадокса изоляции Сена в ситуацию, где для индивида гарантировано всеобщее соблюдение правил. Задача этики состоит в том, чтобы, гарантируя всеобщую действенность этического кодекса, дать индивиду уверенность в том, что другие также будут соблюдать правила. Задача специальной хозяйственной этики заключается в том, чтобы дать отдельному индивиду гарантию того, что всеобщее соблюдение правил действует и для экономической деятельности: как во внутренней жизни предприятия, так и в рыночном обмене. Это укрепит его волю и его стимулы для того, чтобы он сам соблюдал правила хозяйственной жизни, способствующие общественному благу. Благодаря общей и хозяйственной этике средненравственный человек 2-го случая, действующий нравственно лишь тогда, когда так действуют и другие, получает уверенность в том, что большинство других будет также вести себя этично.

Поэтому действующие в экономике предприятия также стараются сформировать некий этический кодекс взаимных гарантий этичного поведения. Например, фирма IBM сформулировала систему ценностей для своих сотрудников, простирающуюся от общего «символа» веры и убеждений (так называемые «basic beliefs»), через стратегии деятельности («policies»), до рекомендуемых способов действий и методов деловой практики («business practices»).²⁹ Примечательно, что структура системы ценностей, или, точнее, практической философии и миросозерцания, этого предприятия следует системе трансценденции от экономики к этике, а от этики — к метафизике по мере того, как правила (начиная с частичного и оперативного уровня методов деловой практики) через более общий уровень стратегий и вплоть до общих убеждений, касающихся структуры действительности в целом, становятся все более общими и обобщенными. Этот пример показывает, что и этика предприятия предполагает общие убеждения («basic beliefs»), касающиеся человека и мира в целом, и «заверяющие» человека в целесообразности этики.

²⁹ Ср. Trux/Kirsch (1979), S. 232, прим. 23.

Любой проект этики предприятия должен, однако, учитывать, что этика не может быть введена только функционально, с целью достижения чего-либо иного, например роста прибыли, и что в своем ядре она должна иметь общее действие, не оставаясь специфической для данной фирмы. Разумеется, могут быть специфические для данной фирмы формы этоса привычки, обычаи и т. п., но общие правила этики предприятия не могут быть специфически фирменными в том смысле, что они действительны только для данной фирмы, в которой они приняты, поскольку они хороши только для этой фирмы. Попытки введения в практику этических кодексов конкретных предприятий, специфических для фирм и функционально полезных для достижения чисто хозяйственных целей, опровергаются теми же доводами, что и функционалистские обоснования этики вообще.

Этические кодексы, вводимые для функционального обслуживания какой-либо цели, находящейся вне этики и даже вне нравственного, всегда рискуют не достичь своей цели, поскольку люди легко разоблачают их нацеленность и именно поэтому не признают их. Слабость функциональных обоснований заключается в том, что они вынужденно аргументируют функциональными эквивалентами. Нечто может хорошо выполнять некоторые функции, но нечто другое может точно так же выполнять эти функции, и так происходит всегда. Если этика вводится только для достижения чего-то другого, например, увеличения прибыли, если она сама по себе не действует и не рассматривается всеми работниками данного предприятия, включая его руководителей и собственников, как цель устремлений, она не будет убедительной для сотрудников. В этом случае их этос и этика используются как средство для чего-то совсем иного, не воспринимаются как нечто безусловно обязательное и фактически представляют собой вызов их свободному нравственному решению.

Функционалистские обоснования недостаточны для создания и укоренения хозяйственной этики. Этика должна одновременно быть безусловной и признавать человеческую свободу как самоцель. Этика должна отразить то, что, говоря языком Канта, человек никогда не должен рассматривать самого себя и другого только как средство, но обязательно и как цель. Это не значит, что других людей и этику никогда нельзя рассматривать как средство для достижения чего-то совсем другого. Такой сверхморализм сделал бы невозможной идею экономической кооперации и разделе-

ния труда. Требование Канта гласит: никогда нельзя использовать человека и этику только как средство. В применении к хозяйственной этике это означает, что этика предприятия может и должна быть полезной для хозяйственных целей, но что она никогда не должна быть обоснована только этими целями и ее никогда нельзя полностью превращать в инструмент обогащения.

Хозяйственная этика есть учение о нормах и мотивах хозяйственной деятельности и обмена на внешнем рынке народного хозяйства и на внутреннем рынке предприятия.³⁰ Как и общая этика, она есть учение о долге, учение о добродетели и учение о благах. Взаимосвязь этих частей этики будет обоснована ниже. Хозяйственная этика является отражением, прояснением и обоснованием норм, деонтологии, которой должны следовать хозяйствующие субъекты, и в то же время учением о правильной (хозяйственной) жизни, о добродетелях и благах, связанных с хозяйственной деятельностью. Как учение о добродетелях этика хозяйствования и предпринимательства не только описывает добродетели честного (fair) хозяйствования, но и старается усилить мотивы правильной деятельности и правильного этоса на рынке и на предприятии. Этика хозяйствования и этика предприятия ставят своей целью не только достижение «этического минимума», обеспечивающего эффективность и выживание, но и правильное и целесообразное хозяйствование, усовершенствование хозяйственной жизни. Учение о добродетелях хозяйствования вместе с учением о хозяйственном долге и учением о благах также входит в хозяйственную этику и этику предприятия, хотя добродетели не могут быть обязательными как нормы и по своей природе оставляют простор усовершенствованию деятельности.

Хозяйственная этика долга, этика соблюдения правил и принципа «pacta sunt servanda» («договоры должно соблюдать»), снижает негативные побочные воздействия сделок, которые проявляются на рынке и на предприятии как трансакционные издержки, вытекающие из неуверенности в соблюдении договорных обязательств. Она создает позитивные побочные воздействия (внешние эффекты) в смысле доверия, «хорошей репутации» (*good will») и т. п. Учение о долге, деонтология хозяйства, повышает эффективность и выживаемость предприятия и народного хозяйства в це-

³⁰ О предприятии как внутреннем рынке см.: Williamson (1977) и (1981).

лом. Учение о хозяйственных добродетелях, выходящее за рамки учения о долге, обосновывает образ хозяйственной жизни, направленный не только на выживание, но и на хорошую или совершенную жизнь. Таким образом оно старается способствовать совершенствованию стиля и культуры хозяйствования.

Хозяйственная этика как часть общей социальной этики необходима, поскольку рынок не может устранить и интернализировать все этически релевантные побочные последствия деятельности. Побочные последствия являются проблемой социальной этики хозяйства, поскольку принцип «частные пороки — общественное благо» не создает добро как побочное последствие и не делает этику на конкурентном рынке излишней. Сам «этический минимум» соблюдения хозяйственных правил и принципа «pacta sunt servanda» требует, чтобы там, где внешний контроль невозможен, отдельный субъект воспринимал всеобщее или всеобщий интерес как свое собственное. Действенность и индивидуальное усвоение некоторого этического кодекса хозяйствующими субъектами уменьшает те побочные воздействия договорной сделки, которые проявляются как трансакционные издержки. Таким образом, хозяйственная этика повышает не только нравственность, но и благосостояние.

2. Вопрос об оптимальной координации индивидуальных действий движимых собственным интересом действующих лиц в альтернативных хозяйственных системах и процессах принятия решений.

Перейти к странице: "содержание"

Координация материалов. Экономическая школа

ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ШКОЛА

Контакты