ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ШКОЛА

С 1790-х по1870-е гг. 

Глава 1. Введение и план

1. Охватываемый период

2. Атрибуты эпохи

3. План части III

4. К вопросу о марксистской системе

1. Охватываемый период

Часть III охватывает период истории экономического анализа с 1790-х до конца 1860-х или до начала 1870-х гг. В течение десяти или двадцати лет после опубликования «Богатства народов» достижения в области анализа были невелики, и большая часть имеющегося материала была включена в часть II. Я не вижу причины для того, чтобы настаивать на каком-либо конкретном годе, с которого следовало бы начать новый период аналитической деятельности, но если бы мы решили сделать это, то можно было бы выбрать год публикации первого издания эссе Мальтуса о народонаселении (Malthus. Essay on Population. 1798). Выход в свет первого тома «Капитала» Маркса (Marx. DasKapital. 1867), «Теории» Джевонса (Jeuons. Theory of Political Economy. 1871), «Оснований» Менгера (Menger. Grundsatze der Volkswirtschaftsechre. 1871) и основание Союза социальной политики (Verein fur Sozialpolitik) в 1872 г. относятся к событиям, ясно отметившим наступление нового периода.

Как известно, периодизация является необходимым злом. Во-первых, независимо от конкретного способа периодизации, к которому прибегает автор, против нее имеется вполне справедливое принципиальное возражение: исторические процессы всегда непрерывны и их нельзя разбить на части, не допустив при этом произвольности и потерь. Отказавшись датировать периоды, мы не решаем проблему, а только смягчаем последствия нашей неспособности решить ее. Во-вторых, наш конкретный способ периодизации, продиктованный нашей концентрацией на истории экономического анализа, неизбежно не удовлетворит тех, кого интересует что-либо другое. И в-третьих, даже со стороны коллег по изучению истории анализа высказываются весьма обоснованные возражения против того, что А. Смита помещают в конце предшествующего периода, а не в начале нового, который, можно сказать, находился под его доминирующим влиянием. Мы разными способами выразим наше признание всех этих возражений, например тем, что в данной части мы не рассматриваем творчество всех авторов, относящихся к ней хронологически (наиболее ярким примером является Курно), и, напротив, упоминаем нетоторых из тех, кто стоит за пределами хронологического периода, например Кэрнса. Тем не менее я утверждаю, что наша периодизация помогает выявить основную истину. Судить об этом должен читатель, но уже сейчас можно упомянуть два факта, отчасти оправдывающих нашу точку зрения. Во-первых, многие историки до нас чувствовали, что данный период образует единое целое. Это ощущение выразилось в специальном названии: он был назван «классическим» периодом экономической науки, однако совсем не в том смысле, в котором данный термин употребляется в нашей книге. ^1-1 Такое название периода сохранялось до тех пор, пока слово «классический» не утратило хвалебного оттенка и не приобрело значения «устаревший». Лорд Кейнс употреблял это слово, имея в виду учение А. Маршалла и его непосредственных последователей (или попросту докейнсианских экономистов). Второй, более важный момент заключается в том, что время между 1790-ми и концом 1860-х действительно отвечает нашим критериям отдельного периода: вначале свежие, полные надежд силы боролись с рутиной; затем ситуация стабилизировалась, возникла типичная классическая ситуация в нашем понимании, итогом которой стало типичное классическое достижение (также в принятом нами смысле) Дж. С. Милля, который явно ощущал, что выступает с позиций установленной истины, и наивно верил в прочность этой установленной истины. Затем наступил застой, который большинством ощущался как состояние зрелости науки, а некоторыми как состояние загнивания; это было состояние, когда «знатоки» были в основном согласны друг с другом; когда «после выполнения огромной работы» многие думали, что, за исключением несущественных моментов, осталось только усовершенствовать и применить уже достигнутое.

2. Атрибуты эпохи

Нечто очень похожее на зависть мешает нам снисходительно улыбаться, когда мы читаем многочисленные отрывки из работ того периода, дышащие нескрываемым самодовольством. В то время экономисты или большинство из них были явно так же довольны результатами своей работы, как и некоторые экономисты 1930-х. Позднее мы постараемся понять то счастливое состояние ума, пребывая в котором экономисты видели прочный дом там, где они возвели всего лишь шаткую лачугу: ^2-1 мы все еще недооцениваем досмитовские достижения в экономической науке и по-прежнему переоцениваем достижения «классиков».

Условия, в которых была проделана эта работа, можно кратко охарактеризовать следующим образом. Я не берусь сказать, что именно в этот период появились профессиональные экономисты. По крайней мере, точно нельзя сказать, что занятие экономической наукой стало профессией, поскольку изучение экономических явлений еще не стало работой «на полную ставку» , и лишь немногие из тех, кто этим занимался, были только экономистами. Многие из них были бизнесменами, государственными служащими или журналистами, и даже преподаватели экономики в высших учебных заведениях во многих, если не в большинстве случаев преподавали, кроме того, родственные или совершенно не связанные с экономикой предметы. Тем не менее мы имеем право говорить о быстром процессе профессионализации, протекавшем в тот период: прежде всего, экономическая наука сделала заявку на определенную область исследований; она стала определенной специальностью, пользовалась определенными методами; ее результаты стали более определенными, и экономисты, хотя экономическая наука и составляла только часть их деятельности, признавали друг друга и были признаны публикой в большей степени, чем раньше. Были основаны новые политико-экономические общества, новые журналы; вышли в свет новые словари и библиографические справочники; однако все это было только продолжением предыдущей практики. ^2-2 Началось очень активное изучение истории экономической науки, ^2-3 и, разумеется, появилось множество учебников, некоторые из коих мы упомянем, когда представится возможность. Исследования в значительной мере финансировались самими учеными: например, Тук смог осуществить свою работу только потому, что был богатым человеком; в некоторых случаях хватало средств, вырученных от коммерческой публикации результатов. Однако преподавание было абсолютно неадекватным. Даже в таких странах, как Италия, Испания и Шотландия, где уже было предусмотрено регулярное чтение лекций по экономике, они являлись дополнением к другим дисциплинам, например праву или философии, и не составляли самостоятельный курс экономической науки как таковой. В Колумбийском университете США в 1818г. была учреждена должность преподавателя моральной философии и политической экономии, а в колледже Южной Каролины в 1824 г. преподавателю химии было поручено читать лекции по экономике. Преподавание такого рода осуществлялось специалистами самой разной квалификации. В Англии до наступления следующего периода было основано всего лишь несколько кафедр и читалось очень мало курсов лекций по экономике. В Оксфорде должность преподавателя экономики была учреждена в 1825 г. (первым эту должность занял Сениор), в Лондонском университетском колледже — в 1828 г. (первым эту должность занял МакКуллох), в Дублине — в 1832 г. (первым преподавателем был Лонгфилд); существовала также кафедра истории, коммерции и финансов в Ост-Индском колледже в Хейлибери, которую в 1805 г. занял Мальтус. ^2-4 Однако жалованье и другие условия пребывания в должности достаточно убедительно доказывают, что учредители и администрация не желали, чтобы люди оставались на этих должностях в течение длительного времени, не говоря уже о том, чтобы такого рода преподавание стало для них работой на всю жизнь. В Англии в 1857 г. была создана Национальная ассоциация содействия развитию социальных наук, целью которой было исправление существующего положения, но для достижения ощутимого успеха понадобились десятилетия.

Вышеизложенные обстоятельства следует принимать во внимание при любой оценке достижений данного периода и тем более при рассмотрении вклада отдельных лиц. Позднее я остановлюсь на том, что денежные средства и кафедры — это еще не все, но в данном случае хочу подчеркнуть их значимость. В условиях того времени блестяще одаренные и обладающие большой культурой люди так мало соприкасались с нашей областью знаний, что, несмотря на все их способности и интеллект, из них выходили незначительные экономисты; вот почему в нашей области знаний оценка какой-либо работы данного периода не обязательно подразумевает аналогичную оценку ее автора. ^2-5

Не считая нескольких одиноких вершин в других странах, Англия легко выходит на первое место по уровню достижений в тот период. Действительно, это был специфически английский период в истории нашей науки. Неоспоримый авторитет, которым пользовались тогда английские экономисты, только частично объяснялся отраженным светом экономических успехов их родины. Главным образом он был обусловлен качеством работы, причем проделанной не только горсткой маститых ученых, но и большим числом способных авторов, не стоявших в первых рядах, но внесших крупный вклад в общее дело.

3. План части III

Мы намерены изменить наш метод представления материала. В части II перед нами стояла задача не только охватить продолжительный период времени, но и преодолеть трудность, создаваемую отсутствием общепринятой системы, которую можно было бы охарактеризовать. Строго говоря, подобной системы не существовало и в период, рассматриваемый в части III. Однако было нечто, почти (хотя не вполне) заменяющее такую систему. Большая часть группы, члены которой, как мы уже сказали, признавали друг друга как экономистов, пришла к достаточной договоренности относительно основ предмета, методов и результатов, что позволило систематизировать их вклады в науку, хотя в рамках этих основ они расходились во мнениях (как индивиды, так и группы) практически по каждой отдельной проблеме. В действительности общность в позициях и преемственность между следующими друг за другом десятилетиями была даже больше, чем были готовы допустить отдельные авторы, поскольку как тогда, так и теперь большинство экономистов стремились подчеркивать скорее различия, чем согласие, хотя следует отметить существенные исключения из этого правила, самым значительным из которых был Дж. С. Милль.

Правда, многие экономисты по своим взглядам полностью расходились с большинством и осуждали развивающуюся квазисистему «классической» экономической науки как в корне, так и в ответвлениях. Но большинство из них не выдержали наш тест на аналитическую компетентность. Были и такие, чьи возражения имели неаналитические, т. е. политические, моральные и культурные, основания, а поэтому не обязательно важны для нас, даже если мы с ними согласны. ^3-1

Опираясь на вышеизложенные факты, мы имеем возможность сделать в этой части то, чего не смогли сделать в части II, а именно, вспомнив основные черты политического и интеллектуального контекста (главы 2 и 3), дать срез аналитических достижений, который будет представлен в главе 5 на примере «Основ» Дж. С. Милля. Чтобы упростить изложение, мы несколько разгрузим главу 5, предварительно ознакомившись (в главе 4) с наиболее важными лицами и группами и, насколько это возможно, сконцентрировав подробное рассмотрение чистой теории и теории денег в двух отдельных главах (6 и 7). В главе 7 также будет рассмотрено то немногое, что должно быть сказано о банковском деле и циклах.

4. К вопросу о марксистской системе

Наш план прост и хорошо работает во всех случаях, кроме одного — марксистской системы. Дело не в том, как можно было бы предположить, что марксистская экономика стоит в стороне в гордом одиночестве и несоизмерима со всеми остальными предметами нашего обсуждения. Напротив, мы увидим, что она является плотью от плоти общей экономической науки того периода, поэтому ее необходимо рассмотреть именно здесь. Говоря в предыдущем параграфе об экономистах, полностью отличающихся от всех других, я не имел в виду Маркса. Он может и будет рассматриваться в данной книге наравне с другими экономистами. ^4-1 Никаких сложностей не создает и то обстоятельство, что он был также и социологом, поскольку его социологию, как и экономическую теорию, можно поместить на соответствующее ей место. Трудность заключается в том, что, разрезая систему Маркса на отдельные компоненты и определяя каждому из них отдельные ниши, как того требует наша методика, мы теряем нечто важное для его понимания. До некоторой степени сказанное относится к каждому автору: целое всегда больше суммы всех его частей. Но только в отношении Маркса потеря, которую мы несем, пренебрегая этим, ^4-2 жизненно важна, поскольку тотальность его видения сказывается в малейшей детали и является настоящим источником интеллектуального очарования, испытываемого каждым, — как другом, так и врагом, — кто тщательно изучит его работы. Предлагаемый мною способ преодоления этой трудности не может удовлетворить правоверного марксиста, для которого Маркс — солнце социальных наук. Не может он удовлетворить и того, кому требуются художественные портреты отдельных мыслителей. Однако мой метод покажется вполне удовлетворительным каждому читателю, нуждающемуся в картине развития экономического анализа; представить эту картину — задача данной книги. Мы полностью признаем необходимость особой дисциплины — марксологии, но не намерены дублировать ее задачу. Мы не нарушим своего плана. Мы разложим работу Маркса на части и, соблюдая принципы строгой экономии, используем только то, что соответствует нашей задаче, и там, где она того требует. Оставшуюся часть данного параграфа мы, однако, используем для комментирования марксистской системы в целом.

I. Маркс представлен в данной книге только как социолог и экономист. Разумеется, этот пророк, создавший целое вероучение, не сводим только к двум указанным ипостасям. Его деятельность, связанная с созданием вероучения, с одной стороны, и его политическая и агитационная активность, с другой стороны, неразрывно переплетены с его аналитической работой. Возникает даже вопрос: можно ли вообще назвать его аналитиком? Исходя из двух совершенно разных точек зрения ответ на него может быть отрицательным. Правоверный марксист, для которого каждое слово пророка является вечной истиной, а каждое отклонение от его учения означает не только ошибку, но и грех, ответит отрицательно, но в следующем особом смысле: с гегельянских высот, откуда взирал на все Маркс, действие и рассуждение, реальность и мысль становятся тождественными; на этом уровне анализ нельзя отделить от практики. Следовательно, если мы все же назовем мысль Маркса аналитической, нам следует сразу же добавить, что она была таковой в особом понимании указанного слова; его работа не является аналитической в общепринятом смысле, а автор этой книги, от природы неспособный отдать справедливость трудам Маркса, не должен касаться их своими нечистыми руками. Некоторые антимарксисты согласились бы с таким выводом, хотя они, возможно, пришли бы к нему иным путем, посоветовав мне не прикасаться своими руками к нечистой вещи, поскольку для них работа Маркса является серией по сути ненаучных обличений, написанных человеком, от природы лишенным способности видеть факты или правильно рассуждать.

Тем не менее я отвечаю на наш вопрос утвердительно. Основанием для этого служит убеждение, что основная часть трудов Маркса является аналитической в силу своей логической природы, поскольку в ней излагаются зависимости между общественными фактами. Например, мнение, что правительство — это в основном комитет по делам буржуазии, может быть полностью ошибочным, но оно является аналитическим, для его принятия или отрицания надлежит прибегнуть к обычным правилам научного метода. Конечно, было бы абсурдным характеризовать «Коммунистический манифест», где встречается данное утверждение, как публикацию научного характера или принять его в качестве научной истины. Не менее абсурдно отрицать, что даже в наиболее научном труде Маркса его анализ искажен не только под влиянием практических задач и страстных ценностных суждений, но также вследствие идеологических заблуждений. ^4-3 И наконец, было бы нелепо умолчать о трудности — которая иногда превращается в невозможность, — отделения его анализа от идеологического элемента. Однако идеологически искаженный анализ — это все-таки анализ. Он может даже содержать элементы истины. Подводя итоги, скажем: мы не будем петь хвалебный гимн при каждом последующем упоминании на страницах книги имени Маркса; но не будем мы также и отвергать его a limine («с порога»); мы просто признаем его как аналитика (социолога и экономиста), чьи утверждения (теории) имеют такое же методологическое значение и вес и должны интерпретироваться согласно тем же критериям, что и утверждения любого другого аналитика (социолога или экономиста); но мы не видим никакого мистического ореола в его писаниях. ^4-4

II. Поскольку Маркс имеет для нас значение только как ученый социолог и экономист, нет необходимости рассматривать другие аспекты его карьеры, деятельности или характера, не относящиеся к его «научной» работе. Я далек от намерения составить о нем мнение как о человеке; то же относится и к его верному соратнику Энгельсу. Однако необходимо привести некоторые факты, чтобы увидеть в истинном свете работу каждого из них, — это сделано ниже, в сноске. ^4-5 Подчеркнем некоторые из этих фактов. Во-первых, нельзя понять Маркса и Энгельса, если должным образом не оценить значение буржуазного культурного наследия, на которое они опирались, — это является одной из причин (но не единственной), побуждающих рассматривать марксизм как продукт буржуазного сознания, выросший из буржуазных корней XVIII — начала XIX в. Вера в то, что это наследие когда-либо значило или могло значить что-нибудь для масс или любой группы, кроме ограниченного числа интеллектуалов, является одним из наиболее трогательных элементов в личной идеологии Маркса и Энгельса. ^4-6 Во-вторых, мы знаем достаточно, чтобы иметь ясное представление о тех возможностях, которые позволяли Марксу сосредоточить все внимание на работе. Конечно, временами ему приходилось заниматься такими делами и жить в таких условиях, которые неизбежно раздражали его и оказывали на его научную работу более разрушительное влияние, чем можно было бы предположить. Тем не менее в среднем у него оставалось больше времени «для себя», чем у типичного американского профессора в наши дни. И он использовал это время полностью. К тому же нельзя понять Маркса и его творчество, если не отдать должное его эрудиции, приобретенной неустанным трудом и вложенной в его произведения. В ранние годы его интересовали в основном философские и социологические вопросы, но со временем он все больше сосредоточивался на экономической науке, пока она не завладела монопольно всем его рабочим временем. Не таков был его склад ума, чтобы огонь возгорался из угля учености: он с таким пылом вступал в борьбу с каждым фактом, с каждым аргументом, встречавшимся ему во время чтения, что постоянно отклонялся от основного направления своей работы. Значение этого факта нельзя переоценить. Он стал бы моей центральной темой, если бы мне пришлось писать марксологию. Чтобы убедиться в правоте сказанного, достаточно просмотреть его «Теории прибавочной стоимости». А доказав этот факт, можно прийти к выводу, что он был прирожденным аналитиком, человеком, который независимо от собственного желания и намерений испытывал влечение к аналитической работе; этот факт позволяет нам также разгадать загадку, о которой так много говорилось: почему ему не удалось закончить свой труд и он оставил нам горы разрозненных рукописей, которым нельзя было придать приемлемую форму даже в результате самого преданного труда друзей.

В-третьих, мы имеем право утверждать, что Маркс был по сути философом, по-дилетански занимающимся социологией и политикой (как делают многие философы), пока не приехал в Париж, где быстро продвинулся вперед и утвердился как экономист. В это время (т. е. когда Марксу было 29 лет^4-7) они с Энгельсом написали «Коммунистический манифест» (1847; опубл. — 1848); иными словами, в его распоряжении уже были все необходимые элементы, составившие марксистскую социальную теорию, существенные пробелы оставались только в области техники экономической науки. В дальнейшем основная линия его интеллектуальной жизни может быть охарактеризована как ряд усилий, направленных на разработку такой социальной науки и на заполнение имеющихся лакун. Я полагаю, что Маркс не ожидал, что выполнение этой задачи будет связано с какими-либо непреодолимыми трудностями, хотя он был готов к тому, что потребуется огромная работа, чтобы привести в порядок и скоординировать все, что должно было найти место в громадной конструкции.

Это необычная интерпретация. Она приписывает Марксу раннее понимание всех основных элементов его системы мышления и, за исключением некоторых сравнительно мелких вопросов, значительную последовательность в разработке этой концепции, которая следовала никогда по сути не менявшимся теоретической цели и плану. Даже марксисты, от которых можно ожидать одобрения этой точки зрения, сочтут такую интерпретацию слишком упрощенной, а критики Маркса назовут ее явно ошибочной. Следовательно, необходимо что-то сказать в свою защиту. Мы можем привести следующие относящиеся к данному вопросу факты. В 1859 г. Маркс опубликовал работу «К критике политической экономии», которая явно представляла собой первую часть всеобъемлющей теории, а следовательно, служит доказательством того, что он считал себя в состоянии ее написать. Тот факт, что он отложил в сторону этот набросок будущей работы, доказывает, что в действительности он не был готов к ее написанию и сознавал неудовлетворительность начала. Но что из того? Подобного и следовало ожидать в попытке реализации проекта такого масштаба (тем более что в экономической части работа включает большое количество деталей, причем преимущественно теоретических, а не эмпирических), поэтому данный факт не может быть сочтен доказательством того, что основные положения были неверны. Он начал снова и после ряда усилий, которые наиболее наглядно отражены в одной из рукописей, позднее опубликованной в трех томах Каутским («Теории прибавочной стоимости», 1905-1910), опубликовал новый вариант первой части работы (Капитал. 1867. Т. I). ^4-8 Выпускать второй том «Капитала» (1885) и составлять третий (1894) Энгельсу пришлось после смерти Маркса, причем оба тома содержали неоконченные рукописи. Этот факт интерпретируется антимарксистами как признание неудачи общего замысла. Они говорят, что Маркс осознал наличие в его системе (особенно в теории ценности) несовместимых противоречий и поэтому отказался от намерения продолжать работу. Однако, используя «Теории прибавочной стоимости», можно показать, что, публикуя первый том, Маркс отлично видел то, что его критикам представлялось как неустранимые противоречия, и имел относительно их определенные планы. Правда, на основании его переписки можно установить, что он откладывал завершение второго тома по не очень убедительно звучавшим причинам. Но, несомненно, это можно объяснить растущим сопротивлением стареющего организма, страшащегося новых усилий. Таким образом, упомянутые факты не могут быть приняты в качестве опровержения моей интерпретации. Позитивные причины, в силу которых я ее придерживаюсь, это метод работы Маркса, упомянутый выше, и мое знание как теоретика, что какими бы ни были теоретические трудности, испытываемые Марксом, с его точки зрения они не были непреодолимыми. Это, разумеется, совершенно совместимо с моим убеждением, что система Маркса имеет серьезные дефекты. Я имею в виду только то, что он мог бы представить всеобъемлющую экономическую теорию, не нарушая логики, но ему всегда приходилось бы совершать насилие над фактами.

III. Поскольку мы решили сделать то, что возмущает марксистов (возможно, по праву), а именно разбить на «куски» систему марксистской теории и обсудить каждую часть в соответствующем месте, то мы нигде не сможем взглянуть на нее в целом. Цель последующих комментариев состоит в том, чтобы предложить частичную замену такого общего взгляда.

Все «куски» делятся на две группы: социологическую и экономическую. Социологические «куски» содержат вклады в науку первостепенной важности, такие как «экономическая интерпретация истории», которая, как я буду доказывать, является его изобретением в той же мере, в какой дарвиновская теория происхождения человека изобретена Дарвином. Но остальная часть социологии Маркса — социологические рамки, в которых, как и каждый экономист, он нуждался для своей экономической теории, не является ни объективно новой, ни субъективно оригинальной. Свои предвзятые мнения, в частности о сути отношений между капиталом и трудом, он просто позаимствовал из идеологии, доминировавшей в радикальной литературе того времени. ^4-9 Если же мы хотим проследить более ранние источники, то это не представляет труда. Весьма вероятным источником является «Богатство народов». Идеи А. Смита, касающиеся положения капитала и труда, неизбежно должны были привлечь Маркса, особенно потому, что они связаны с определением ренты и прибыли как «вычетов из продукта труда» (книга I, глава 8: «О заработной плате»), т. е. служат предпосылкой для создания теории эксплуатации. Однако эти идеи были весьма обычными в век просвещения, а их истинная родина — Франция. Французские экономисты, уже начиная с Буагильбера, объясняли возникновение собственности на землю применением насилия; на эту тему писали Руссо и многие философы. Тем не менее один автор, а именно Лэнг, нарисовал яснее других именно ту картину, которую Маркс сделал своей; в этой картине представлены не только землевладельцы, поработившие и эксплуатирующие крепостных крестьян, но также промышленники и торговцы, поступающие точно таким же образом с рабочими, номинально свободными, но по сути являющимися рабами. ^4-10 Эта социологическая основа предоставила Марксу большую часть гвоздей, необходимых для развешивания его пылких лозунгов. Поскольку историки интересуются главным образом этими фразами — независимо от того, восхищают они их или возмущают, — трудно добиться согласия относительно истинной природы чисто экономической части марксистской системы. Эта очевидная истина, насколько это касается чистой теории, заключается в том, что Маркс должен рассматриваться как экономист-«классик» или, точнее, как член группы рикардианцев. ^4-11 Рикардо был единственным экономистом, которого Маркс считал своим учителем. Я подозреваю, что он вывел свою теорию из идей Рикардо. Но значительно важнее объективный факт, заключавшийся в том, что Маркс использовал аппарат Рикардо: он принял концептуальный план Рикардо, и проблемы предстали перед ним в формах, которые им придал Рикардо. Несомненно, он преобразовал эти формы и в итоге пришел к совершенно другим выводам. Но он всегда поступал таким образом, т. е. начинал с Рикардо, а затем подвергал его критике. Критика Рикардо была методом чисто теоретической работы Маркса. Здесь мы можем привести только три наиболее характерных примера: Маркс по существу принимал теорию ценности Рикардо (см. ниже, глава 6) и защищал ее с помощью аргументов Рикардо, но, признавая, что исходя из теории Рикардо ценности не могут быть пропорциональны ценам, он попытался выработать другую теорию соотношения между ними; Маркс, идя по пути Рикардо, столкнулся, как и он, с проблемой прибавочной ценности, но, признавая, что решение Рикардо вовсе не было подлинным решением проблемы, развил свою теорию эксплуатации исходя из рикардианской схемы. Маркс полностью, вплоть до деталей, принял теорию технологической безработицы Рикардо, но, считая ее непригодной для своих целей, попытался превратить в общий «закон» то, что Рикардо предусматривал только как возможность. Надеюсь, эти вопросы прояснятся по мере нашего продвижения вперед (главы 5, 6). Упоминая эти проблемы, мы забегаем несколько вперед, чтобы пояснить мои утверждения о том, что Рикардо был учителем Маркса и что Маркс в своей работе все же пользовался найденными им инструментами анализа, — разумеется, трансформировав их, — а не теми, что создал сам. Это всего лишь еще один способ выразить мысль о том, что, каким бы исключительным феноменом ни был Маркс в некоторых отношениях, как теоретик-аналитик он был человеком своего времени; этот факт создал много трудностей для его последователей, чувствовавших себя неспособными допустить, что Маркс когда-либо может в чем-нибудь устареть.

Так или иначе, чтобы прояснить вопрос, который представляется нам важным, я строго ограничился в предыдущем абзаце рассмотрением теоретической техники Маркса. Однако в марксистской теории есть две черты, выходящие за рамки техники. И эти черты не связаны с определенным периодом. Одной из них является его «экономическая таблица» (tableau economique). В своем анализе структуры капитала Маркс вновь развивал положения Рикардо. Но здесь имеется элемент, обязанный своим происхождением не Рикардо, а Кенэ: Маркс был одним из первых, кто попытался выработать наглядную модель капиталистического процесса. ^4-12 Вторая черта еще важнее первой. Теория Маркса является эволюционной в совершенно особом, только ей присущем смысле, она пытается раскрыть механизм, который просто в результате своей работы, без помощи внешних факторов, преобразует имеющуюся структуру общества в другую. ^4-13

IV. Это все, что отведенное в книге место позволяет нам сказать о марксистской системе в целом и о том, каким образом составные части этой системы будут освещены в данной работе. ^4-14 Дальше должно следовать руководство для читателя, но я чувствую себя неспособным представить таковое. Маркс был очень многословным и часто повторяющимся автором, и, за исключением первого тома «Капитала», его теоретические работы столь неполно отражают аргументацию исследователя, что невозможно с какой-либо уверенностью выделить наиболее важные положения. Вместо того чтобы пытаться выполнить невыполнимую задачу, я отошлю моих читателей к книге доктора Суизи (это работа превосходного теоретика и памятник непоколебимой лояльности), которая представляет экономическую теорию Маркса в наиболее благоприятном свете и, кроме того, является лучшим введением в марксистскую литературу, какое мне известно. ^4-15

Сославшись на эту книгу, я ограничусь следующими советами.

Не имеет смысла читать избранные отрывки из произведений Маркса или только первый том «Капитала». Экономист, желающий изучить творчество Маркса, должен примириться с мыслью о необходимости внимательно прочесть все три тома «Капитала» и все три тома «Теорий прибавочной стоимости». ^4-16 Кроме того, не имеет смысла приниматься за труды Маркса без подготовки. Он сложный автор, а кроме того, особенности его научного аппарата не позволяют понять его труды без достаточного знания экономической теории той эпохи, в частности Рикардо, и экономической теории вообще. Эти моменты тем более важно учесть, что необходимость такой работы не лежит на поверхности. Вновь призываю читателя быть настороже, чтобы его не ввели в заблуждение следы гегелевской терминологии. Далее мы покажем, что Маркс не допустил влияния гегелевской философии на свой анализ, но иногда он использовал термины в специфически гегелевском значении, и читатель, воспринимающий эти термины в их обычном значении, упустит смысл высказываний Маркса. И наконец, читатель, стремящийся не только к получению первоначальных знаний, но и к достижению иных целей, должен, конечно, научиться отличать факты и логически корректную аргументацию от идеологических миражей. Маркс сам нам в этом поможет: иногда, отчасти осознавая свое идеологическое заблуждение и все же защищая свою идеологию, его язвительная риторика достигает высшей точки, и это обычно происходит там, где допускается ошибочная аргументация.

Примечания

1-1. Позвольте напомнить, что всякий раз, как данный термин употребляется нами именно в этом, другом значении, он берется в кавычки. Следует различать три значения слова «классический»: старое значение, относящееся к экономической литературе рассматриваемого периода с добавлением работ А. Смита; значение, в котором данное слово употреблял лорд Кейнс, и значение, в котором оно употреблено в нашей книге [И. А. Шумпетер намеревался более подробно рассмотреть этот вопрос в неоконченной части I; см. также часть IV, глава I].

2-1. См. в особенности часто высмеиваемый пассаж о теории ценности из «Основ» Милля (Mill. Principles. Book III. Ch. 1, § 2).

2-2. Из всех обществ наиболее значительным был Лондонский политико-экономический клуб (1821); из газет — французская газета Journal des eсоnomistes (1842); из словарей — французский толковый словарь по политической экономии Коклена и Гийомена (Coqueiin et Guillaumin. Dictionnaire de 1'economie politique. 1853-1854). Интересно отметить, что в Англии до 1890 г. не было ни одного журнала, посвященного исключительно экономической науке. Частично это объяснялось существованием отличных серьезных журналов, таких как Edinburgh Review, Quarterly Review, Westminster Review, публиковавших материалы даже на узкопрофессиональные темы, что весьма положительно характеризует читающую публику того периода. Я использовал лишь весьма ограниченное число статей, ссылки на которые нашел в «профессиональной» литературе, однако не изучал подробно содержание этих периодических изданий, что является серьезным пробелом в моей работе. Французский толковый словарь по политической экономии я просмотрел только поверхностно.

2-3. Исторические ссылки на отдельные моменты доктрины, разумеется, восходят к более давним временам. В XVIII в. также вышли в свет несколько библиографических справочников, но, насколько мне известно, не опубликовано ни одной работы по истории, за исключением нескольких работ о школе физиократов, написанных Дюпоном и другими. С начала XIX в. явно возрос интерес к истории экономической науки. Очерки МакКуллоха (1824-1825) и Ж. Б. Сэя в 6-м томе его «Полного курса» (Say J. В. Cours complet. 1829) являются единственными достойными упоминания публикациями такого рода за период до 1837 г., когда появилось первое издание Истории политической экономии Ж. А. Бланки (Blanqui J.A. Histoire de 1'economie politique...), снабженное комментированной библиографией. В период до 1870 г. появился целый ряд других произведений, некоторые из них освещали вопрос в рамках отдельных стран. К 1858 г. этот вид литературы стал достаточно многочисленным, чтобы побудить Роберта фон Моля (1799-1875) включить в третий том своей книги главу о работах по истории политической экономии (Mohl Robert, van. Geschichte und Literatur der Staatswissenschaften, 1855-1858). Упомяну только некоторые исследования: 1) работа МакКуллоха (McCulloch. Literature of Political Economy. 1845); 2) предисловия Феррары к «Библиотеке экономиста» (Ferrara. Biblioteca dell'Economista); в 1850-1868 гг. Франческо Феррара издал две серии переводов на итальянский язык иностранных работ по экономике, предпослав им в виде предисловий тщательный анализ, который стал его основным вкладом в экономическую теорию и по сути является краткой историей экономической науки; большая часть этих предисловий была отдельно опубликована в 1889-1890 гг.; 3) труды В. Рошера, большая часть которых посвящена истории экономических доктрин; в рассматриваемый период он написал: Zur Geschichte der englischen Volkswirthschaftslehre im sechzehnten und siebzehnten Jahrhundert (1851-1852); Ober die Ein und Durchftlhrung des Adam Smith'schen Systems in Deutschland (1867); свой энтузиазм по поводу Орезма (см. часть II, гл. 2] он излил в Ein grosser NationalOkonom des vierzehnten Jahrhundersts (1863); добавим его более позднюю книгу Geschichte der Nationalokonomik in Deutschland (1874) — плод огромной работы; 4) книга Мануэля Кольмейро по истории политической экономии в Испании (Colmeiro Ma.nu.el. Historia de la economia politica en Espafla. 1863), которая в строгом смысле не относится к нашей теме, вместе с его работой Biblioteca (1880) все же является лучшей отправной точкой для изучения экономической науки Испании. С благодарностью отмечаю, что очень многое почерпнул из прекрасного исследования доктора Е. Шамса (Schams Ё. Die Anfange lehrgeschichtlicher Betrachtungsweise in der Nationalokonomie//Zeitschrift fur Nationalokonomie. 1931. Sept.), а также из его совместной с профессором О. Моргенштерном библиографии Eine Bibliographic der allgemeinen Lehrgeschichten der Nationalokonomie (Ibid. 1933. March), куда, однако, не вошли статьи и работы по истории доктрин, относящиеся к теоретическим исследованиям вне исторической школы. Доктор Шамс датирует начало «научной» эпохи историографии доктрин с Е. К. Дюринга (Diihring E.K. Kritische Geschichte der Nationalokonomie und Socialismus. 1871; см. ниже, глава 4).

2-4. Во Франции некоторые шаги в этом направлении были предприняты в 1790-х гг., затем процесс прервался и возобновился после наполеоновских войн, но только в Париже (см. ниже, глава 4).

2-5. Если читатель просмотрит биографию такого человека, как Пеллегрино Росси, он сразу же поймет, насколько это верно. Но даже в отношении Дж. С. Милля совершенно очевидно, что многие из не удовлетворяющих нас положений его «Основ» можно легко отнести на счет того факта, что большая часть этой работы была написана в офисе, где Милля постоянно отвлекали текущие обязанности.

3-1. Читатель, конечно, поймет, что возражения, выдвигаемые из моральных соображений, могут стать мотивом для фактических или логических возражений, имеющих отношение к нашей теме.

4-1. Поскольку этот вопрос очень важен и может к тому же вызвать удивление у некоторых читателей, я не только отсылаю их к последующим главам, но и хочу сразу же заявить, что это удивление полностью объясняется атмосферой пророческого гнева, которой Маркс окутал свой экономический анализ, благодаря чему непрофессионалу и философу этот анализ кажется чем-то совершенно отличным от всего прочего. Кроме того, англо-американская профессиональная литература как в рассматриваемый, так и в последующий период считала его аутсайдером. Следует, однако, отметить, что в этой литературе и другие иностранные экономисты высшего класса не заслужили лучшей оценки.

4-2. Мы никогда не пренебрегали этим полностью. Во всех более важных случаях мы «представляем» экономистов читателю, что дает нам возможность рассматривать их личные достижения как целое. Но я не могу заходить в этом плане слишком далеко, поскольку героями нашей истории являются теоремы, а не личности.

4-3. Различия между этими тремя видами искажений рассматривались в части I.

4-4. Позвольте мне повторить: если учесть должным образом различия в определениях и в степени абстракции, то каждое марксистское положение будет иметь тот же смысл, какой оно имело бы, будучи написанным, скажем, Рикардо. Эта формулировка учитывает часто и при этом иногда справедливо выдвигаемое марксистами заявление, что критики (и даже последователи) Маркса, упускают смысл его утверждений, не учитывая следующих фактов: 1) терминология Маркса отличается от терминологии других экономистов, например слово value (ценность) у Маркса и Дж. С. Милля имеет разное значение; 2) в разных частях своей работы он рассуждает на совершенно различных уровнях абстракции. В то же время данная формулировка свидетельствует об отказе принять другое упомянутое выше утверждение, которое иногда выдвигали марксисты, — в частности, в их ответе на вопрос, касающийся логического характера анализа Маркса, — а именно, утверждение, согласно которому марксистские положения имеют, так сказать, астральное тело, не подчиняющееся обычным правилам научной методики. Мы отвечаем на это так: Маркс рассуждает об эмпирическом мире, пользуясь методами эмпирического анализа; следовательно, его утверждения (как признает каждый марксист, когда-либо принимавший участие в обсуждении критики) либо имеют обычный эмпирический смысл, либо не имеют никакого смысла. Относительно влияния на Маркса гегелевской философии см. ниже, глава 3, § 1b.

4-5. Карл Генрих Маркс (1818-1883) был продуктом по-настоящему буржуазной среды, которая не смогла обеспечить ему экономическую независимость, и истинно буржуазного образования, которое сформировало из него (как и из многих) интеллектуала, радикала и ученого; причем его радикализм — это буржуазный радикализм того времени, а его ученость носила историко-философский характер в отличие от физико-математического. Отчасти по выбору, отчасти по необходимости он вместо ученой карьеры занялся журналистикой и в 1843 г. приехал в Париж, где познакомился с Энгельсом и с экономической наукой (которой он до тех пор касался лишь поверхностно) и где окончательно занял социалистическую позицию. В 1849 г. Маркс обосновался в Лондоне, а если учесть его ненасытный интерес к чтению, можно с таким же успехом сказать, что он поселился в библиотеке Британского музея. От активной революционной деятельности, какой он занимался в Германии в 1848 г., Маркс отошел, и до конца жизни его исследовательской работе мешали только необходимость зарабатывать на хлеб (отчасти журналистикой), его деятельность в I Интернационале (1864-1872), а также ухудшившееся здоровье. Эталонной биографией Маркса по-прежнему считается биография, написанная Ф. Мерингом (1918 г.). Хотя в некоторых отношениях книга менее испорчена мелочными предубеждениями, чем другие работы этого писателя, и в целом достойна похвал, автора можно упрекнуть в том, что он совершенно не отдал должное научному элементу в трудах Маркса. В работах Маркса мы найдем множество доказательств идеологических влияний, но Меринг заходит слишком далеко, когда не ставит ему в заслугу ничего, кроме намерения сформулировать пролетарскую идеологию (разумеется, он считает это намерение похвальным).

Фридрих Энгельс (1820-1895) сочетал весьма успешную деловую карьеру с революционной деятельностью, однако в 1869 г. ушел из бизнеса, чтобы до конца жизни служить делу марксистского социализма. В Германской социал-демократической партии Энгельс стал кем-то вроде оракула и старейшины (и, следовательно, служил объектом нападок со стороны молодого поколения), а кроме всего прочего взял на себя заботу о литературном наследии Маркса после смерти последнего. На протяжении всей жизни он стремился быть верным оруженосцем и рупором Маркса, и его самоуничижительная верность может вызвать только наше высочайшее уважение. Только ввиду необходимости (поскольку нужно объяснить читателю ситуацию, связанную с рукописями Маркса, которые издал Энгельс), я указываю, что по интеллекту он не был равен Марксу и, хорошо понимая философию и социологию последнего, не владел методами экономической науки. Из его собственных публикаций по экономике будет упомянута позднее работа «Положение рабочего класса в Англии» (Die Luge der arbeitenden Klasse in England. 1845); несмотря на идеологические влияния, это достойное похвалы исследование фактов, написанное на основе непосредственных наблюдений. Работы «Наброски к критике политической экономии» (Umrisse zu einer Kritik der Nationalokonomie), опубликованная в 1844 г. в одном из Немецко-французских ежегодников, издаваемых Руге и Марксом (Ruge, Marx. Deutsch-franzosische Jahrbucher. 1844), и «Переворот в науке, совершенный господином Евгением Дюрингом» (Herrn Eugen Dilhring's Unwalzung der Wissenschaft. 1878; в английском переводе работа вышла в 1907 г. под заглавием «Анти-Дюринг») являются, несомненно, слабыми произведениями. Его философские и социологические публикации, хотя и не оригинальные, написаны на более высоком уровне. У нас не будет возможности упомянуть их вновь. Повторяю снова, что вышеизложенные замечания не должны привести к недооценке человека, чье имя воистину заслуживает почетного положения, которое оно занимает в истории германского социализма. Я очень далек от мысли, что он был рабом Маркса. В 1840-х гг. он даже, возможно, помог Марксу в изучении экономики и социализма, поскольку в то время продвинулся в этой области значительно дальше. Написано несколько биографий Энгельса. Достаточно упомянуть работу Д. Рязанова «Карл Маркс и Фридрих Энгельс» (английский перевод вышел в 1927 г., русский оригинал мне неизвестен). В Институте Маркса—Энгельса (позднее переименованном в Институт Маркса_Энгельса—Ленина) имеется библиография работ, посвященных Марксу и Энгельсу (Архив Маркса—Энгельса. 1926. Т. I). [Первые два тома Архива Маркса-Энгельса были опубликованы в Германии и параллельно вышли в русском издании; последующие тома были опубликованы только в России.]

4-6. Маркс обманулся сам и внушил те же заблуждения своим последователям, встроив в свою систему достаточное количество фраз, среди которых встречались довольно грубые, доступных пониманию каждого. В этих фразах заключается все, что марксизм означает для простонародья, а может быть, даже и для людей, не входящих в данную категорию.

4-7. Это еще один пример, способный послужить дополнительным подтверждением теории Оствальда, согласно которой мыслители задумывают свои истинно оригинальные идеи до достижения тридцатилетнего возраста.

4-8. Это все, что я могу сказать по вопросу, изменил ли Маркс свой план и почему. Каким бы интересным ни был этот вопрос для марксологии, он совершенно не важен для моей интерпретации. Любые изменения плана легко понять во всех случаях, когда речь идет о затянувшейся работе. Тем не менее рекомендую обратиться к работе X. Гроссмана (Grossman H. Die Anderung des ursprunglichen Aufbauplans des Marxschen «Kapitals» und ihre Ursachen // Archiv filr die Geschichte des Sozialismus und der Arbeiterbewegung. 1929).

4-9. Именно в этой области сделанная Мерингом интерпретация марксистской доктрины, согласно которой она является словесным выражением пролетарской идеологии, наиболее близка к истине. Наше разногласие с ним заключается только в том, что он неправомерно распространил свою интерпретацию на все творчество Маркса.

4-10. Лэнг (S. N. H. Linguet, 1736-1794), адвокат и журналист, был плодовитым и воинствующим автором, которого трудно отнести к какой-либо категории. Он критиковал физиократов (Reponse aux docteurs modernes... 1771) и принимал участие во многих полемиках его времени, не оставив в них существенного следа. Но одна из его книг представляет для нас большой интерес, а именно его «Теория гражданских законов» (Theorie des loix civiles. 1767). Она интересна нам не его нападками на Монтескье и не благодаря язвительному ответу Мореля, а тем, что в ней развернута тщательно разработанная историческая социология, центральной темой которой было порабощение масс. Я не знаю, имела ли книга большое влияние, но, по крайней мере как симптом, она стоит у источников идеологии, которой Маркс и многие другие, причем среди них были и несоциалисты, заменили капиталистическую реальность; эта идеология еще и сегодня питает энтузиазм незрелых умов. Лэнг дал не только картину, но и дух, в котором ее следует воспринимать. Поясним это на примере. Лэнг принимает теорию, гласящую, что на заре цивилизации существовало сельскохозяйственное население, жившее в основном в равных условиях, а феодальное общество возникло в результате покорения этого населения воинственными племенами, осевшими на их землях и ставшими их хозяевами. В пользу этой теории можно многое сказать, и она принята многими историками, изучающими доисторический период. Однако в результате этого покорения не только появились хозяева и рабы, но и возникло все, что мы включаем в понятие «культура». Но Лэнг не замечал этого. Для него имел значение только факт порабощения, и ничего больше. А его вывод не более чем моральное возмущение.

4-11. Отсюда следует, что с точки зрения теории Маркс относился к английским экономистам. И это действительно было так.

4-12. Следующим экономистом, попытавшимся испробовать свои силы в решении этой задачи, был Бем-Баверк (см. ниже, часть IV, главы 5, 6). Сходство между обеими теориями завуалировано фразеологией и всякого рода мишурой, но оно тем не менее реальное и достаточно близкое.

4-13. Иногда марксологи называют методы исследования Маркса «историческими». Это можно понимать двояко: во-первых, разные части марксистской теории должны были, по замыслу Маркса, относиться к разным общественным строям; во-вторых, имеется в виду упомянутая выше «эволюцион-ность». Применительно к марксистской теории этот эпитет можно поддержать в обоих значениях. Однако его все же следует признать неудачным, так как он обладает и другими значениями, не имеющими отношения к марксистской теории. Среди них есть то, которое первым приходит в голову, когда звучит слово «исторический». Эволюционный аспект теории Маркса рассматривается в главе 3, § 4b.

4-14. Возможно, читатель не нуждается в дополнительном пояснении, до какой степени это освещение неполно. Все же имеется один вопрос, заслуживающий особенно пристального внимания. Я подчеркивал, что Смит и Рикардо оказали влияние на Маркса. Я упомянул о влиянии Кенэ как о возможном, поскольку модель Маркса могла быть разработана независимо от Кенэ на основе теории Рикардо. Но я не упомянул еще о некоторых влияниях. Многие из них были обнаружены другими историками, а поскольку Маркс знал почти всю имеющуюся литературу, то возможность их правоты нельзя исключить. Но не существует неоспоримых доводов в пользу существования других влияний, за исключением того факта, что он читал, анализировал и критиковал очень многих авторов. Поэтому ради экономии места в книге я решил не упоминать выдвигаемых по этому поводу предположений. Действительно, осознав важность влияния Рикардо, которое Маркс ни в коей мере не скрывал, а также масштаб интеллекта Маркса, автоматически перестаешь интересоваться подобными предположениями, не говоря уже об обвинениях в плагиате. 

4-15. Sweesy Paul M. The Theory of Capitalist Development. 2nd ed. 1946. Моя рекомендация не подразумевает полного согласия с интерпретацией Суизи, особенно с его попыткой сделать из Маркса кейнсианца. Обратите внимание на хорошо подобранную библиографию, к которой я могу добавить только один пункт: W. Lexis. [Здесь И. А. Шумпетер вставил заглавие критической работы Бёма-Баверка «К завершению Марксистской системы» (1896). Это, очевидно, ошибка. Вероятно, он намеревался сослаться на обзорную статью, написанную Лексисом после опубликования III тома «Капитала»: Lexis W. The Concluding Volume of Marx's «Capital»//Quarterly Journal of Economics. 1895. Oct.]. В книге Суизи также очень много сказано о важности вклада Борткевича.

4-16. Разумеется, необходимо также изучить «Коммунистический манифест». Но для любой цели, исключая цель стать марксологом, больше нечего добавить, кроме «Классовой борьбы во Франции», статей, написанных в 1848--1850 гг. и выпущенных в виде книги с введением Энгельса в 1895 г. Изучать переписку Маркса необходимо только марксологу.