ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ШКОЛА

Часть IV. С 1870 по 1914 г. (и далее) 

Глава 7. Анализ равновесия

1. Фундаментальное единство экономической теории данного периода

2. Курно и «математическая школа»: эконометрия

[а) Роль математики в экономической теории]

[b) Вклад Курно]

3. Концепция равновесия

а) Статика, динамика; стационарное состояние, эволюция

b) Определенность, равновесие и устойчивость

4. Гипотеза конкуренции и теория монополии

а) Гипотеза конкуренции

b) Теория монополии

[с) Олигополия и двусторонняя монополия]

5. Теория планирования и социалистической экономики

6. Анализ частичного равновесия

[а) Маршаллианская кривая спроса]

[b) Концепции эластичности]

[с) Концепции, полезные с точки зрения анализа общего равновесия]

7. Вальрасианская теория общего равновесия

а) Концептуализация Вальраса

[b) Теория обмена]

[с) Определенность и устойчивость простого обмена]

[d) Теория производства Вальраса]

[е) Введение формирования капитала и денег]

8. Производственная функция

[а) Смысл понятия]

[b) Эволюция понятия]

[с) Гипотеза однородности первого порядка]

d) Возрастающая отдача и равновесие

[е) Тенденция к нулевой прибыли]

[Примечание редактора к главе 7 части IV. Хотя эта глава, посвященная анализу равновесия, была тщательно спланирована с самого начала, на момент смерти Шумпетера она не существовала в сколько-нибудь законченной форме. Она была обнаружена в виде множества небольших отрывков, некоторые из коих были распечатаны, другие же оставались в рукописном виде. Порою встречались альтернативные версии изложения одного и того же вопроса. Существует краткий и очень сырой вариант главы в целом, который здесь не приводится, так как, на мой взгляд, впоследствии он был заменен поздней, более разработанной версией, которая и публикуется здесь. Первые четыре параграфа были написаны давно, но § 3 и 4 находились в процессе переработки. Последние два параграфа и «Заметка о теории полезности», которые приводятся в качестве приложения к главе, были написаны в 1948 и 1949 гг. Большая часть § 7 («Вальрасианская теория общего равновесия») так и осталась нераспечатанной. Параграф 8 («Производственная функция») и «Заметка о теории полезности» были напечатаны на машинке, но Шумпетер вряд ли читал первый и не имел возможности пересмотреть последние. В известном смысле все параграфы оставались незавершенными, о чем свидетельствуют стенографические пометки Шумпетера, выражающие намерение сделать изменения в тексте и дополнительные сноски.

Я весьма обязана Ричарду М. Гудвину, который был первым, кто соединил для меня различные части этой главы в одно целое. Как ученик и как коллега, он вместе с моим мужем работал над этими проблемами и, возможно, подходил для этой задачи больше, чем кто бы то ни было.

В основном я последовала его предложениям, но добавила один-два момента, которые прояснились после отъезда Гудвина в Европу, и устранила некоторые «альтернативные версии» и раннюю версию всей главы, упоминавшуюся в первом абзаце этой сноски. Заинтересованный исследователь найдет этот материал вместе со всей остальной рукописью в Хафтонской библиотеке Гарвардского университета.]

1. Фундаментальное единство экономической теории данного периода

Даже в предшествующем периоде мы могли обнаружить значительную степень согласия относительно оснований экономического анализа и нечто вроде стандартной или модальной системы общей экономики, отклонения от которой были чем больше, тем реже. Для рассматриваемого периода мы с гораздо большей уверенностью можем утверждать, что около 1900 г. уже существовала если и не единая экономическая наука, то по крайней мере аппарат теоретического анализа, основные черты которого были повсюду одинаковыми. Это должно быть очевидным из нашего обзора в предыдущей главе. Но, учитывая разные впечатления, которые мы получаем от поверхностного взгляда на предмет, и иное мнение многих историков, может оказаться полезным показать это еще раз.

Никто не отрицает, что, несмотря на многочисленные различия в деталях, Джевонс, Менгер и Вальрас придерживались, в сущности, одной и той же доктрины. Но аналитические структуры Джевонса и Маршалла отличаются друг от друга по сути не более, чем строительные леса от вполне достроенного и обставленного дома, а примечание XXI в приложении к «Принципам» Маршалла является убедительным доказательством фундаментального сходства его модели с вальрасианской. Виксель с очаровательной искренностью открывает любому читателю две «опоры», на которых покоится его «свод»: одна из них вальрасианская, другая представлена учением Бёма-Баверка. Теоретическая схема Дж. Б. Кларка, хотя и разработанная им независимо, заключает в себе по существу те же принципы, что и Книга VI сочинения Маршалла; Парето и Фишер развивали учение Вальраса. Эти имена (если говорить о профессиональной теории) «охватывают» практически все, что мы можем назвать основными достижениями данного периода в «общей теории»; доктрина, ассоциируемая с ними, как было показано в предыдущих главах, оказала формирующее влияние практически на все второстепенные или производные исследования данного периода, исключая марксистские.

Почему же тогда системы этих лидеров выглядят столь различными? И почему даже многие из тех, кто видит их фундаментальное сходство, тем не менее отрицают стоящее за ним единство «общей экономической теории» данного периода? Ответ на первый вопрос таков: потому что существовало множество различий в технике, в деталях и во взглядах на отдельные проблемы, а также потому, что вдобавок к этому лидеры, равно как и их последователи, чересчур подчеркивали эти различия. Наиболее важные технические различия сводились к использованию или отказу от использования математики и систем уравнений: одна и та же теория выглядит неодинаково в этом одеянии и без него — особенно для тех, кто недостаточно хорошо знаком с математикой. Пример различий в деталях и в то же время склонности преувеличивать эти различия — спор о «реальных издержках» (см. выше, глава 6, § 4). Примерами расхождений во взглядах на отдельные проблемы служат различия в теории капитала и неодинаковые позиции по отношению к анализу частичного равновесия (см. ниже, § 6), который разработал Маршалл и к которому презрительно отнесся Парето. ^1-1 Но различия этого вида — и возникающая из них полемика — являются неотъемлемой частью жизни любой отрасли знаний: если бы мы позволили различиям заслонить сходство фундаментальных идей, мы не смогли бы говорить о схоластах как о группе, объединенной сходными методами и фундаментальными результатами; мы даже не смогли бы говорить о марксистской школе.

Что касается второго вопроса, то следует помнить, что наше утверждение о фундаментальном единстве относится не к первой части периода, а лишь к «классической ситуации», возникшей примерно около 1900 г. Перед этим, конечно, среди ведущих теоретиков было не больше, а, напротив, меньше согласия, чем около 1850 г. Система, созданная Джевонсом, Менгером и Вальрасом в 1870-1880-х гг. и принявшая свою классическую форму в «Принципах» Маршалла (1890), представилась большинству теоретиков чем-то новым и незнакомым. Фактически ничто не доказывает так убедительно ее новизну (несмотря на предшественников), как оказанное ей сопротивление. В то время как продолжалась борьба и новая теория завоевывала новых приверженцев, экономическая теория Милля — выберем еще раз Милля как типичного представителя — оставалась доминирующей, и в этом была еще одна причина разногласий, которая добавилась к тем, что разделили экономистов в конце предшествующего периода. Этим объясняется и обилие ретроградов, даже после уверенной победы нового цеплявшихся за старые доктрины, а также наличие среди них большого числа авторитетных людей, чем в случае, если бы перемены оказались менее «революционными». Поэтому случайная выборка экономистов — или даже теоретиков — из всего периода вполне может опровергнуть наш тезис. Кроме того, существовало значительное количество «аутсайдеров», иными словами — авторов, защищавших свои собственные теоретические системы и осуждавших профессиональную теорию, даже не пытаясь овладеть ею. Наконец, было и еще кое-что. В то время, как и всегда, большинство экономистов было поглощено задачей исследования фактов и практических проблем, стоящих перед различными видами государственной политики. Это большинство, подкрепленное исторически сложившимися и институционализированными группами, мало использовало «теорию» и не приветствовало появление ее нового типа. Эти люди никогда не принимали новую теорию как инструмент исследования, они рассматривали «маржинализм» как род спекулятивной философии или как новый сектантский «изм», борьба с которым посредством того, что они считали истинно научными и реалистическими исследованиями, и была их задачей (см. выше, глава 4). Поэтому в своих методологических и программных заявлениях они употребляли всевозможные критические высказывания в адрес маржинализма. На поверхности результатом был бедлам, особенно в Германии и Соединенных Штатах, — множество противоречивых голосов, которые, казалось бы, свидетельствовали о наличии тупика. Читатель должен попытаться понять, с одной стороны, насколько это было естественно и, с другой стороны, что смысл этого был иным, чем кажется на первый взгляд. ^1-2 Под поверхностью фраз не было никакого тупика.

2. Курно и «математическая школа»: эконометрия

Именно в рассматриваемый период случилось неизбежное: математические методы аргументации стали играть значительную и даже решающую роль в чистой экономической теории. Численные или алгебраические формулировки и вычисления, конечно, встречались на более ранних стадиях развития экономического анализа: вспомним политических арифметиков, физиократов и множество отдельных авторов, таких как Брискоу, Чева, Ллойд, Кондильяк, которых мы упоминали в подобающих местах, или два автора, спасенные от забвения Э. Р. А. Селигменом. ^2-1 Но использование чисел — Рикардо обильно применял численные иллюстрации — или формул, подобных тем, которые мы находим у Маркса, или даже представление в алгебраической форме некоторого результата нематематических рассуждений не является математической экономической теорией: ее отличительные признаки появляются лишь тогда, когда сама аргументация, приводящая к тому или иному результату, является полностью математической. ^2-2 Однако я знаю лишь три подобных чистых случая, предшествующих Тюнену и Курно: Д. Бернулли, Беккариа и, если мы придаем достаточную важность даже намеку на систему равновесия, Инар. ^2-3 Читатель-нематематик, возможно, будет приветствовать попытку более подробного анализа той роли, которую сыграла математика в экономической теории рассматриваемого периода.

[а) Роль математики в экономической теории.] В дальнейшем мы рассмотрим применение математики в интерпретации статистического материала. Здесь же нас интересует ее использование в теоретическом анализе, который является количественным (quanti tative), a не числовым (numerical). Ныне непосвященный, слыша о применении математики в экономической науке, думает прежде всего о технических операциях («вычислениях»), которые предполагают использование «высшей» математики, иными словами — о вещах, доступных тем, кто прошел университетский курс алгебры и аналитической геометрии, и слишком сложных для простого (незнакомого с математикой) смертного. Действительно, в течение немногим более чем последней четверти столетия по-настоящему передовые математические методы все шире распространялись среди экономистов (методы, которые и профессиональные математики сочли бы «трудными» либо очень «специальными»). До 1914 г., однако, это не было общей тенденцией. Очень немногие публикации, появившиеся до этого года, требовали от читателей — или даже от авторов — профессионального знания математической техники. Все, что требовалось для их понимания помимо элементарной алгебры и аналитической геометрии, — это знание дифференциального исчисления, да и в этой области — лишь общих идей и логики, а не более трудных приемов, например интегрирования. Бароне был вполне прав, утверждая в 1908 г., что, в то время как математика становилась для теоретика совершенно необходимой, всякий человек с нормальным образованием мог овладеть соответствующими знаниями, занимаясь в свободное время в течение примерно шести месяцев.

Логика дифференциального исчисления может быть выражена небольшим набором концепций, таких как переменные, функции, пределы, непрерывность, производные и дифференциалы, максимумы и минимумы. Знакомство с этими концепциями — и с такими понятиями, как системы уравнений, определенность, устойчивость (все они допускают простые толкования), — в корне изменяет наш подход к проблемам, возникающим в теоретических схемах количественных отношений между вещами: проблемы приобретают новую определенность; места, где они теряют ее, становятся хорошо видны; возникают новые методы доказательства и опровержения; от того немногого, что мы знаем о форме взаимоотношений между нашими переменными, может быть достигнута максимальная отдача; наконец, логика бесконечно малых автоматически освобождает от множества спорных вопросов, которые в ее отсутствие тормозят прогресс анализа. ^2-4 При наличии места можно было бы наглядно показать, что значительная часть полемики того периода заключалась в разногласиях между людьми, которые не имели мощного аналитического инструментария, и людьми, владевшими им. Но некоторые примеры уже были представлены в предыдущей главе, другие встретятся в этой.

Поскольку такое применение математики состоит просто в повышении эффективности наших аналитических инструментов, а потому не обязательно подразумевает сложные вычисления, математическая техника не обязательно проступает на поверхности рассуждений: математическая теория не является только лишь переводом нематематической теории на язык символов, но ее результаты в большинстве случаев могут быть переведены на нематематический язык. В этом состоит причина того, почему нематематическое большинство экономистов никогда не понимало в полной мере, насколько оно в долгу перед искушенным в математике меньшинством: типичный теоретик никогда не осознавал, например, что он не в полной мере понимает Маршалла, который тщательно изгонял математические выкладки с поверхности своих рассуждений. Таким образом, это большинство сочло удобным рассматривать «математических экономистов», выставлявших свою математику напоказ, как определенную секту или «школу», которая не имела особого значения для экономической науки в целом. Но «математические экономисты» не являются школой ни в одном из значений этого термина, между ними не больше общего, чем между экономистами, читающими по-итальянски: все мыслимые расхождения во мнениях между экономистами вообще — исключая лишь определенный тип ошибок — могут существовать и существуют среди математически образованных экономистов. И вклад последних в доминирующую аналитическую структуру данного периода был намного весомее, чем это признается даже сейчас. Судите сами. В предыдущем параграфе мы связали эту структуру с девятью именами: Джевонс, Менгер, Вальрас, Маршалл, Виксель, Бем-Баверк, Кларк, Парето и Фишер. Из них шестеро являются «математическими экономистами». И если мы добавим (как это и следует сделать) фон Тюнена, Курно, Дюпюи и Госсена, то мы получим соотношение десять к трем. Эта ситуация не изменится и в том случае, если мы рассмотрим более широкий круг экономистов, писавших или начинавших писать свои труды перед 1914 г., поскольку тогда мы должны были бы включить Ф. Дженкина, Эджуорта, Аусшпица и Либена, Пигу, Мура, Боули, Касселя, Панталеони и других авторов, равных которым в нематематическом лагере найти трудно (если рассматривать основные произведения): вот информация к размышлению для читателя-нематематика, по крайней мере если он молод. ^2-5

Но так как основные элементы теорий предельной полезности и предельной производительности разрабатывались также и экономистами, которые были абсолютно незнакомы с «высшей» математикой, то для них и для нематематического большинства экономистов было естественным думать, что математические рассуждения в экономической теории ничего не прибавляли (кроме разве что немногих бесполезных изысков) к тому, что можно было бы обнаружить и без них. Такую точку зрения было тем легче принять, что эти экономисты не осознавали присущих своим собственным теориям недостатков: наоборот, в некоторых довольно важных случаях они выдавали эти недостатки за достоинства. ^2-6 Теперь мы поймем, почему люди, которые могли лидировать или быть влиятельными (т. е. люди среднего или пожилого возраста) около 1900 г. или даже позже, без особых колебаний освобождали себя от изучения того, что они считали сложной и чуждой им по духу техникой анализа, которая в конце концов могла оказаться бесполезной. Не менее понятно и то, что они предложили рационализацию этой позиции и разработали для ее защиты несколько методологических аргументов, например такой: «попытка применить математику — инструмент естественных наук — в общественных науках является логической ошибкой» — и другие, подобные этому, в которые сейчас не стоит углубляться. ^2-7 Данные конкретные доводы уже изжили себя, сама же позиция — нет. Но в течение рассматриваемого периода произошло большое продвижение вперед, достаточное для появления важного симптома успеха: некоторого количества «вторичных» работ — обзоров и вводных курсов. ^2-8 Среди неблагоприятных симптомов отметим безразличие или даже враждебность со стороны выдающихся математиков^2-9 и наличие экономистов, весьма сведущих в математике и тем не менее недружелюбно относящихся к «математической экономической теории» — выдающимся примером является Лексис.

Уже упоминались некоторые произведения в области математической экономической теории, хронологически относящиеся к предыдущему периоду. Но рассмотрение произведений величайшего из авторов того времени — Курно — было отложено до нынешнего момента, так как, совершенно лишенные признания прежде, в рассматриваемый период они приобрели основополагающее значение.

[b) Вклад Курно.] Антуан Огюстен Курно (1801-1877), ^2-10 успешно закончив Ecole Normale Superieure, добился не меньшего успеха как университетский преподаватель и администратор: с 1834 г. он был профессором математического анализа и механики в Лионе, с 1835 г. — ректором Академии (университета) в Гренобле, с 1838 г. — генеральным инспектором образования, с 1854 г. — ректором Академии (университета) в Дижоне. Я упоминаю эти факты — которые, в принципе, не имеют для нас значения, — поскольку некоторые американские поклонники Курно, неправильно понимающие психологию французских государственных служащих, проявили склонность представлять его своего рода мучеником из-за неудачи, постигшей его «Исследования». Почти наверняка он считал эту неудачу небольшим неприятным инцидентом в своей вполне успешной карьере. Более того, у него были все основания поздравить себя с успехом работ, которые — опять-таки почти наверняка — он считал действительно важными. Из них я упомяну его Exposition de la theorie des chances et des probabilites [«Изложение теории шансов и вероятностей»] (1843) — превосходное произведение, получившее заслуженное признание в то время и в последующую эпоху; ^2-11 и его три публикации в той области философии или эпистемологии, которая происходит из теоретической физики и которая стала столь популярной около 1900 г.: Essai sur les fondements de nos connaissances [«Очерк об основах наших знаний»] (1851); Traite de 1'enchainement des idees fondamentales dans les sciences et dans 1'histoire [« Трактат о связях фундаментальных идей в науках и в истории»] (1861); и Considerations sur la marche des idees et des evenements dans les temps modernes <« Соображения о развитии идей и событий в современную эпоху »> (1872).

Курно был весьма хорошо начитан в экономической теории. Но какова бы ни была природа того интереса, который заставил его взяться за чтение Смита, Сэя или Рикардо, именно чисто научный интерес заставил его взять в руки перо. Он не преследовал какую-либо практическую цель и поспешил заверить своих читателей, что «теорию нельзя путать с системами [я полагаю, речь шла о правилах политики], хотя в ранней стадии становления всех наук стремление вывести теорию неизбежно вытекает из инстинктивного стремления к созданию системы». Он предложил заняться проблемами, которые особенно удобно трактовать с позиций «вида анализа, включающего в себя произвольные функции, удовлетворяющие всего лишь некоторым условиям» (предисловие к «Исследованиям»). Ни систематическая завершенность, ни принципиальная новизна не ставились целью и не были достигнуты. Немногие концепции и положения, уже существовавшие к тому времени, но лишь в туманной и путаной форме, были аккуратно переформулированы в более строгом виде. Историческое величие произведения Курно состоит в удивительном успехе, достигнутом при выполнении этой скромной программы.

В книге три вводные главы. Во второй (об «относительных» и «абсолютных» изменениях ценности) прослеживается некоторое влияние Рикардо; в третьей представлена алгебра международного торгового обмена, важность которой (Джевонс не видел этого, но Вальрас видел и извлек из этого пользу) состоит в том, что она заключает в себе общую алгебру ценового механизма: именно этот довод, а не какая-либо значительная польза для теории международных обменов самой по себе, оправдывает наш совет не упускать ее из виду. Главы 4—9 — самые знаменитые. В них содержится ядро анализа частичного равновесия Маршалла, а именно функция спроса; теория монополии, включая хорошо известные теоремы о налогообложении монопольных товаров; теория совершенной конкуренции; и, наконец, теория олигополии и особого случая двусторонней монополии, обе из которых стали «мальчиками для битья» в обширной литературе (см. ниже, § 4). Глава 10, хоть и обезображенная серьезным промахом, заслуживает большего внимания, чем доселе получала. Главы 11 и 12 были (в определенной степени справедливо) признаны неудовлетворительными подавляющим большинством критиков. Но по крайней мере первая из них интересна в историческом плане, поскольку содержащаяся в ней аргументация предвосхищает постмаршаллианскую (кейнсианскую) идею о подкреплении анализа частичного равновесия анализом доходов. Курно признавал, конечно, что «для полного и строгого решения проблем, касающихся некоторых частей экономической системы, совершенно необходимо рассматривать всю систему» («Исследования». С. 127), что и сделал Вальрас. Но, как и кейнсианская группа постмаршаллианцев, Курно полагал, что «это превзошло бы возможности математического анализа и наших практических методов вычислений», и потому вместо этого рассматривал возможность интерпретации подобных проблем посредством небольшого набора агрегатов, в котором почетное место должен был занять общественный доход и его изменения. Он не слишком далеко продвинулся, но представляется достаточно важным отметить этот первый случай открытого переформулирования старого подхода, который нам приходится снова обсуждать ниже.

Чтобы в полной мере оценить вклад Курно, содержащийся в знаменитых (как я их назвал) главах и особенно в главе 4 (о законе спроса) и главе 5 (о монополии), необходимо напомнить, что в то время «экономисты-литераторы» испытывали величайшую трудность в формулировании простого соотношения, которое ныне хорошо известно как «маршаллианская кривая спроса». Если мы пренебрежем забытым вкладом Верри, то Курно создал теорию кривой спроса. Его трактовка монополии была еще более ярким достижением того же типа, поскольку никто не мог сказать ничего вразумительного о монополистическом ценообразовании до опубликования Маршаллом своей мастерской версии теории Курно. Если мы добавим к этому теорию конкурентного механизма и издержек Курно, мы поймем, насколько правомерно его посмертное восхождение от почти полного забвения к теперешнему месту в нашем пантеоне славы. Но это место принадлежит мастеру анализа частичного равновесия, который к тому же первым показал, что может сделать для нас математика. Я думаю, исторически некорректно приписывать ему больше, чем смутную и неоперациональную идею общего равновесия.

До сих пор мы рассматривали помощь, которую в анализируемый период математика начинала оказывать тому, что лучше всего назвать чистой теорией. Специфическая программа эконометрии — математическая теория плюс статистические данные — на всем протяжении этого периода пробивалась к своему осознанию и формулированию, но, за некоторыми исключениями (они будут здесь упомянуты), так этого и не достигла. Идеи Петти и Дэвенанта все еще ожидали своего часа; и даже большинство тех теоретиков, которые занимались и статистическими исследованиями, не помышляли о соединении двух направлений исследования. Тем важнее бросить взгляд, с одной стороны, на отношение экономистов к статистической теории и, с другой стороны, на развитие исследований, являвшихся эконометрическими (хотя их таковыми не называли).

Что касается первого, то давайте вспомним некоторые факты. Статистическая теория выросла из теории вероятностей. Теорема Якова Бернулли, имеющая все основания (в обзоре наподобие этого) считаться отправной точкой, вызвала к жизни исследования, кульминацией которых стали работы А. де Муавра, Лапласа и Гаусса. Закон погрешностей и метод наименьших квадратов последнего, энергично пропагандировавшиеся в общественных науках Кетле, стали гордостью и в то же время проклятием прикладной статистики более чем на полвека. ^2-12 Все это, равно как и работы Пуассона и Курно, относится к предшествующему периоду. Рассматриваемый период начинается с нового шага, сделанного Лексисом, который сперва проделал пусть и небольшую, но брешь в позиции закона погрешностей Гаусса. Однако позднее, в конце XIX в., последовал бум. статистической теории: чтобы показать читателю его размах, достаточно упомянуть имена Фехнера, Тиле, Брунса, Пирсона, Эджуорта и Шарлье. Хотя Лексис и Эджуорт^2-13 были экономистами, аналитическая экономическая теория в течение данного периода получила очень мало пользы от их достижений в методологии статистики — несравнимо меньше, чем получили астрономия, психология или биология.

Что касается второго, то важный тип эконометрических исследований может быть проиллюстрирован опять-таки законом Энгеля, ^2-14 который, хоть и был впервые опубликован в 1857 г., не привлек к себе широкого международного внимания до рассматриваемого периода. Но даже тогда ни сам Энгель, ни кто-либо другой, похоже, не осознавал важности этого закона для экономической теории. Согласно этому закону, в обществе, состоящем из семей, незначительно различающихся во вкусах и имеющих дело с одним и тем же набором благ и услуг, доля расходов на продовольствие в среднем является убывающей функцией дохода. Нам уже встречался другой пример подобных статистических «законов», которые могут быть введены в экономическую теорию, — предложенный Парето закон распределения доходов по величине.

Работы Фишера и Мура, рассмотренные выше, в действительности были подлинно эконометрическими, а второй автор, можно сказать, дал решающий импульс, приведший к современному потоку статистических исследований кривых спроса.

В помощь заинтересованному читателю назовем несколько библиографий. В составленной Луизой О. Беркау, Price Analysis (Econometrica. 1934. Oct.) представлены публикации, появившиеся в 1927-1933 гг., а также содержатся ссылки на другие библиографии, включающие более ранние произведения. Трактат Генри Шульца Theory and Measurement of Demand (1938) является, как вероятно известно читателю, образцовым исследованием предмета, в которое мы, к сожалению, не имеем возможности углубляться в этой книге. Однако помимо работы Мура, около 1914 г. появились несколько других пионерных работ, среди них статья Лефельдта (Lehfeldt. The Elasticity of Demand for Wheat, // Economic Journal. 1914. June). Последний автор, насколько я могу судить, был первым современным последователем Грегори Кинга.

Что бы мы ни думали о сиюминутной практической ценности множества полученных эмпирически кривых спроса, можно с определенностью утверждать, что стремление разрешить проблемы, возникающие при их построении и интерпретации, является одним из лучших методов развития наших аналитических возможностей. Поэтому аппарат статистических кривых спроса имеет величайшее значение именно для теории. История этого тица исследований, однако, почти полностью относится к современному периоду. То же самое можно сказать и об исследованиях в других областях, особенно в области статистических производственных функций, статистических функций издержек и предложения. Для предварительного ознакомления я отсылаю читателей к ряду работ: Schultz H. Statistical Laws of Demand and Supply. 1928; Dean J. Statistical Determination of Costs. 1936; Tweddle W. A., Stone Richard. Study of Costs // Econometrica. 1936. July; доклады комиссии при Эконометрическом обществе, председателем которой был мистер Е. X. Фелпс Браун (Econometrica. 1936. Apr.; July); Hildebrandt Rein-hard. Mathematisch-graphische Untersuchungen uber die Rentabilitatsverhaltnisse des Fabrikbetriebs. 1925. Внимательное прочтение этих книг и статей ознакомит читателя с методами, проблемами и результатами, которые предвосхищают важные элементы экономической теории будущего.

Но если до 1914 г. прогресс в рассмотренных только что областях, как мы видели, был небольшим, исследования в области сельскохозяйственных технологий, в частности по подкормке растений и почвы, — весьма существенные для разработки таких старых тем экономической теории, как закон убывающей отдачи, — а также по животноводству достигли высокой степени развития уже в течение рассматриваемого периода. Особым достоинством первого из уже упомянутых выше докладов комиссии Фелпса Брауна было то, что он убедил своих читателей в теоретической важности подобных исследований и избавил их от впечатления, что теория предельной производительности является всего лишь кабинетной спекуляцией.

Однако теория того периода не могла инкорпорировать подобные результаты. Большинство теоретиков, включая некоторых «великих», совершенно не догадывались о возможности существования теории, которая могла бы в конце концов достичь численных результатов. Соответственно, им никогда не приходило в голову оформить свои теоретические схемы таким образом, чтобы последние стали пригодными для статистической обработки: сама идея казалась им фантастической. Однако были и исключения. И Курно, и Джевонс увидели такую возможность в будущем. Парето и Маршалл осознали ее существование в настоящем. Речь последнего «Старое и новое поколение экономистов» [The Old Generation of the Economists and the New] (1896) является первым заявлением ведущего теоретика в пользу реализации эконометрической программы. Еще важнее то, что Маршалл теоретизировал так, чтобы сделать свои концепции пригодными для числовой обработки, и его периодическое обращение к статистическим выкладкам^2-15 имело более чем иллюстративное значение. Критики-институционалисты едва ли отдали должное этой стороне дела. Отдельные исследователи в специальных областях, как мы знаем (см., например, произведения Шейсона или авторов, писавших о железнодорожном транспорте, — см. выше, глава 6, § 6), все же достигли некоторого прогресса.

3. Концепция равновесия

[И. А. Шумпетер оставил после себя одну раннюю версию (распечатанную) и три незавершенных «альтернативных варианта» (в рукописи) данного параграфа. Две из более поздних версий представлены здесь как подразделы а и b. Другие две версии были отданы на хранение вместе с остальной частью данной рукописи в Хафтонскую библиотеку Гарвардского университета.]

а) Статика, динамика; стационарное состояние, эволюция. Возвратимся теперь к предмету, оставленному нами в том состоянии, которое он приобрел в руках Дж. С. Милля. Чтобы облегчить читателю восприятие данного параграфа, я первым делом с небольшими пояснительными комментариями повторю принятые в этой книге дефиниции. Первыми двумя мы обязаны Рагнару Фришу.

Под статическим анализом мы подразумеваем метод объяснения экономических явлений, устанавливающий соотношения между элементами экономической системы — ценами и количествами товаров, — которые (все без исключения) имеют один и тот же временной индекс, иными словами — относятся к одному и тому же моменту времени. Обычная теория спроса и предложения на рынке отдельного товара в том виде, в каком она дается в любом учебнике, иллюстрирует этот случай: она показывает спрос, предложение и цену такими, какими они предположительно должны быть в любой момент наблюдения, — ничто другое не берется в расчет.

Но очевидно, что элементы экономической системы, взаимодействующие в данный момент времени, являются результатом предшествующих ситуаций; и сам способ их взаимодействия подвержен не менее очевидному влиянию того, как люди представляют себе будущие ситуации. Таким образом, говоря о нашем примере, мы можем рассматривать ситуацию на нашем рынке как определяемую или, по крайней мере, подверженную влиянию предшествующих решений производителей, поддающихся правильной интерпретации не в условиях момента времени, выбранного для наблюдения, а только в условиях, превалировавших в момент принятия этих решений. Таким образом, мы приходим к необходимости учитывать прошлые и (ожидаемые) будущие значения наших переменных, лаги, временные последовательности, скорости изменений, накопленные величины, ожидания и т. п. Методы, нацеленные на это, составляют экономическую динамику.

Соотношение между статической и динамической теориями может быть объяснено с двух различных, хотя и родственных точек зрения. С одной стороны, статическая теория подразумевает более высокий уровень абстракции. Динамические модели также абстрагируются от достаточно многих вещей, но в статической модели отсутствуют дополнительные черты реальности, а именно те, которые перечислены в конце предыдущего абзаца. Она все же ближе к чистой логике экономических величин, нежели динамическая модель. С другой стороны, можно сказать, что статическая теория представляет собой частный случай более общей динамической теории: подтверждением в данном случае служит возможность выведения статических моделей из динамических простым приравниванием к нулю «динамизирующих факторов», которые могут иметь место в последних. ^3-1

Наблюдатель, только что прибывший с Марса, вполне мог бы подумать, что человеческий разум, вдохновленный практическим опытом, должен бы начинать анализ с относительно конкретных вещей и потом, по мере того как раскрываются все более тонкие взаимоотношения, переходить к относительно абстрактным, иными словами — начинать с динамических взаимосвязей и затем переходить к выяснению статических. Но так не было ни в одной области научных исследований. ^3-2 всегда статическая теория исторически предшествовала динамической, и причины этого представляются столь же очевидными, сколь и здравыми — статическую теорию создать намного проще; ее утверждения легче доказать и она представляется более близкой к (логическим) основаниям. История экономического анализа не является исключением.

Под стационарным состоянием, как предполагает сам термин, мы подразумеваем не метод и не подход аналитика, но определенное состояние объекта анализа, а именно экономического процесса, развивающегося в неизменном виде, или, точнее, экономического процесса, который просто воспроизводит сам себя. Однако, если понимать этот термин в том смысле, которым мы наделяем его здесь, оно является не чем иным, как методологической фикцией. По существу оно есть упрощающий прием. Но оно является и чем-то большим. Когда мы пытаемся представить себе, как подобный процесс мог бы выглядеть на практике и какие из реальных феноменов могли бы в нем присутствовать, мы ipso facto выясняем, какие из них отсутствуют. Тем самым мы получаем инструмент анализа, помогающий нам установить источники последних — важность этого обстоятельства, казалось бы, излишне (но на самом деле, увы, совсем не излишне) подчеркивать. ^3-3 Термин «эволюция» может быть использован как в более широком, так и в более узком значении. В более широком значении он включает все феномены, которые делают экономический процесс нестационарным. В более узком значении он объединяет те же феномены за вычетом таких, которые можно отнести на счет непрерывных колебаний экономических показателей в рамках неизменной системы институтов, вкусов или технологического кругозора, — их можно включить в понятие экономического роста.

Читатель должен заметить, что, по крайней мере в принципе, «статика» и «динамика», с одной стороны, и «стационарное» и «эволюционное» состояния — с другой, независимы друг от друга. Мы можем описать стационарный процесс динамической моделью: так будет в том случае, если мы сделаем условия стационарности процесса в любой данный период зависящими от того, что происходило с ним (процессом) в предшествующие периоды. Мы также можем описать эволюционный процесс с помощью последовательности статических моделей: так будет в том случае, если мы анализируем отклонения от данного состояния, пытаясь описать статические взаимосвязи, существовавшие до того, как в системе произошло отклонение, и после того, как она «справилась» с ним. ^3-4 Последний метод известен как сравнительная статика. Насколько мне известно, термин был впервые использован Ф. Оппенгеймером^3-5 в работе Wert und Kapitalprofit (1916; 2-е изд. — 1922).

Наконец, читатель должен также заметить, что кратко изложенные выше концептуальные приемы не имеют ничего общего с аналогичными приемами, используемыми в естественных науках. Общераспространенное обратное впечатление обусловлено двумя обстоятельствами. Во-первых, хотя эти приемы не заключают в себе ничего, кроме особенностей человеческого мышления, столь же общих, как элементарная логика, они — или подобные им приемы — именно по этой причине всегда применялись там, где того требовал характер анализируемых фактов. Так как естественные науки и в особенности механика весьма опережали экономическую теорию в плане техники анализа, эти концептуальные приемы были осознаны и применены физиками ранее, чем экономистами, так что среднестатистический образованный человек узнает о них из механики прежде, чем знакомится с ними в экономической теории, и потому склонен полагать, что они были «незаконно» заимствованы из механики. Во-вторых, учитывая неизвестность подобных приемов в областях, где преобладала более свободная концептуализация, некоторые экономисты, в частности И. Фишер, сочли нужным объяснить их смысл непосвященным с помощью аналогий с механикой. Но на этом сходство заканчивается. Мы знаем, что на самом деле понятие экономической статики можно вывести скорее из зоологии, чем из механики, и, что намного важнее, использование этого понятия на примитивном и подсознательном уровне имело место с самого начала развития экономического анализа.

Прояснив таким образом основные моменты, я попытаюсь показать, 1) что эти усовершенствования аналитического аппарата экономической теории (реально или потенциально) постепенно разрабатывались в течение рассматриваемого периода, но недостаточно быстро — или недостаточно строго — для того, чтобы в полной мере повлиять на практику анализа до 1914 г.; 2) что последнее обстоятельство замедляло продвижение вперед и объясняет некоторые из наиболее серьезных недостатков имевшихся достижений.

1) Понятие стационарного состояния было, как мы знаем, достаточно хорошо известно в предшествующий период. Но оно использовалось для описания состояния экономики, ожидаемого в некотором будущем, а не как методологическая фикция: в последнем варианте оно в полной мере использовалось только Марксом, который называл это простым воспроизводством. Однако независимо от Маркса в рассматриваемый период это понятие стали использовать в целях отбора для предварительного анализа групп наиболее простых проблем. Такое его применение подразумевалось, например, Маршаллом, ^3-6 который говорил о «знаменитой фикции "стационарного состояния"» — хотя в качестве методологической фикции это понятие вовсе не было «знаменитым» в 1890 г. — и пользовался им неоднократно, а также, насколько мне известно, первым указал на возможность увеличения полезности этого понятия для анализа путем определения его по-разному (более или менее строго) в различных применениях. Маршалл также дал импульс (которому последовали многие, и особенно Кассель^3-7) к расширению идеи стационарного состояния до идеи сбалансированного прогресса, при котором население и богатство растут примерно одним и тем же темпом и в котором «методы производства и условия торговли изменяются незначительно; и кроме того, характер самого человека является постоянной величиной». Эта концепция получила дополнительное внимание в наши дни благодаря тому, что она «решает» проблему полной занятости в моделях не только стагнирующей, но и растущей экономики. ^3-8 Это расширение понятия стационарности должно было четко ограничить феномен эволюции в узком смысле, что и произошло. Но у всех ведущих теоретиков периода это означало, что они абстрагируются от феномена эволюции, а не пытаются построить его всестороннюю теорию.

Ни Вальрас, который использовал выражение point de vue statique <статическая точка зрения — фр.>, ни Маршалл, предпочитавший словосочетание статический метод, не путали статическую теорию и теорию стационарного состояния. Но большинство авторов смешивали эти понятия, свидетельством чему — растущая популярность термина «статическое состояние», ^3-9 которая является отличительным признаком этой путаницы. Тем не менее система экономической статики, хотя она осталась скорее интуитивно понятной, чем строго сформулированной, действительно возникла в рассматриваемый период и фактически является его великим достижением. Но природа экономической динамики не была ясна даже интуитивно — одни считали ее исторической теорией перемен или теорией, принимающей в расчет тенденции; другие — теорией всеобщей взаимозависимости, противостоящей частичному анализу отдельных феноменов; некоторые — теорией современной экономики в сопоставлении с традиционной экономикой средних веков; и, наконец, некоторые — просто теорией небольших изменений экономических величин. ^3-10 Многие, среди них Бем-Баверк, вообще не желали слышать о таких понятиях, как статика и динамика, — для них существовал лишь один тип теории, который, несомненно, допускал различные степени абстракции, но не логически отличные друг от друга «методы». Были и те, в чьих руках вся дискуссия деградировала в спор о словах. Все это показывает важность (даже для чисто практических целей) логически строгих дефиниций: если бы природа статики была подвергнута строгому анализу, проблемы динамики определились бы сами собой. Но не вся дискуссия представляла собой простую путаницу. Мы находим намеки, указывающие на современную теорию динамики. Это были не более чем намеки, иногда не более чем obiter dicta <оговорки>. Я могу лишь сослаться на относительно ясные и наиболее важные из них — все они принадлежат Панталеони. ^3-11

2) Именно потому, что даже самые выдающиеся мыслители того времени не имели четкой динамической схемы или метода, они не осознавали серьезных недостатков своей статической схемы или метода. Эти недостатки проявляются только в динамическом контексте. В результате эти мыслители сами того не подозревая, то и дело отходили от своей статики, не имея на это права. Ситуация ухудшалась преобладавшим смешиванием статической теории и теории стационарного — или квазистационарного — состояния.

[Данная версия обрывается на этом месте, очевидно она осталась незавершенной. Далее следуют три строки стенографических заметок, являющихся наброском дальнейшего развития авторской мысли.]

b) Определенность, равновесие и устойчивость. Из мастерской Вальраса статическая теория экономической вселенной появилась в виде большого числа количественных соотношений (уравнений) между экономическими элементами или переменными (ценами и количествами потребительских и производительных благ или услуг), которые, как предполагалось, одновременно определяют друг друга. Как только этот великий подвиг был совершен — как только была написана эта Magna Charta строгой экономической теории, которую мы сейчас рассмотрим несколько подробнее, — начал развиваться тип исследований, неизвестный довальрасианской экономической науке. Чистая теория присутствовала в ней с самого, или почти с самого, начала. Но ее техника была весьма примитивной. Вальрасианская система уравнений, однако, принесла с собой множество новых специфически логических или математических проблем, которые намного тоньше и глубже, чем думал сам Вальрас или кто-либо до него. Главным образом это проблемы определенности, равновесия и устойчивости. ^3-12 Они слишком сложны, а самое главное, являются слишком техничными для нас. Но если мы хотим понять природу достижений данного периода и их связь с современными исследованиями, некоторые фундаментальные моменты, связанные с этими проблемами, необходимо упомянуть.

Для этого рассмотрим очень характерное для аналитических методов того периода разделение в том виде, в котором оно содержится как в критической, так и в конструктивной части работы Бёма-Баверка. Он намеревался «объяснить» или «понять» феномен процента. Для решения этой задачи, по его мнению, было необходимо сделать две вещи. Во-первых, найти «причину», «источник» или «природу» процента. Во-вторых, сделав это и защитив результат от критики со стороны других «теорий», следовало заняться проблемой факторов, детерминирующих ставку процента. Математические экономисты, особенно Парето, высказывали презрение к такой методологии. Но ее можно в определенной степени «спасти», если переформулировать следующим образом: поскольку экономическую систему невозможно трактовать как набор неопределенных элементов, мы должны прежде всего определить значения соответствующих этим элементам понятий (включая процент). Лишь потом мы сможем точно сформулировать проблему их определения через определенные свойства функций (взаимосвязей), которые подразумевает эти значения. Далее логически следует доказательство того, что проблема действительно может быть решена (доказательство существования решения) и, наконец, исследование «законов», на которые проливает свет это решение (свойств решения). Проделав все это, мы сможем сказать, что мы «объяснили» или «поняли» тот элемент или те элементы, которые мы хотели «объяснить» или «понять».

В более общем плане, и в то же время более просто, мы можем сказать, что определили набор величин (переменных), если мы можем указать соотношения, которым они должны соответствовать и которые ограничивают возможный диапазон их значений. Если эти соотношения определяют лишь одно значение или последовательность значений, мы говорим об однозначной определенности — случай, который, конечно, особенно удобен. Однако соотношения могут определять более чем одно возможное значение или последовательность значений — что менее удовлетворительно, но все же лучше, чем ничего. В частности, соотношения могут определять только диапазон значений. ^3-13 В свете того, что было сказано в предыдущем абзаце, мы понимаем, что «определение» набора величин в том смысле, в котором мы используем это выражение, — это еще не все, что входит в задачу «объяснения» явления. Но мы также понимаем, что это неотъемлемый и важный элемент — или, точнее, совершенно необходимый шаг — в решении этой задачи. Вот и ответ на вопрос, столь часто задаваемый с усмешкой: почему теоретики должны так беспокоиться об «элементарной определенности».

Если соотношения, выведенные из нашего исследования «значения» феномена, определяют набор значений переменных, которые не обнаруживают тенденции к изменению под воздействием тех факторов, которые заключены в самих этих соотношениях, мы говорим о равновесии: мы говорим, что эти соотношения определяют условия равновесия или позицию равновесия данной системы и что существует набор значений переменных, удовлетворяющий условиям равновесия. Конечно, вовсе не обязательно должен существовать такой набор значений переменных, который удовлетворял бы заданному набору соотношений. Кроме того, возможно существование нескольких подобных наборов или бесконечного множества их. Наличие нескольких равновесий не обязательно бесполезно, но, с позиций любой точной науки, су ществование «однозначно определенного равновесия (набора значений)», конечно, является наиважнейшим, даже если доказательство должно быть приобретено ценой весьма ограничительных допущений. При невозможности доказать существование однозначно определенного равновесия — или, во всяком случае, небольшого количества возможных равновесий — на сколь угодно высоком уровне абстракции данная область исследования представляет собой хаос, не подвластный аналитическому осознанию. И в данном случае мы получаем простой и убедительный ответ на вопрос непосвященного о причинах нашего беспокойства относительно «определения равновесия», а также на более специфический вопрос: почему эта концепция играла такую роль в учениях Вальраса и Маршалла? ^3-14

Соотношения, с которых мы начинаем, в зависимости от того, связывают ли они элементы, относящиеся к одному моменту или к разным, могут определять статическое или динамическое равновесие. Ведущие теоретики того периода пользовались только первым понятием — по крайней мере, в своих математических построениях — и, кажется, не имели сколько-нибудь точного представления о проблемах, центральных для второго. Поэтому мы ограничимся статическим равновесием, за исключением тех случаев, когда описание и критика рассматриваемых теорий потребуют от нас упоминания динамических аспектов. Следует подчеркнуть, как это было сделано в первой части данного параграфа в отношении самих терминов «статический» и «динамический», что концепция равновесия, как статическая, так и динамическая, не имеет ничего общего с каким-либо заимствованием (оправданным или нет) из тех областей естественных наук, где встречаются аналогичные концепции. Они являются логическими категориями и поэтому столь же общи, как и сама логика. Они встречаются и в естественных, и в общественных науках, потому что их создал один и тот же человеческий разум.

Равновесие, независимо от того, статическое оно или динамическое, может быть устойчивым, нейтральным или неустойчивым. Прежде чем углубиться в этот предмет, неплохо будет кратко — и очень поверхностно — остановиться на смысле системы уравнений и на концепции одновременного определения значений некоторого набора переменных. Мы снова начинаем с первых двух из четырех шагов, на которые мы разделили аналитическую процедуру и которые впервые в истории экономической теории стали ясно различимыми в исследовании Вальраса, т. е. обратимся к природе феноменов, которые намереваемся изучать, и раскроем предположительно существующие (исходя из наших знаний о природе этих феноменов) взаимосвязи между ними. Выразив эти взаимосвязи с помощью уравнений, мы готовы к третьему шагу: мы объединим их в систему (теоретическую «модель») и зададимся вопросом, существует ли такой единственный набор значений элементов, представленных в этой системе в качестве переменных (или «неизвестных»), который удовлетворит всем уравнениям одновременно — отсюда выражение «одновременно выполняемые уравнения» . До сих пор, надеюсь, все было достаточно просто. Но ответ на последний вопрос — конечно же, в большинстве случаев отрицательный — дать чрезвычайно трудно. Простой здравый смысл, несомненно, может подсказать определенные условия, которые необходимо соблюсти при нахождении такого уникального набора значений — «решения». Так, уравнения должны быть «подлинными» уравнениями, а не простыми тождествами (типа х равняется ж); ^3-15 они должны быть независимыми в том смысле, что ни одно из них не должно выводиться из другого или других уравнений; ^3-16 их должно быть достаточно много; и, конечно, они не должны противоречить друг другу. ^3-17 Но эти условия адекватны и легко верифицируемы лишь в очень простых случаях, к которым система Вальраса не относится. Весьма развитая аргументация с использованием некоторых сложных инструментов современной математики необходима для решения проблемы, на которую мы бросим беглый взгляд в § 7. Вальрас и Маршалл были далеки от ее решения — одной из причин послужило отсутствие в период их творчества некоторых требуемых для этого математических инструментов — и даже не имели ясного представления о ее существе и сложности. Но, как мы также увидим, Вальрас занимался не только «подсчетом уравнений». ^3-18

[Эта версия также не завершена. Далее мы приводим один абзац из ранней версии (см. Приложение), так как в нем очень кратко даются определения устойчивого, нейтрального и неустойчивого равновесия. Эти понятия будут снова затронуты в последующих параграфах данной главы.]

Итак, мы можем рассматривать стационарные и эволюционные процессы и анализировать оба вида процессов либо статическим, либо динамическим методом. Теперь введем понятие равновесия. Простейшим и в большинстве применений наиболее важным является случай статического равновесия. Предположим, мы решили вопрос, какие из элементов экономической вселенной мы хотим определить и какими должны быть данные и соотношения, посредством которых это будет сделано. Далее возникает вопрос: являются ли эти соотношения, которые должны выполняться одновременно (система уравнений), достаточными для того, чтобы определить наборы значений этих элементов (переменных), удовлетворяющие этим уравнениям? Такой набор может не существовать вовсе, возможно наличие одного такого набора или более чем одного. Наша система не становится бесполезной, если таких наборов несколько. Но наиболее подходящим случаем, о ниспослании которого молится каждый теоретик, является, конечно, случай единственного набора значений. Такие наборы мы называем равновесными и говорим, что система находится в равновесии, если ее переменные принимают определенные таким образом значения. При этом, разумеется, эти значения намного полезнее для нас, если они устойчивы, чем если они нейтральны или неустойчивы. Устойчивое равновесное значение — это такое равновесное значение, изменение которого на небольшую величину приводит в действие силы, способствующие возвращению к прежнему состоянию; нейтральное равновесие — это такое равновесие, которое не связано с подобными силами; неустойчивое равновесие — это такое равновесие, изменение которого приводит в действие силы, уводящие систему все дальше и дальше от равновесия. Шар, находящийся на дне чаши, иллюстрирует первый случай; шар, лежащий на бильярдном столе, — второй; и шар, помещенный на верхнюю точку перевернутой чащи, — третий случай. Естественно, условия, которые обеспечивают устойчивость, а отсутствие которых порождает неустойчивость, особенно интересны для постижения логики экономической системы. Наше высказывание, что именно условия устойчивости стабильности порождают наши теоремы, следует понимать именно в этом смысле.

4. Гипотеза конкуренции и теория монополии

[Этот параграф был обнаружен в четырех частях, три из них распечатаны на машинке (в каждой страницы пронумерованы отдельно) и одна в рукописи без нумерации страниц. Судя по всему, части должны были следовать друг за другом, за исключением последней, очень короткой и, по-видимому, написанной довольно-таки рано. Рукописной была часть, трактующая олигополию. Она явно осталась незавершенной. Еще один текст, озаглавленный «Монополия, олигополия, двусторонняя монополия», — вероятно предварительный эскиз (не распечатан), — был отдан на хранение вместе с остальной рукописью в Хафтонскую библиотеку Гарварда.]

Выше уже было сказано, что экономисты рассматриваемого периода, по сути, сохраняли привычку своих «классических» предшественников, заключавшуюся в рассмотрении конкуренции как нормальной ситуации, на основе изучения которой необходимо строить общий анализ; ^4-1 и что, подобно этим предшественникам, они переоценивали область применимости такого рода анализа. Фактически довольно большое число авторов рассматривали конкуренцию как нормальную ситуацию либо в том смысле, что она типична для большинства случаев реальной деловой практики (Вальрас, австрийцы), либо в том смысле, что отклонения от конкуренции, хоть и частые, могут быть полностью учтены посредством введения в каждом случае специальных условий (Маршалл, Виксель); ^4-2 либо в том смысле, что конкуренция «должна» быть нормальной ситуацией и ее можно — и «следует» — воплощать в жизнь посредством соответствующих мер (Кларк); либо, наконец, в том смысле, что реальная экономическая система, какой бы неконкурентной она ни была в различных своих частях, тем не менее в целом ведет себя так, как будто бы она конкурентна (Кассель). Кроме того, хоть и не все эти авторы некритически воспевали конкуренцию (см. ниже, § 5), почти все они имели склонность, характерную для экономиста-теоретика (которая не имела ничего общего с политическими предпочтениями), — склонность к простым, легко «манипулируемым» моделям. Ясно, что обобщенное описание теоретиком экономического поведения значительно упрощается с принятием допущения, согласно которому цены всех продуктов и «факторов» не могут быть подвержены ощутимому влиянию со стороны отдельного домохозяйства и отдельной фирмы, а потому могут трактоваться как данные в рамках теории их поведения. ^4-3 Таким образом, эти цены в общем и целом определяются совокупным влиянием действий всех домохозяйств и всех фирм на «рынках». Механизмы этих рынков сравнительно просто объяснить, коль скоро домохозяйства и фирмы не имеют иного выбора, кроме как приспосабливать количества товаров и услуг, которые они желают купить или продать, к «господствующим» ценам. Мы можем назвать это «принципом исключения стратегического поведения» и в соответствии с этим сказать, что в целом чистая теория данного периода преимущественно была чистой теорией статического равновесия, исключавшей стратегическое поведение. Общее повышение уровня строгости научных рассуждений в конце концов привело к появлению если и не термина, то сути того, что мы теперь называем чистой или совершенной конкуренцией. ^4-4

а) Гипотеза конкуренции. Она была сформулирована Курно в конце главы 7 и начале главы 8 его «Исследований»: начав со случая чистой монополии (см. его обсуждение ниже), он сначала ввел еще одного продавца, потом еще нескольких — и так до тех пор, пока, увеличив их количество до бесконечности, не пришел к случаю «неограниченной» (illimited) конкуренции, в котором количество продукта, выпускаемое каким-либо производителем, слишком мало для того, чтобы ощутимо влиять на цену или проводить ценовую стратегию. ^4-5 Джевонс добавил к этому свой закон безразличия, в котором дал понятие совершенного рынка, на котором не может в какой-либо момент времени существовать более чем одна цена каждого однородного товара. Эти два признака — исключение ценовой стратегии и закон безразличия — выражают, насколько я могу судить, то, что Вальрас называл libre concurrence <свободной концепцией — фр.>. Определение Парето (Cours. I. P. 20) сводится к тому же самому. Однако это не избавляет от всех логических трудностей, скрывающихся за понятием конкурентного рынка, ^4-6 и некоторые из них должны быть здесь кратко упомянуты.

Механизм чистой конкуренции предположительно действует через желание каждого участника максимизировать свою чистую выгоду (удовлетворение или денежный выигрыш) посредством оптимального приспособления количеств покупаемых и продаваемых <благ>. Но, как бы мы ни исключали «стратегическое поведение», все равно останется в силе тот факт, что эта адаптация приведет к различным результатам в зависимости от информированности, скорости реакции и «рациональности» участников игры, а также в зависимости от их ожиданий относительно будущих изменений цен, не говоря уже о том, что действия этих участников подвержены дополнительным ограничениям, созданным их прошлыми решениями. Как мы увидим далее, Вальрас весьма хорошо понимал эти трудности и (например, в последнем абзаце 35-го урока своих «Элементов») ясно видел необходимость в будущем сконструировать динамическую систему для того, чтобы принять их в расчет. Однако он видел не менее ясно, что, будучи поглощенным решением новаторской задачи разработки основ математической теории экономического процесса, он не имел иного выбора, кроме героического упрощения (Elements. Р. 479). Так, вначале он постулировал, что количества производительных услуг, которые заключены в единице любого продукта (производственные коэффициенты), являются технологическими константами; что не существует такого феномена, как постоянные издержки; что все фирмы в отрасли производят продукт одного и того же вида, одним и тем же методом и в равных количествах; что производственный процесс не занимает времени; что проблемами размещения производства можно пренебречь. В таких обстоятельствах было вполне естественным, что он и в данном случае пользовался или злоупотреблял привилегиями пионера, сводя все возможные типы реакций к единому стандартному типу. ^4-7 Возникает вопрос: какие из этих допущений (и в какой степени) он подразумевал в своем понятии «свободной конкуренции»? Некоторые (среди них профессор Найт) утверждали, что Вальрас (и вообще теоретики той эпохи) намеревался причислить к атрибутам чистой конкуренции «всезнание», идеальную рациональность и мгновенность реакции. Тогда отклонения от этой модели должны принадлежать к обширной области так называемых «фрикций». Фрикции должны выполнять функцию «помощника» чистой конкуренции, который «подбирает» все, что последняя не в состоянии вместить в себя. Однако представляется, что нет смысла так перегружать чистую конкуренцию и при интерпретации авторов той эпохи вполне возможно отделить их понятие чистой конкуренции, определенное в предыдущем абзаце, от любых дальнейших допущений о знаниях, быстроте реакции, рациональности действий и всех других вышеупомянутых моментах даже в тех случаях, когда авторы сами не проводили такого разделения.8

Маршалл, однако, придерживался другой линии. В то время как Вальрас более всех других ведущих экономистов был склонен к отметанию всего, что он не считал существенным для своей теоретической схемы, Маршалл, следуя английской традиции, был склонен «спасать» каждый «кусочек» реальности, который мог остаться без его внимания. Что касается нашего случая, то он не пытался во всех тонкостях отточить логику конкуренции. На первых страницах своих «Принципов» Маршалл подчеркнул важность скорее экономической свободы, чем конкуренции, и воздержался от строгого определения последней. Более того, в «Принципах» он уделял много внимания проблемам отдельных фирм, — тому, как они завоевывают свои специализированные рынки и маневрируют на них, а затем вновь теряют эти рынки, — и определенным последствиям таких действий. Представляется, что в этом есть нечто большее, чем простая неприязнь к голым абстракциям. Это осведомленность о том круге проблем, которые позднее разрабатывались в теории монополистической (Чемберлин) или несовершенной (Робинсон) конкуренции. Можно сказать, что Маршалл был основоположником этой теории. Но между ним и современными приверженцами данной теории существует тонкое различие в подходах к указанным проблемам, которое не так-то просто выразить.

Если мы считаем, с одной стороны, что из всего бесконечного разнообразия рыночных структур чистая или совершенная монополия и чистая или совершенная конкуренция выделяются благодаря определенным свойствам — из которых наиболее важным является то, что оба случая доступны для трактовки посредством относительно простых и (как правило) однозначно определенных рациональных схем, — и, с другой стороны, что значительное большинство практических ситуаций есть не что иное, как смеси и гибриды этих двух случаев, то представляется естественным принять чистую монополию и чистую конкуренцию в качестве двух чистых или фундаментальных структур и заняться изучением того, как ведут себя их гибриды. Такова позиция теоретиков монополистической или несовершенной конкуренции. Но вместо того чтобы рассматривать гибридные структуры как смеси или отклонения от фундаментальных, мы можем также считать фундаментальными структурами гибриды, а чистую монополию и чистую конкуренцию — крайними ситуациями, в которых содержание реального экономического поведения выхолощено. Это намного ближе к тому курсу, которого придерживался Маршалл. Если читатель считает, что я стремлюсь провести разделение там, где нет различий, ему следует задасться вопросом: соответствует ли данное выше определение чистой конкуренции тому, что мы подразумеваем, говоря о конкурентном бизнесе? Не правда ли, при этом мы имеем в виду систему мотивов, решений и действий, навязываемых фирме необходимостью вести дела лучше или по меньшей мере успешнее своих собратьев; это именно та ситуация, применительно к которой мы говорим о технологической и коммерческой эффективности «конкурентного» предприятия. Эта форма поведения должна полностью отсутствовать в случае как чистой монополии, так и чистой конкуренции, которые тогда логичнее назвать вырожденными, а не фундаментальными структурами. ^4-9 Это, если я не ошибаюсь, сегодня ощущается повсеместно — отсюда поиск «работоспособного» (workable) понятия конкуренции (Дж. М. Кларк), который вполне мог бы начинаться с анализа аргументации Маршалла. Однако последний был исключительно неудачливым в этой части своего учения. Ни теоретики, ни враги теории из числа институционалистов не нашли у него намеков, которые они могли бы развить.

b) Теория монополии. Мы уже сделали обзор работ и взглядов экономистов данного периода, относящихся к практическим проблемам монополии, олигополии и монополистической практики, которые попали в центр внимания экономистов благодаря быстрому развитию крупного бизнеса. Теперь мы должны обратиться к теоретическим инструментам, которые эти экономисты создали для использования в данной области. Несколько превосходных критических историй концепций этого рода позволяют нам ограничиться самыми общими контурами. ^4-10 Главными были достижения Курно; исследования данного периода можно рассматривать как серию успешных попыток развить его статическую теорию чистой монополии и другую серию намного менее успешных попыток развить и исправить его теории олигополии и двусторонней монополии. Второе место разделили Маршалл и Эджуорт. ^4-11

Чтобы оценить достижения Курно, необходимо вспомнить то обстоятельство, что, как мы отметили не без удивления, до него практически не существовало теории монополии, несмотря на все разговоры о ней, и даже отправная точка его анализа — маршаллианская функция спроса (loi du debit) не была достаточно ясно сформулирована до 1838 г. В первую очередь заметим, что функция спроса D = F(P), а стало быть, и функция выручки pF(p) и функция предельной выручки F(p)+ pF'(p) (Researches. P. 53) являются объективно данными для монополиста, который, с одной стороны, может «эксплуатировать» данную функцию спроca по своему усмотрению но, с другой стороны, предположительно не может изменить ее к своей выгоде, например с помощью рекламы или обучения своих покупателей новым способам использования его продукта. Таким образом, нам впервые представлено (в неявном виде) определение монополии, которое исключает значительное большинство всех «единственных продавцов», наблюдаемых нами в реальной жизни.^4-12 Данные функции выручки Курно затем сопоставил с кривыми общих и предельных издержек, ^4-13 чтобы вывести теорему, которая теперь столь хорошо известна всякому начинающему: мгновенный выигрыш максимизируется, если монополист устанавливает цену, при которой предельная выручка равна предельным издержкам (Researches. Р. 57). Эта теорема, конечно, строго статична и относится к сфере частичного анализа (см. ниже, § 6). Кроме того, она основывается исключительно на критериях максимума, разработанных в дифференциальном исчислении, т. е. доказывается существование и единственность максимума и характер влияния издержек на оптимальную цену монополиста определяется лишь для небольших изменений [величин]. ^4-14 Но, несмотря на эти и другие критические замечания, которые не могут быть представлены здесь, ^4-15 это было замечательное достижение, к которому, так же как и к трактовке налогообложения товаров, произведенных в условиях монополии (глава 6), мы должны относиться с величайшим восхищением.

В главе 13 Книги V Маршалл воспроизвел этот анализ посредством своей собственной техники, которую не каждый сочтет превосходящей технику Курно. ^4-16 Но он добавил и нечто по-настоящему свое. Курно действительно понимал, что структура издержек монополиста может оказаться более благоприятной, чем в конкурентной отрасли. Но именно Маршаллу выпала честь отметить всю важность этой возможности и раскрыть ее со всем размахом его практической мудрости: его аргументация в действительности сводится к отрицанию тезиса, что цена, обычно устанавливаемая в условиях современной промышленной монополии, выше, а количество произведенных продуктов меньше, чем было бы «при свободной конкуренции». Опять-таки Курно конечно знал, но не подчеркивал то обстоятельство, что монопольная цена является детерминированной в ином смысле, нежели конкурентная цена: при чистой конкуренции фирмы должны принимать преобладающую цену; монополисты не подвержены такому принуждению и либо по стратегическим соображениям увеличения своей собственной прибыли, либо в интересах кого-либо еще, особенно покупателей, вполне могут устанавливать цены ниже сиюминутного оптимума. Маршалл понимал, что это значит. Взору исследователя открывалось широкое многообразие важных феноменов и проблем, ^4-17 которым суждено было вскоре снова погрузиться в идеологический туман. ^4-18 Но, как и Курно, Маршалл не уделил адекватного внимания одному очень важному аспекту монополистической стратегии — ценовой дискриминации. Теория этого явления в рудиментарной форме была разработана Дюпюи, Вальрасом^4-19 и Эджуортом. Рассмотрение этого круга проблем Пигу в работе «Богатство и благосостояние» показывает уровень понимания дискриминации экономистами того периода. Однако мы не должны забывать, что специалисты по прикладным дисциплинам, особенно по экономике транспорта, пошли дальше этого. ^4-20

[с) Олигополия и двусторонняя монополия.] Курно, однако, оставил в наследство экономистам еще два вклада. Один из них — теория олигополии, ^4-21 или, как ее стали называть по наиболее интенсивно обсуждавшемуся частному случаю, теория дуополии. Как отмечалось выше, он столкнулся с олигополией, когда, начав с монополии, стал вводить одну, две, три... конкурирующие фирмы сопоставимых размеров, пока не пришел к «неограниченной» конкуренции; для нее он корректно вывел еще одну теорему из тех, которые ныне хорошо известны всякому начинающему изучать экономическую теорию, а именно: в условиях равновесия чистой конкуренции цена равна предельным издержкам. И в отправной и в конечной точке его аргументация была вполне логически правильной и последовательной. Поэтому ничто не могло быть более естественным, как применить те же рассуждения и к промежуточным ситуациям. Вводя для простоты лишь одного конкурента и (также для простоты) проигнорировав издержки производства, ^4-22 Курно легко пришел к утверждению, что этот конкурент, обнаружив рядом монополиста, будет предлагать на рынке, который предполагается совершенным, количество (совершенно однородного) товара, максимизирующее его доход при неизменном выпуске упомянутого монополиста. Последний затем адаптирует свой выпуск к новой ситуации, то же сделает и новичок, и т. д. при неуклонном падении цены — настолько автоматически, как будто на каждой стадии общий выпуск обоих дуополистов выставляется на аукцион. Курно посредством своего аппарата кривых реакции показал (не без элегантности), ^4-23 что при его допущениях это пошаговое приспособление выпусков приводит к единственному и устойчивому равновесию, а именно состоянию, в котором дуополисты продают равные количества по цене ниже монопольной, но выше конкурентной, которая при отступлении от нее восстанавливается посредством «серий реакций с постоянно убывающей амплитудой» (Researches. P. 81).

Так как этот результат — независимо от того, отвергали его или принимали, — стал основой всех дальнейших исследований олигополии и отправной точкой дискуссии, продолжившейся до 1930-х гг., мы прежде всего (дабы извлечь мораль из всей этой истории) ^4-24 постараемся выяснить, как нам следует оценивать решение Курно и какое дальнейшее развитие мы могли бы ожидать в отсутствие исторической информации. Для начала следует уяснить, что решение Курно не абсурдно. Неправда, что его дуополисты действуют исходя из допущения о поведении друг друга, непрерывно опровергаемого фактами, а именно допущения, что каждый принимает предлагаемое другой стороной количество как постоянное, тогда как на самом деле не может не видеть, как эта сторона непрерывно изменяет данное количество. Такое допущение вовсе не подразумевается. Все, что требуется, — это чтобы каждый выбрал этот конкретный метод для определения того, как будет реагировать другая сторона, или чтобы он принимал выпуск другого как постоянный в данный момент и как ориентир для своего следующего шага. Однако столь же ясно должно быть и то, что поведение, выбранное Курно, не является единственно возможным или даже «нормальным». Дуополисты могут вступить в соглашение о кооперации. Или без какого-либо соглашения — открытого или молчаливого — могут оба установить монопольную цену. ^4-25 Они могут также вступить в борьбу либо с намерением лидировать или «выгнать» конкурента с рынка, либо с намерением заставить его вести себя желаемым образом. При этом одна сторона или обе, возможно, попытаются блефовать. Любое из этих направлений действий может в конце концов привести к устойчивой ситуации. Но нет гарантии, что так произойдет, и даже если это случится, то в большинстве случаев за счет разрушения специфически дуополистической структуры. В таком случае единственное, что можно утверждать о последней, не вводя дальнейших допущений, — это что общего решения не существует. ^4-26 Однако мы сразу же видим следующее: хотя курс, который выберет дуополист или олигополист, отчасти зависит от его человеческих качеств — ив этом смысле мы можем лишь перечислить возможные типы поведения — он также зависит от общей деловой ситуации и от позиции предприятия по отношению к конкурентам, особенно от его (предприятия) и их структур издержек. Это открывает путь к выходу из тупика и к множеству результатов, которые специфичны для определенных ситуаций и зачастую не более чем сужают пределы «неопределенности», но все равно достаточно интересны.

Мы уже знаем, почему Курно отрицал все вышесказанное: в своем кратком наброске теории ценообразования он явно стремился, начав с чистой монополии, не изменяя ничего, кроме числа конкурентов, следовать непрерывной линии рассуждений, которая привела бы к случаю чистой («неограниченной») конкуренции. На этой линии он встретился лишь с количественной адаптацией, поэтому данный тип поведения превратился для него (вполне естественно) в ключевой. Следовательно, критиковать его можно за то, что он упустил из виду следующее обстоятельство (или пренебрег им): как только мы уходим от случая чистой монополии, возникают факторы, которые отсутствовали в последнем и снова исчезают при достижении чистой конкуренции; иными словами, непрерывная линия от монополии к конкуренции — ненадежный ориентир. Следующими шагами в анализе — когда в 1880-х гг. и после экономисты обнаружили решение Курно и заинтересовались им — должны были стать попытки изучения этой ситуации, выявления факторов, определяющих ценовую стратегию и разработки теории наиболее важных из этих факторов. Все они призваны были открыть для экономистов плодородную область проблем ценообразования в современной промышленности, в том числе проблему «цен, включающих расходы по доставке» или проблему дифференциации цен в зависимости от размещения <покупателя>. Это должно было привести к соединению чистого анализа с «институциональными» фактами и к возникновению более глубокой и практически применимой теории цены.

На самом деле, с более чем пятидесятилетним лагом, мы более или менее достигли этого положения, хотя еще многое предстоит сделать. Как выдающуюся веху на этом пути можно упомянуть работу профессора Чемберлина. ^4-27 Но в рассматриваемом периоде можно отметить крайне мало явлений, предвосхитивших это достижение. В качестве примера я упомяну частое акцентирование Маршаллом следующего обстоятельства: если к каждому дуополисту (олигополисту) применим «закон возрастающей отдачи», то один из них, способный расширять производство с наибольшим сравнительным преимуществом, имеет шанс «вытеснить всех своих соперников с рынка». Это подразумевает, хотя Маршалл этого не говорит, ^4-28 признание особенно важного вида ценового лидерства. ^4-29 Упомяну также попытку Эджуорта^4-30 трактовать дуополию как предельный случай взаимосвязанного спроса на монополизированные товары. Однако в остальном для большей части проведенных исследований характерен бесплодный критицизм или столь же бесплодная защита решения Курно. Ж. Бертран, насколько мне известно, первым высказал принципиальную критику решения Курно, но сделал это столь неадекватно, ^4-31 что, я думаю, едва ли она могла произвести сильное впечатление, если бы Маршалл, Эджуорт, Ирвинг Фишер, Парето^4-32 и другие не отвергли (хотя частично или полностью по другим причинам) решение Курно. К концу столетия из ведущих экономистов лишь Виксель^4-33 продолжал защищать решение Курно, и около 1912 г. в книге Wealth and Welfare Пигу написал, что неопределенность или, точнее, существование области неопределенности относительно количества направляемых в производство ресурсов в дуополистических ситуациях «теперь признано экономистами-математиками». Хотя эта позиция действительно приемлема, если проблему поставить в наиболее общей форме, при которой вся информация сводится к наличию нескольких продавцов (или покупателей), каждый из которых может существенно влиять на цену и выпуск, читатель должен понимать, что это не более чем первый шаг, который приглашает к дальнейшему анализу в свете дополнительной информации (гипотез). Поэтому читателя не удивит тот факт, что, устояв против слабой и бесплодной критики, решение Курно возродилось в 1920-е гг., и это вылилось в ситуацию, бегло изображенную выше.

[Здесь рукопись обрывается. Поскольку в начале § 4с Шумпетер написал, что Курно оставил в наследство два вклада, одним из которых была теория олигополии, нижеследующие три абзаца, посвященные рассмотрению вклада Курно в теорию двусторонней монополии, выглядят логичным продолжением. Это короткое рассуждение было написано намного ранее, было напечатано на машинке и содержало много карандашных стенографических пометок.]

Курно оставил в наследство еще одно достижение. В главе 9 «Исследований» он рассматривал случай, который отличается от дуополии, но обладает фундаментальным сходством С ней. На два различных товара, каждый из которых контролируется своим монополистом, имеется совместный спрос со стороны конкурирующих между собой производителей третьего товара, причем первые два товара не имеют других применений. Этот случай приоткрывает перед нами широкое многообразие рыночных структур, которые пока еще далеко не полностью изучены. Кроме того, исследование Курно учит нас, как поступать с проблемами данного типа и какие полезные упрощения могут быть сделаны как временные приемы, необходимые для достижения результата. Эти две заслуги Курно имеют огромное значение. Но в остальном его исследование открыто для возражений, подобных тем, которые выдвигались против его трактовки проблемы чистой дуополии. В его теории цены двух товаров независимо определяются условием, согласно которому каждый монополист стремится максимизировать свою собственную чистую выручку, предполагая при этом цену другого монополиста неизменной; иными словами, Курно постулирует тот тип поведения, который является лишь одним из многих возможных и который, кроме того, даже будучи реализованным, не всегда приводит к устойчивому равновесию. Эджуорт, Боули и Виксель — наиболее важные из тех авторов, кто продолжил эту дискуссию. Но наиболее ценные материалы для анализа проблем данного типа следует искать в Книге V Маршалла.

Теоретическим прототипом теории двусторонней монополии была теория изолированного обмена. Неопределенность последнего случая прекрасно осознавалась несколькими авторами XVIII столетия; например Беккариа. Карл Менгер и вслед за ним все представители австрийской школы подчеркивали этот результат, так как он был частью их аргументации, доказавшей определенность цены конкурентного равновесия. Наиболее простой способ убедиться в этом — изучить рассмотренный Бёмом-Баверком случай с рынком лошадей, в котором цена лошади остается неопределенной между оценками ее полезности продавцом и покупателем, до тех пор пока увеличивающееся количество покупателей и продавцов в конце концов не сведет этот интервал к точке. ^4-34 То, что стремились выразить австрийцы, было намного корректнее и элегантнее изложено Эджуортом в работе Mathematical Psychics (1881), ^4-35 где аппарат кривых безразличия и контрактных кривых использовался именно в целях анализа интервала неопределенности при двусторонней монополии. А. Маршалл популярно представил этот результат на примере рынка яблок и орехов (Principles. Р. 416; Appendix. Note XII) «Принципы». Приложение F; «Математическое приложение. Замечание ХII». Там он добавил еще и результат Берри^4-36: если предельная полезность одного из обмениваемых товаров постоянна, — случай, имеющий определенную теоретическую ценность, если этим товаром являются деньги, — то купленное количество другого товара будет однозначно определяться «любым путем, которым мог пойти бартер». ^4-37

Это соотношение теории двусторонней монополии или олигополии и случая изолированного обмена говорит о том, что главной проблемой является выявление факторов, ограничивающих интервал неопределенности. Однако об этом теория изолированного обмена мало что может сказать. Во всех случаях такого рода, возникающих в современной промышленности, особенно на современных рынках труда, размер интервалов, в которые могут попадать обменные соотношения — иногда возможна даже их однозначная определенность, — зависит от конкретных обстоятельств ситуации, которые должны быть введены специальным допущением. Успех будет зависеть от нашей способности выдвинуть гипотезы, которые, хотя и не являются универсальными, объясняют значительное количество случаев или описывают отдельные, особенно значимые, ситуации. Но опять-таки, как и в случае дуополии и олигополии, мы встречаемся с двумя значительными трудностями: на практике рыночное поведение в большей степени формируется ожиданиями, быстро изменяющимися в суматохе капиталистического развития, чем наблюдаемыми параметрами ситуации. Даже если бы это было не так, поведение все равно невозможно полностью понять, изучая объективные факторы данной ситуации и не принимая в расчет людей определенного типа, которые в состоянии принимать стратегически важные решения и количество коих в большинстве случаев столь мало, что общие суждения о закономерностях их поведения теряют смысл.

5. Теория планирования и социалистической экономики

Мы уже знаем, что большинство ведущих теоретиков данного периода не были такими безусловными приверженцами laissez-faire, какими их иногда пытались представить. Однако в соответствии с целями этой главы еще более важно подчеркнуть, что они также не были и безоговорочными сторонниками чистой конкуренции. Вальрас, хотя его схема национализации земли определенно этому противоречит, воспроизвел старый тезис, согласно которому состояние равновесия при чистой конкуренции всегда гарантирует максимум удовлетворения для всех участвующих сторон. Но он сделал это в новой и более строгой манере, которая пролила яркий свет на все лежащие в основе этой позиции допущения. Представляется, однако, что он и сам не осознавал, насколько тем самым он сократил практическое значение этого тезиса. Зато это осознавал Маршалл. Он не только указал на тривиальную истину, согласно которой упомянутый тезис допускает, что «всякие различия между разными заинтересованными сторонами в богатстве можно игнорировать» (Principles. Р. 532 «Принципы». Т. II. С. 169), но пошел дальше и показал, что, даже если мы проигнорируем эту тривиальную истину, ^5-1 мы не сможем утверждать, что цены и количества, соответствующие конкурентному равновесию, обязательно максимизируют общее удовлетворение (условно допуская, что последнее понятие имеет смысл) по сравнению с ценами и количествами, порожденными другими ситуациями. Он проиллюстрировал это примерами, в которых «благосостояние» может быть увеличено субсидированием использования ресурсов в тех отраслях, где расширение производства сопровождается большей экономией, чем в других. ^5-2 Мы вернемся к этой проблеме и связанным с ней предметам в приложении к данной главе. Пока же я должен ограничиться следующим замечанием: меры типа тех, которые были предложены Маршаллом, находятся в рамках любого разумного определения планирования. Несомненно, он лишь скользил по поверхности. Но всякое утверждение, согласно которому элемент планирования может «улучшить» функционирование механизма идеально совершенной конкуренции, пробивает брешь в старой стене и потому имеет великое историческое значение. Никакая этическая или культурная критика капитализма — какой бы важной она ни была в других отношениях — не могла добиться такого эффекта. Прочие, среди которых были Эджуорт и Парето, не преминули расширить эту брешь. ^5-3

Намного большее значение имело другое достижение. Три лидера, фон Визер, Парето и Бароне, которые совершенно не питали симпатии к социализму, создали то, что по своим целям и намерениям является чистой теорией социалистической экономики, и тем самым оказали такую услугу социалистической доктрине, какую сами социалисты никогда не смогли бы ей оказать. Как мы знаем, сам Маркс не пытался описать modus operand! централизованного социализма, который он предрек в будущем. Его теория есть анализ капиталистической экономики, без сомнения подчиненный идее, что эта экономика в результате своего неизбежного «краха» и вызванной этим крахом «диктатуры пролетариата» породит социалистическую экономику; но на этом все заканчивается, и никакой (заслуживающей этого наименования) теории социалистической экономики не следует. ^5-4 Большинство его учеников, как мы также знаем, уклонялись от этой проблемы, вместо того чтобы решить ее, хотя некоторые, в частности Каутский, проявили осведомленность о ее существовании, отметив, что социалистический режим после революции должен быть готовым к использованию предшествовавшей капиталистической ценовой системы в качестве временного ориентира — идея, указывающая в правильном направлении.

Далее, для объяснения определенных фундаментальных свойств экономического поведения австрийцы имели обыкновение использовать модель экономики Робинзона Крузо. Поэтому им было особенно легко уяснить, что в их базовом понятии ценности и производных от него понятиях, таких как издержки и вмененные доходы, нет ничего специфически капиталистического: эти понятия на самом деле являются элементами общей экономической логики, теории экономического поведения, которая может быть представлена более ясно в модели централизованно управляемой социалистической экономики, чем в капиталистическом одеянии, в котором она предстает перед наблюдателем, чей исторический или современный опыт связан с капиталистическим миром. Например, когда мы пытаемся объяснить, как Крузо размещает имеющиеся у него ограниченные ресурсы в целях максимального удовлетворения своих потребностей, или, иными словами, сформулировать правила, которым он следует при трансформировании этих ресурсов в объекты, удовлетворяющие его потребности, мы сразу же обнаруживаем, что его экономика может быть охарактеризована определенными «коэффициентами трансформации», выполняющими ту же функцию, которую в конкурентном капитализме выполняют цены. Если мы рассматриваем социалистическую экономику, то еще более очевидно, что для максимизации удовлетворения требуется, например, чтобы соотношение предельных полезностей каждой пары потребительских товаров было одинаковым для всех членов общества; что всякое производство должно быть организовано так, чтобы все средства производства использовались технологически оптимально; что предельная ценностная производительность всех ограниченных ресурсов должна быть одной и той же при всех способах их использования или, во всяком случае, при каждом способе использования должна быть не меньшей, чем при любом другом. Но все это равнозначно утверждению, что всякая попытка вывести общую логику экономического поведения автоматически приведет к теории социалистической экономики в качестве побочного продукта. Первым, кто четко осознал это, был фон Визер (Natural Value. 1-е нем. изд. — 1889).

Во втором томе Cours (1897) ^5-5 Парето превзошел Визера в ясности и искусности изложения, если не в проницательности, и имеет больше, чем кто-либо, оснований считаться основоположником современной чистой теории социалистической экономики. ^5-6 Однако получилось так, что его достижение затмил Бароне, представивший всеобъемлющее исследование предмета в знаменитой работе, которая, если говорить о сущностных моментах, осталась непревзойденной до сего дня. ^5-7 Многие экономисты наших дней добавили новые детали и некоторые дальнейшие разработки. Я упомяну О. Ланге и А. П. Лернера, а в остальном отошлю читателя к работе А. Бергсона, упомянутой в сноске 6.

В двух словах, произведение Бароне содержит следующее: представив в вальрасианской манере^5-8 систему уравнений, описывающих экономическое равновесие в условиях чистой конкуренции в экономике, основанной на частной собственности, он создал аналогичную систему уравнений для социалистической экономики определенного типа. Тогда как при частной собственности доходы одновременно со всеми остальными переменными системы определяются самим экономическим процессом — так что, как мы отметили ранее, производство и распределение являются лишь различными аспектами одного и того же процесса, — в социалистическом обществе, конечно, существует отдельная проблема распределения. Иными словами, общество должно прежде всего отдельным актом, например статьей конституции, определить, какими должны быть «доходы» отдельных членов общества или их относительные доли в общественном продукте. Затем может быть создано центральное общественное агентство или министерство промышленности для управления экономическим процессом и введена единица учета. Каждому члену общества может быть выделено определенное количество этих единиц, которое он волен потратить на производимые этим обществом потребительские блага в соответствии со своими вкусами или «сберечь», т. е. отдать их назад министерству промышленности в целях получения вознаграждения, которое министерство готово выплачивать за отсрочку потребления.

Таким образом, мы можем вывести функции спроса на потребительские блага и функции предложения труда и сбережений, и читателю не составит особого труда увидеть, как министерство, руководствуясь этими функциями и своими собственными технологическими знаниями, обеспечит производство соответствующих количеств потребительских и инвестиционных благ. Такое устройство, конечно, не является единственно возможным и может быть изменено во многих направлениях. Например, мы можем «вынести» инвестирование за пределы области, в которой членам общества дозволен свободный выбор, и подчинить его решениям министерства или парламента, подобно расходам на национальную оборону. Кроме того, мы можем либо предложить членам общества равные «доходы» и затем постулировать, что все должны следовать указаниям министерства относительно характера и количества работы, которую надлежит выполнить, либо изобрести систему дифференциальных уровней дохода, так чтобы обусловить свободное предложение различных видов и количеств труда в каждой отрасли, тем самым вводя в систему «заработную плату» и рынки труда. Бароне набросал теорию социалистического общества, которая подразумевает полную свободу выбора — как в потреблении, так и в сбережении (инвестировании) и в занятости. Но независимо от того, последуем ли мы за ним в этом или нет, формальное сходство между социалистическим порядком вещей и тем, который должен иметь место в капиталистическом обществе совершенной конкуренции, прослеживается весьма отчетливо. Оно не теряется даже в случае диктаторского социализма: совершенный диктатор должен вести себя в соответствии с моделью, прототипом которой является экономика Робинзона Крузо. Но и недиктаторское социалистическое общество может функционировать по принципам, отличным от принципа суверенитета потребителя. Вполне возможно себе представить, например, что члены такого общества должны будут получать не то, чего они действительно хотят, а то, что им следует иметь с точки зрения нескольких экспертов или чиновников. Однако теоретические трудности не возникают ни в одном из этих случаев, кроме случая федералистского социализма, при котором отсутствует центральное агентство и каждая отрасль автономно контролируется «прикрепленными» к ней работниками: в этом случае проблема становится олигополистически неопределенной.

Основной результат исследования Бароне или любого подобного исследования состоит в демонстрации существования для всякого централизованно управляемого социализма системы уравнений, обладающей однозначно определенным набором решений, в том же смысле и с теми же оговорками, как и в случае капитализма совершенной конкуренции, ^5-9 а также наличия у этого набора решений тех же максимизирующих свойств. ^5-10 С менее технической точки зрения это означает, что социалистическая плановая экономика, если рассматривать ее чистую логику, имеет смысл и не может быть отвергнута на том основании, что она неизбежно влечет за собой хаос, развал или иррациональность. Это немаловажно, и мы будем правы, если еще раз подчеркнем значение того факта, что эту услугу социалистической доктрине оказали авторы, которые сами не были социалистами и таким образом победоносно доказали независимость экономического анализа от политических предпочтений или предрассудков. Однако этим все и закончилось. Мы не должны забывать, что, так же как и чистая теория конкурентной экономики, чистая теория социализма разворачивается на очень высоком уровне абстракции и в гораздо меньшей степени доказывает «работоспособность» системы, чем полагают неспециалисты (а иногда и сами теоретики). В частности, утверждение о максимизирующих свойствах решения, характеризующего равновесие в социалистической экономике, конечно же, зависит от институциональных предпосылок и не дает ответа на вопрос, выше или ниже этот чисто формальный максимум по сравнению с соответствующим максимумом конкурентной экономики — особенно если мы отказываемся углубляться в дальнейшие вопросы типа: является ли та или иная институциональная структура более устойчивой к отклонениям от нее или более благоприятной для «прогресса»? Эти вопросы в практической жизни настолько важнее вопросов об определенности или «рациональности» самих по себе, что порою трудно сказать, действительно ли недавние критики социалистической плановой экономики, особенно фон Мизес, ^5-11 намеревались опровергнуть правильность результата Парето—Бароне. Дело в том, что вполне возможно принять его и продолжать утверждать, что социалистическая плановая экономика в силу присущих ей административных трудностей или по любой другой из длинного списка причин «практически неработоспособна» ^5-12 в том смысле, что невозможно ожидать от нее эффективности, сравнимой с эффективностью капиталистического общества, выраженной показателем объема производства. Но хотя чистая теория мало что дает для решения этих проблем, ^5-13 она помогает нам правильно их поставить и сузить границы оправданных различий во мнениях. Таким образом, мы приходим к тому же выводу, как и в случае несоциалистического планирования; после Маршалла теоретическая возможность улучшения механизма чистой конкуренции мерами государственной политики более не должна быть предметом спора; но, конечно же, по-прежнему возможно — как хорошо понимал Маршалл — критиковать отдельные меры или даже всю идею планирования на таких основаниях, как недостаточная компетентность политических или административных органов, призванных решать соответствующую задачу. (Кажется, Маршалл был единственным, кто понимал эту ситуацию.)

6. Частичный анализ

Громоздкая система бесчисленных величин, составляющих бюджеты всех домохозяйств и фирм — микроанализ, если снова использовать выражение Фриша, — располагает к упрощению, например путем объединения их в несколько больших социальных агрегатов — макроанализ. Но есть и другой метод, позволяющий при решении некоторых задач добиться упрощения столь же эффективно. Если мы интересуемся теми экономическими феноменами, которые наблюдаются в небольших секторах экономики, например отдельных «отраслях» среднего размера или, в предельном случае, в индивидуальных домохозяйствах или фирмах, мы можем предположить, что ничто из происходящего в этих небольших секторах не оказывает сколько-нибудь заметного влияния на остальную экономику. Это допущение не обязательно подразумевает, что последняя остается неизменной, хотя именно это мы имеем в виду, когда используем принцип ceteris paribus. Оно подразумевает, что если на рассматриваемый сектор оказывается некоторое внешнее влияние, то этот сектор приспосабливается к нему, не оказывая в свою очередь сколько-нибудь ощутимого влияния на остальную экономику или любой ее элемент (принцип пренебрежения косвенными эффектами): например, изменение ставок заработной платы, происходящее в небольшом секторе, независимо от того, вызвано ли оно условиями этого сектора или влиянием извне исключительно на этот сектор, может трактоваться так, как будто бы оно вообще не влияет на национальный доход или отраслевые кривые спроса. Этот постулат определяет метод «частичного анализа». Хотя этот метод и использовался испокон веков, новую определенность и собственный теоретический аппарат он приобрел в руках Курно, фон Мангольдта и в рассматриваемый период — Маршалла, который, как мы уже отмечали, стал и для многих экономистов остался прежде всего мастером частичного анализа. ^6-1 Этот метод апеллирует к нашему здравому смыслу, который говорит нам, что, если мы довольствуемся аппроксимацией, нам нет нужды принимать в расчет подавляющее большинство влияний и обратных влияний, которые в принципе оказывает малейшее изменение условий производства, скажем булавок, на национальный доход и через него на спрос на бензин. Но тот же здравый смысл должен подсказывать нам, что постулат, являющийся столь мощным упрощающим средством, серьезно сужает диапазон применения метода и фактически исключает рассмотрение всех взаимосвязей, которые не могут наблюдаться в небольших секторах, но лишь в экономике в целом. ^6-2 Поэтому вполне понятно широкое применение частичного анализа как в прошлом, так и в настоящем и то, что с самого начала этот метод осуждался «строгими» теоретиками, особенно Вальрасом и Парето. ^6-3

[а) Маршаллианская кривая спроса.] Стандартным инструментом частичного анализа является рыночная кривая спроса Курно или Маршалла. Она представляет количество товара, которое покупатели готовы купить по данной цене, как функцию этой цены: ^6-4 все другие факторы, влияющие на готовность покупателей совершить покупку, особенно их доходы, выражаются через форму кривой спроса. Кроме того, предполагается, что, по мере того как покупатели передвигаются вдоль кривой спроса, предельное значение единицы дохода («предельная полезность денег») не изменяется, так что покупки, сделанные при любой цене Р₀, не влияют на готовность покупателей приобрести дополнительные количества по любой цене P_t < Р₀. Если значение, которое люди придают единице своего дохода, изменяется не потому, что они тратят больше или меньше на рассматриваемый товар, а по другим причинам, то индивидуальные и рыночные кривые спроса смещаются и/или меняют форму (происходит «сдвиг»). В «Принципах» (р. 171 et seq) Маршалл тщательно разработал теорию этих кривых спроса, фактически полностью заложив основу для исследований спроса в будущем. Но он недостаточно подчеркивал строгость ограничений, связанных с их применимостью (даже в качестве приближений). На самом деле они могут использоваться только для товаров, которые сравнительно малозначительны, — поглощают лишь небольшую часть общих расходов покупателей, — или для сравнительно небольших изменений в ценах «важных» товаров. ^6-5 Лишь в подобных случаях кривые спроса отдельных домохозяйств могут трактоваться как «перевод» закона убывающей полезности на язык цен (р. 169 <с. 157>), и их не надо заново изображать для каждой цены. Лишь в подобных случаях развитое Маршаллом изобретение Дюпюи — потребительский излишек — приобретает свой истинный смысл.

[b) Концепции эластичности.] Понятие потребительского излишка будет обсуждаться ниже, в приложении к этой главе. Пользуясь возможностью, я представлю маршаллианское понятие ценовой эластичности спроса (зачатки этого понятия, как мы видели, содержатся в трактатах Курно и Милля). Поведение в каждой точке всякой непрерывной и дифференцируемой «кривой» описывается ее наклоном или дифференциальным коэффициентом в этой точке: если ордината (в нашем случае цена) обозначается через Y, абсцисса (в нашем случае количество) — через X, а рассматриваемая точка — х₀, то выражение имеет вид:

Дополнительную информацию несут в себе производные более высокого порядка, но это нас здесь не интересует. Наше выражение, однако, имеет недостаток: его результат не является чистым числом, инвариантным по отношению к единицам, в которых измеряются цена у и количество х. Простое средство преодоления этого недостатка — разделить приращения dy и dx на соответствующие цену и количество. Таким образом, мы получаем: (dy/y)/(dx/x) или xdy/ydx — так называемую гибкость [flexibility] цены. Однако если мы хотим выразить чувствительность количества спроса к небольшим изменениям цены, то лучше пользоваться обратной величиной, т. е. (dx/x)/(dy/y) = ydx/xdy — «эластичностью». Так как это выражение всегда отрицательно в силу того, что количество спроса уменьшается с ростом цены и наоборот (по крайней мере, в случае маршаллианской кривой спроса), мы можем поставить перед ним минус, чтобы получить положительное число: -ydx/xdy и есть то выражение, которое Маршалл назвал эластичностью спроса и которое сейчас более точно называют ценовой эластичностью спроса. Должно быть, крайне редко столь скромное достижение встречало такие аплодисменты (см., например, панегирик лорда Кейнса: Essays in Biography. Р. 228). Мы продолжим этот рассказ об истории концепций «эластичности» — слово неудачно, так как оно вызывает у начинающего нежелательные ассоциации, — чтобы устранить необходимость возвращаться к этому в части V.

Во-первых, маршаллианская эластичность спроса относится к точке на кривой спроса — это «точечная эластичность» и потому применима — с увеличивающейся погрешностью — лишь к бесконечно малым изменениям цены и количества. Отсюда желание иметь показатель, который был бы применим к достаточно большим участкам кривой спроса. Эта проблема «дуговой эластичности», впервые поставленная мистером Г. Далтоном, стала предметом дискуссии, наибольший вклад в которую сделал профессор А. П. Лернер (Lerner A. P. The Diagrammatical Representation of Elasticity of Demand // Review of Economic Studies. 1933. Oct.; см. также ее аналитический обзор в статье профессора Р. Г. Д. Аллена и ответ Лернера: The Concept of Arc Elasticity of Demand. I, II // Review of Economic Studies. 1934. June). Но не следует забывать, что точечная эластичность вполне годится, если цена изменяется на несколько процентов, тогда как дуговая эластичность, призванная описывать более крупные изменения, с гораздо большей вероятностью может нарушить ограничения, лежащие в основе частичного анализа.

Во-вторых, рассуждения в терминах эластичностей удобны не только при анализе маршаллианской кривой спроса, но и во многих других случаях. Поэтому созрел большой «урожай» концепций эластичности — мы говорим об эластичности общих, средних и предельных издержек; эластичности спроса по доходу; эластичности замещения (Хикс, Дж. Робинсон) и т. д. Эластичность по доходу представляет новую проблему: не возникает трудностей, когда мы выражаем эластичность спроса индивида на товар по его доходу; но если мы выражаем эластичность совокупного спроса на товар по национальному доходу, мы сталкиваемся с тем обстоятельством, что одинаковые изменения последнего оказывают разное влияние на величину спроса в зависимости от того, как увеличение или уменьшение национального дохода «распределено» между покупателями (или потенциальными покупателями). Эта проблема исследовалась профессором Маршаком и мистером П. Де Вольфом (см., например: De Wolff P. Income Elasticity of Demand // Economic Journal. 1941. Apr.). В завершение отметим «исчисление эластичности» P. Фриша (см.: Alien R. G. D. Mathematical Analysis for Economists. 1938. P. 252-253).

В-третьих, представляя концепцию эластичности по доходу, мы уже вышли из области маршаллианской кривой спроса, но не покинули область частичного анализа. Мы делаем то же самое или, во всяком случае, практикуем частичный анализ, когда используем концепцию «частичной эластичности», например частичной ценовой эластичности, хотя и признаем, что изучаемый сектор является на самом деле элементом более сложной системы. Уступка, которую мы делаем в этом случае, сама по себе состоит лишь в замене обычного дифференциального коэффициента, входящего в выражение эластичности, на частичный дифференциальный коэффициент, дабы показать, что мы не просто «замораживаем» остальную экономику, но удерживаем ее элементы постоянными на определенном уровне. Но если мы дошли до этого, мы можем с таким же успехом выразить эластичность спроса на товар по цене на любой другой товар («перекрестная эластичность») или, идя еще дальше, по ценам всех товаров — как факторов, так и продуктов. Это было в систематическом виде сделано Г. Л. Муром (см.: Moore H. L. Synthetic Economics. 1929) и для эластичности замещения — Хиксом и Алленом (см.: Alien R. G.D. Mathematical Analysis for Economics. P. 503 ff). В этих случаях концепции эластичности стали инструментами общего анализа, т. е. инструментами, которые могут быть использованы для исследования взаимосвязей, интересующих нас в первую очередь, поскольку такие взаимосвязи присутствуют и в экономике в целом.

[с) Концепции, полезные для общего анализа.] Таким образом, частичный анализ не отделен от общего анализа какой-либо четкой разделительной линией, а скорее плавно переходит в общий анализ, по мере того как мы расширяем сферу применения концепций, которые были сперва задуманы для частичного анализа. Лучшая иллюстрация этого — книга V Маршалла. Прежде всего, это классика частичного анализа, теория отдельной отрасли, которая мала по сравнению со всей экономикой. ^6-6 Отраслевые кривые спроса сопоставляются здесь с отраслевыми кривыми предложения, от которых они предположительно независимы. ^6-7 Теория этих кривых предложения является развитием теории издержек Курно и действует при еще более строгих ограничениях, чем те, которые накладывает частичный анализ на кривые спроса. ^6-8 Но Маршалл покрыл свою схему такой массой пышных деталей, что она приобрела большое значение (хотя и не вполне самостоятельное) и стала отправной точкой для исследования всех промышленных процессов на уровне отдельных отраслей. Ту же роль она играет и в наше время. ^6-9 Сделав это, он разработал концепции, которые также имеют ценность для общего анализа или, как мы говорили ранее, служат цели исследования взаимосвязей в экономике как едином целом. Примером является концепция квазиренты: то обстоятельство, что «приспособления, изготовленные человеком», могут вести себя в точности как природные факторы в долгих и коротких промежутках времени, хотя и было использовано Маршаллом в рамках его частичного анализа, конечно, столь же важно и в общем анализе вальрасианского типа. ^6-10 Но наиболее важным примером является «принцип замещения», который вводится довольно-таки скромно (р. 420 <Т. II. С. 24>), в связи с утверждением, что производители склонны замещать более дорогие комбинации факторов более дешевыми, а в конце концов возносится до «великого правила замещения Тюнена», которое пронизывает весь экономический процесс и управляет им, а также открывает один из возможных путей к признанию универсальной взаимозависимости экономических величин. ^6-11 С позиций частичного анализа и в его рамках эта универсальная взаимозависимость демонстрировалась многочисленными фрагментами теории совмещенного и совокупного < joint and composite> спроса и предложения и ценностей взаимосвязанных товаров в целом, которые принадлежат к самым ярким пассажа книги V «Принципов». Эти исследования получили дальнейшее развитие у Эджуорта. Ясно, что всеобъемлющая, но выхолощенная и бесцветная идея универсальной взаимозависимости, существующей между всеми элементами экономической системы — столь легко провоцирующая насмешки типа: все на свете от всего зависит, — может быть объяснена и оживлена для многих посредством конкретных примеров соотношений между ценами говядины и баранины или чая и сахара — соотношений между ценами «конкурирующих» или «взаимодополняющих» благ (Фишер). И это можно сделать, не нарушая присущие методам частичного анализа ограничения. В подобных случаях, иногда несколько пренебрегая строгой логикой, мы не ограничиваемся прямыми эффектами, принимая в расчет и косвенные. Но мы по-прежнему делаем это лишь в рамках небольших секторов, которые не оказывают серьезного влияния на экономику в целом, по крайней мере, влияния настолько значительного, чтобы изменить такие величины, как национальный доход, которые определяют условия работы небольшого сектора. В подобных случаях соотношения в небольшом секторе, который может быть описан в рамках частичного анализа, иллюстрируют в ограниченной степени соотношения, существующие во всем экономическом космосе. ^6-12

Но это возможно лишь до определенной точки. Далее методы и результаты частичного анализа становятся неадекватными и даже могут ввести в заблуждение. Маршалл понимал это. Весьма поучительно наблюдать, как осторожно он действовал в случаях, когда его аргументация доходила до сферы «общей» теории распределения. ^6-13 Однако из его приложения очевидно (примечание XXI), что, если бы ему захотелось идти далее, он был бы вынужден искать необходимые дополнения к частичному анализу в методах общего микроанализа вальрасианского типа, а не в отдельной области агрегатного анализа (макроанализа).

Мы увидим (часть V, глава 5), что именно последнее решение нравится многим экономистам наших дней, особенно членам кейнсианской группы. Они делят экономическую теорию на теорию индивидуальной фирмы и на макроэкономическую теорию, которая должна интерпретировать взаимосвязи между совокупным потреблением, инвестициями, занятостью и т. д. Поэтому для нас будет важным отметить, во-первых, историческую связь, существующую в этом отношении между Маршаллом и его столь мятежными последователями 1930-х гг., и, во-вторых, степень, в которой это сочетание теории индивидуальной фирмы и макроанализа можно было предвидеть в рассматриваемый период.

Что касается первого пункта, отметим: то, что небольшая отрасль была любимым коньком Маршалла в книге V «Принципов», не должно затмить не менее важное обстоятельство: значительная часть его анализа отраслей на самом деле была выполнена в терминах теории индивидуальной фирмы. ^6-14 Кроме того, Маршалл собрал практически все «кирпичи» и «раствор», необходимые для строительства теории индивидуальной фирмы, включая даже полный набор тех обстоятельств, которые не позволяют широким обобщениям чистой теории выполняться на практике и которые неоднократно приводились как возражения против его собственных обобщений (см. в особенности: Principles. Book VI. Ch. 8 и выведенное там понятие нормальной прибыли, особенно р. 696 и 700). Поэтому, когда концепция отрасли «уступила» под натиском современной критики, одна из частей экономической теории <микроэкономика> оказалась под рукой, тогда как необходимость другой <макроэкономики> представлялась более очевидной ученикам Маршалла, чем ученикам Вальраса.

Что касается второго пункта, то нелишним будет повторить, что Маршалл не сделал никаких шагов в сторону макроанализа. Но сам макроанализ и его сочетание с микроаналитическими объяснениями индивидуального поведения были достаточно известны в истории. Таблица Кенэ является макроаналитическим описанием устойчивого круговорота экономической жизни, и Кенэ дополнил ее, как мы видели, микроаналитической теорией обмена. В последующий период Рикардо сделал во многом то же самое: его распределительные доли являются агрегатами, но объяснение их свойств выведено с помощью фрагментарного микроанализа. В течение рассматриваемого периода во многом то же самое проделал Бем-Баверк: он начал с теории индивидуального поведения и основанной на ней теории обмена; но на самом верхнем этаже его здания остались одни агрегаты, такие как совокупная ценность товаров, приобретаемых на заработную плату (wage goods), общий выпуск (в ценностном выражении) и агрегатный «период производства» в придачу. Виксель аналогично рассуждал об общественной производственной функции, не демонстрируя никаких симптомов дискомфорта. Ко всему этому вряд ли нужно добавлять, что метод Кенэ— Рикардо— Бёма-Баверка—Викселя явился также и методом лорда Кейнса.

7. Вальрасианская теория общего равновесия

[Этот параграф о вальрасианской теории общего равновесия был написан в последний год (возможно, в последние несколько месяцев) жизни автора. Материал подразделов а), b) и с) обнаружен в машинописной форме (не был прочтен Шумпетером), тогда как подразделы d) и е) остались в рукописи. Возможно, Шумпетер намеревался оставить лишь 4 подраздела; его подраздел Ь) включал материал, находящийся теперь в подразделе с). Страницы не были пронумерованы, у подразделов не было заголовков, но намеченный автором порядок изложения представляется совершенно ясным и согласуется с оглавлением книги Вальраса (Elements. P. 489-491). У автора не было возможности сделать неизбежные мелкие изменения и исправления, обычные для всякой работы подобного типа, но окончательный вариант показывает, что автор твердо знал, что он хочет сказать. Прежде чем его создать, Шумпетер начинал писать множество других и отказывался от них.

Однако он не пришел к окончательному варианту заголовка и кратких вступительных абзацев. Было по меньшей мере три незаконченных варианта введения, один из которых представлен ниже в этой сноске, а другой — как первые два абзаца основного текста. Предлагались также три различных заголовка: один из них использован для наименования этого параграфа, другой приводится ниже, а третий звучит так: «Общий анализ: вальрасианская система».

Нижеследующее неоконченное вступление, возможно, было последним:

«7. Вальрасианский микроанализ. В этом параграфе я кратко остановлюсь на основных особенностях вальрасианской системы, переформулировав определенные понятия для удобства изложения и оставив некоторые из них для более близкого ознакомления в § 8 и в приложении к данной главе. Эта система, которую Вальрас выразил системой уравнений, будет обсуждена вер-бально. За исключением некоторых кратких замечаний, мы будем повсюду подразумевать чистую конкуренцию.

Мы рассматриваем замкнутую область, не оказывающую никакого влияния на окружающий мир и не подверженную какому-либо влиянию извне. В ней имеются домохозяйства, которые продают производительные услуги (для краткости мы пренебрегаем непосредственно потребляемыми услугами, такими как личные услуги, исключая те, которые потребляются их собственниками в форме досуга или удовольствия) и покупают продукты; и фирмы, которые покупают производительные услуги и продают продукты. Но в то время как домохозяйства продают свои услуги только фирмам, последние продают продукты не только домохозяйствам. Некоторые фирмы производят также определенные продукты (сырье и оборудование) для продажи другим фирмам. Чтобы ясно сформулировать основные проблемы, мы должны сперва пренебречь этими промежуточным продуктами и рассуждать так, как будто бы фирмы не делали ничего иного, кроме комбинирования труда и услуг природных факторов в продукты, предназначенные для продажи домохозяйствам и затем ввести...»]

В этом параграфе мы проанализируем логическую структуру Вальрасовой системы условий или соотношений (уравнений), из которой должны быть определены равновесные значения всех экономических переменных: цен всех продуктов и факторов, а также количеств этих продуктов и факторов, которые должны быть куплены в условиях совершенного равновесия и чистой конкуренции всеми домохозяйствами и фирмами. Сразу же заметим, что, поскольку определение этих количеств подразумевает определение индивидуальных, равно как групповых и общественных доходов, эта теория также включает в себя все, что называют термином «анализ доходов». Кроме того, рассматриваемые условия или соотношения, будучи по своей природе фундаментально микроаналитическими (они относятся к количествам благ, покупаемых и продаваемых индивидуальными домохозяйствами и фирмами), имеют также и макроаналитические аспекты, например касающиеся полной занятости в обществе. Думаю, не нужно доказывать читателю, что некорректно противопоставлять анализ доходов или макроанализ, скажем, кейнсианского типа и вальрасианский микроанализ, как будто бы последний был теорией, которая пренебрегает анализом доходов и макроанализом и нуждается в дополнении оными.

Следует также сразу уделить внимание другим трем моментам. Во-первых, я говорил выше о ценах продуктов и факторов. Но теория ценообразования Вальраса, прежде всего «на нижнем этаже», оперирует ценами услуг продуктов и факторов. Это равнозначно лишь для тех продуктов и факторов, которые не используются повторно. Для всех остальных продуктов и факторов проблема ценообразования является отдельной проблемой, которая, как мы увидим, решается «на втором этаже». Однако было бы излишним педантизмом настаивать на этом, так как здесь нечего бояться непонимания. Во-вторых, я говорил о ценах, «которые должны выплачиваться при совершенном равновесии и чистой конкуренции». Такая манера рассуждений не является вальрасианской: Вальрас, во многом подобно Дж. Б. Кларку, рассматривал эти равновесные цены как действительный уровень, вокруг которого колеблются цены в реальной жизни. ^7-1 Это подразумевает предположение, которое я не хочу делать. В-третьих, Вальрас разделил производительные услуги на услуги земли, труда и «собственно капитала» , ^7-2 но это не означает принятия старой триады факторов производства: на самом деле Вальрас допускал бесконечное число средств производства и соответствующих услуг. [Данный фрагмент рукописи здесь обрывается.]

а) Концептуализация Вальраса. Описание экономической схемы, которую должны были выразить Вальрасовы уравнения, содержится в Elements^7-3 (уроки 17-19). Функционирование этой схемы иллюстрируется далее посредством «Экономической таблицы», представленной в уроке 25, где Вальрас также изложил свое мнение о колебаниях вокруг равновесного состояния. ^7-4 Далее мы знакомимся с его концепцией предпринимателя и — через по большей части полезный анализ упрощенной системы бухучета — со структурой операций типичной фирмы. Важным элементом этого анализа является классификация активов, ^7-5 которая определяет многое, если не все, в Вальрасовой теоретической системе. Для наших текущих целей будет полезно отметить (или вспомнить) некоторые характерные черты этой классификации активов. Как известно, вальрасианский предприниматель является агентом (физическим лицом или корпорацией), ^7-6 который покупает сырье у других предпринимателей, арендует землю у землевладельцев, личные способности (facultes personnelles) — у работников, капитальные блага — у капиталистов и продает продукты, являющиеся результатом взаимодействия или комбинирования услуг <этих факторов> в свою пользу. ^7-7 В эти вопросы, равно как и в смысл концепции предпринимателя, который не имеет ни прибыли, ни убытка, нет необходимости снова углубляться. Однако важно выделить другие три момента.

Во-первых, Вальрас был достаточно осторожен, — намного более, чем другие авторы, — чтобы сконструировать теоретически и идентифицировать практически различные «рынки», посредством которых работает его экономический механизм и взаимодействие которых составляет его аналитическую систему. Упрощая и комбинируя, насколько это возможно, мы получим два основных рынка — рынок продуктов и рынок производительных услуг и вдобавок к ним рынок, который определяет цену капитальных благ — а стало быть, норму нового дохода (rate of new revenue) — и рынок средств платежа. Возможно, читатель несколько удивлен тем, что я подчеркиваю это явно тривиальное обстоятельство. Но строгая связь каждой части аргументации с идентифицируемым рынком, даже на самом высоком уровне абстракции, является существенной особенностью процедуры Вальраса, в соответствии с которой он начинает в каждом из этих четырех случаев с теоретического решения проблемы равновесия, а затем исследует «практическое» выполнение этого теоретического решения на соответствующем рынке. ^7-8

Во-вторых, рассмотрев Вальрасову классификацию активов, мы замечаем, что в ней сделан весьма значительный акцент на запасы: запасы новых капитальных благ, запасы потребительских благ в распоряжении домохозяйств и фирм, запасы сырья в распоряжении как производителей этого сырья, так и потребителей, а также, как мы видели, запасы наличных денег различных видов. Так как существование этих запасов подразумевает определенное поведение соответствующих людей в прошлом, а текущее воспроизводство этих запасов подразумевает определенные ожидания, то система — даже будучи совершенно стационарной — все же отображает процесс во времени и поэтому может быть названа «неявно динамической». Если Вальрас и не считал так и если мы соглашаемся с ним, называя систему статичной, то только из-за применения одного приема, который, возможно, был оправдан целью выявить логический каркас экономической жизни, но все равно носит весьма искусственный характер: Вальрас пытался выстроить равновесное состояние ab ovo таким способом, каким оно устанавливалось бы, если была бы возможной плавная и мгновенная адаптация всех существующих благ и процессов к имеющимся в каждый данный момент условиям. Его домохозяйства не покупают потребительские блага и не продают производительные услуги «по-настоящему». И его фирмы (предприниматели) точно так же не покупают производительные услуги и не продают продукты. Все они просто декларируют, что они продали бы и купили бы соответственно по ценам, выкликаемым в случайном порядке (cries au hasard) неким агентом на рынке, и могут свободно изменить свое мнение, если эти цены не окажутся равновесными: тогда объявляются другие цены, другие декларации о намерениях купить или продать (и произвести) пишутся на «бонах» (bons) — кусочках бумаги, не несущих в себе никаких обязательств, — пока не возникнут равновесные цены, такие что ни спрос, готовый уплатить их, ни предложение, готовое принять их, не останутся неудовлетворенными. И единственным механизмом реагирования на эти изменения экспериментальных цен, который признает Вальрас, является увеличение цен на товары и услуги, спрос на которые по этим ценам превышает предложение, и снижение цен на товары и услуги, предложение которых по этим ценам превышает спрос. ^7-9 Я не стану останавливаться здесь для изложения очевидных аргументов, допустимых для «смягчения» столь смелого теоретизирования.

[По-видимому, обсуждения последнего из «других трех моментов», которые автор счел важным отметить, не последовало.]

[b) Теория обмена.] Так как равновесия на двух основных рынках — потребительских благ и <производительных> услуг — и способ их взаимодействия — одновременное детерминирование друг друга — имеют решающее значение в вальрасианской структуре, мы рассмотрим эти два основных рынка по отдельности. Для этого мы пренебрежем как сбережениями, так и производством capitaux neufs <новых капитальных благ>.^7-10 Эта процедура подразумевает допущение, что произведенные капитальные блага так же постоянны и неразрушимы, как «земля». Далее, для того чтобы подчеркнуть стадии процедуры, мы введем numeraire — стандартный товар, посредством которого должны выражаться все обменные соотношения, — но не деньги, которые в действительности обращаются или сберегаются. ^7-11 Несколько вопросов, на которые нельзя ответить, не задержав развитие нашей аргументации, будут отложены до § 8.

Мы уже знаем, что Вальрас возвел свое теоретическое построение на тщательно разработанной теории обмена, выполняющей две важные функции: во-первых, она призвана описать фундаментальные особенности экономической логики, которая у Вальраса равнозначна общему фундаментальному механизму конкурентных рынков; во-вторых, она призвана вывести поведенческие (максимизирующие) уравнения для домохозяйств. Что касается первой функции, то Вальрасова теория экономической логики выливается в объяснение экономической ценности с позиций предельной полезности, которое будет обсуждаться в историческом контексте в приложении к этой главе. Здесь нас не интересуют вопросы типа: имеет ли смысл говорить о предельной полезности как о «причине» ценности. Перейдем сразу к обсуждению второго аспекта вальрасианской теории обмена. Мы можем сделать это, поскольку, как отметил Парето, ^7-12 если мы хотим всего лишь сформулировать условия равновесия, понятия предельной и общей полезности излишни. По поводу других особенностей этой теории обмена некоторые комментарии все же желательны.

Активно используя понятия, только что объявленные нами излишними, Вальрас сначала блестяще разработал теорию (конкурентного) обмена двумя товарами. Стоит отметить, что он полностью признавал возможность ситуации, когда решение проблемы отсутствует или существуют несколько равновесий, число которых в его случае сводится к трем: два устойчивых и одно неустойчивое, но, как правило, <по его мнению>, такая ситуация не возникает и, если на рынке много товаров, практически всегда устанавливаются единственные равновесные цены.

[Этот фрагмент рукописи обрывается здесь, но следующий, как представляется, продолжает мысль без сколько-нибудь серьезного разрыва аргументации.]

[с) Определенность и устойчивость простого обмена.] Поскольку теория обмена, помимо того что она дает техническое описание поведения потребителей (домохозяйств), демонстрирует также фундаментальные свойства экономической деятельности в общем и целом (логику выбора), имеет смысл поднять здесь вопросы определенности и устойчивости простого обмена на совершенно конкурентном рынке, должным образом принимая в расчет косвенный обмен (арбитраж) и используя стандартный товар (numeraire) вместо денег. ^7-13 Мы поднимаем эти вопросы в том же смысле, в каком это делал Вальрас, исключая один момент, который сейчас прояснится.

Люди, — скажем, п человек, — наделенные определенными вкусами и владеющие для начала произвольными количествами товаров произвольного ассортимента, всего, скажем, т видов, появляются на рынке, чтобы извлечь выгоду и повысить удовлетворение своих потребностей, которое гарантировалось их первоначальными владениями. ^7-14 Таким образом, мы принимаем Вальрасову манеру говорить о тенденции всех участников максимизировать свое удовлетворение. ^7-15 Мы также принимаем обычные допущения о непрерывности и дифференцируемости, по крайней мере результирующих рыночных «кривых». Наконец, мы, как и Вальрас, предположим на мгновение, что функции предельной полезности каждого блага для каждого участника не только существуют, но и являются функциями только количества этого блага, т. е. независимы от каких-либо других благ, которыми может владеть участник рынка. Все эти функции монотонно убывают. Тогда мы имеем n(m - 1) «поведенческих уравнений», выражающих для каждого из л участников количества благ (включая нулевые количества), которые он отдаст или приобретет при любой данной системе обменных соотношений (или цен, выраженных в numeraire) при условии, что участники будут обмениваться до тех пор, пока никакой дальнейший обмен не сможет повысить их личное удовлетворение; ^7-16 n уравнений, таких, что все количества, приобретаемые и отдаваемые участниками, помноженные на цены, выраженные в единицах стандартного товара, в сумме равны нулю, если мы присвоим знак «минус» отдаваемым количествам и знак «плюс» приобретаемым («индивидуальные балансовые уравнения»); и наконец, т уравнений, таких что для каждого товара общее отданное количество (в ценовом выражении) равняется общему количеству (в ценовом выражении), приобретенному на рынке в целом («рыночные балансовые уравнения»). ^7-17 Это n(m - 1) уравнений. Но, как легко можно увидеть, одно из них, например последнее из набора рыночных балансовых уравнений, можно вывести из остальных уравнений этого набора и из индивидуальных балансовых уравнений домохозяйств, а потому его следует отбросить как не являющееся независимым. Таким образом, у нас осталось n(m - 1) – 1 независимых уравнений, посредством которых можно определить переменные или «неизвестные», а именно т равновесных цен и тп количеств, обмениваемых домохозяйствами. Теперь мы можем сказать либо, что требуется определить лишь m-1 цен, так как цена товара numeraire обязательно равна единице; либо, что, так как два первых набора уравнений (поведенческие уравнения и балансовые уравнения домохозяйств), рассмотренные сами по себе, являются однородными нулевого порядка по ценам, мы можем определить только обменные коэффициенты, а не абсолютные цены, хотя и можем перевести эти коэффициенты в абсолютные цены посредством сравнения с ценой numeraire .^7-18 Читатель должен убедиться в том, что он осознает полную эквивалентность этих двух способов рассуждения, а также особый смысл, в котором правомерно говорить, что при такой постановке условий абсолютные цены (или «уровень цен») не определены. ^7-19

Теперь мы задаем вопрос: достаточны ли эти условия для того, чтобы определить значения наших переменных? Это, повторяю, вопрос «существования» в математическом смысле набора значений, удовлетворяющих данным условиям. Он аналогичен вопросу: могут ли уравнения, задающие эти условия, одновременно выполняться? Но он не тождествен вопросу: есть ли какая-либо тенденция на нашем рынке к достижению этих решений, если они существуют? А также вопросу: являются ли эти решения или равновесные величины устойчивыми или нет?

Из всех несправедливых или даже бессмысленных упреков в адрес Вальраса, возможно, самым несправедливым является обвинение в том, что он верил, что ответ на этот вопрос мы получили, как только сосчитали «уравнения» и «неизвестные» и обнаружили, что их число одинаково. Мы уже видели, что он обеспечил выполнение по крайней мере еще одного дополнительного требования — независимости уравнений. Но при анализе его аргументации мы обнаруживаем, что, хотя его математический аппарат, без сомнения, был несовершенным, его гений видел или чувствовал все или почти все относящиеся к делу проблемы и практически всегда приходил к правильным результатам. Если он и не смог ответить на вопросы удовлетворительно, он заслужил бессмертие уже самой их постановкой. Если его исследование и не является кульминацией данного типа анализа, оно определенно служит его основанием.

Он видел, что наша система уравнений может вообще не иметь решений. Он также видел, и даже доказал, что решение, если оно существует, может не быть единственным. Все его утверждения сводятся к тому, что обычно решения существуют и что если товаров на рынке много, то как правило решение будет единственным (Elements. P. 163). Поскольку в его схеме величины спроса и предложения являются однозначными функциями цен и поскольку его функции предельной полезности монотонно убывают, вполне можно принять, хотя Вальрас и не подчеркивал это (возможно, не вполне осознавая), что единственное решение, если оно «существует», не обязательно будет экономически значимым в том смысле, что оно будет воплощено в реальной экономической системе. ^7-20

Мы можем также задать следующий вопрос: нельзя ли усовершенствовать нашу процедуру? Этот вопрос разделяется на две части. Во-первых, можем ли мы более строго определить условия, от которых существование решений, в особенности единственного решения, зависит в рамках самих вальрасианских допущений? Ответ в данном случае утвердителен. Такая более строгая формулировка была дана профессором Вальдом. ^7-21 Не углубляясь в ряд тонких вопросов, поднятых блестящей работой Вальда (и не ратуя за каждый ее тезис), мы просто отметим, что вальрасианский анализ в ней не подвергается существенной критике. ^7-22 Но, во-вторых, мы должны спросить: а будет ли теорема существования по-прежнему выполняться, если мы (как это и должно быть) сделаем общую и предельную полезность функцией всех товаров, входящих в бюджет домохозяйства? Это, конечно, реальная трудность. Но ответ (при приемлемых ограничениях) утвердителен даже в этом случае. Он был дан профессором Аморозо. ^7-23 Трактовку всего данного предмета с позиций теории спроса читатель найдет в широко известной работе профессора Вольда. ^7-24

Обратимся к вопросу об устойчивости равновесия, вместе с которым мы обсудим вопрос о наличии тенденции к достижению тех единственных (теоретических) решений, которые могут существовать. ^7-25 Одна из величайших заслуг Вальраса заключается в том, что он разделил проблемы «существования» и «устойчивости» и разработал аналитический аппарат для исследования второй проблемы, параллельный тому, что существовал для исследования первой. Однако он трактовал проблему устойчивости довольно странным образом, поскольку она возникала перед ним в связи с тем, что строго логически является совершенно иной проблемой, а именно проблемой соотношения между математическим решением его уравнений и процессами, происходящими на любом реальном рынке. Прежде всего, и это самое главное он стремился показать, что люди на рынке, хотя они явно не решают никаких уравнений, осуществляют своими методами то же самое, что делает теоретик, решая уравнения; или, иными словами, что «эмпирический» метод, применяемый на совершенно конкурентных рынках, и «теоретический» или «научный» метод исследователя приводят к одной и той же равновесной конфигурации. Тогда вопрос об устойчивости, а именно вопрос о том, как механизм конкурентных рынков приводит систему к равновесию и удерживает ее в этом состоянии, естественным образом выходит на передний план.

Поскольку с самого начала ясно, что рынки реального мира никогда не достигают равновесия, этот вопрос можно задавать только в отношении рынков, остающихся весьма абстрактными конструкциями, существующими в сознании исследователя. Люди, появляющиеся на рынке с первоначальными запасами благ и определенными функциями предельной полезности, сталкиваются с ценами, cries au hasard <выкликаемыми в произвольном порядке — фр.> неким лицом. Они решают отдать определенные количества некоторых товаров и приобрести определенные количества других по этим ценам. Но, как мы знаем, они на самом деле не делают этого, но лишь отмечают на бонах, что они хотели бы «купить» или «продать» по этим ценам при условии сохранения последних или, если речь идет о заключении контрактов, при сохранении права их перезаключения. Легко увидеть, что если перезаключение контрактов не окажется необходимым и если боны. будут «погашаться», то условия, содержащиеся в уравнениях, действительно будут выполняться на практике. Там, где этого не произойдет, будет иметь место пересмотр контрактов с изменением цен, которые станут выше или ниже первоначальных в соответствии с тем, имеет ли место избыточный или недостаточный спрос на соответствующие блага, пока спрос и предложение не уравняются во всех случаях (Elements. P. 133). Что бы мы ни говорили о реалистичности этой процедуры, ^7-26 на первый взгляд интуитивно представляется ясным, что, если не существует другого механизма реагирования, кроме того единственного, который был рассмотрен Вальрасом, при этих допущениях будет достигаться равновесие; что в общем случае это равновесие будет единственным и устойчивым; что цены и количества в этой ситуации будут теми, которые мы получаем из теоретического решения. ^7-27 Тем не менее сам Вальрас продемонстрировал нерешительность в очень важном вопросе, который был особо выделен профессором Вальдом (Zeitschrift. P. 653). Суть в следующем. Равновесные цены на совершенном рынке устанавливаются методом проб и ошибок (tatonnement) — цены подстраиваются и количества изменяются в ответ. Для ясности предположим, что все цены, за исключением одной, действительно уравнивают соответствующие спрос и предложение. У нас есть правило, по которому нужно подстроить ту единственную цену, не выравнивающую спрос и предложение. Но если мы сделаем это, мы тем самым нарушим равновесие во всех остальных частях рынка, где цены перестанут быть равновесными, так как они уравнивают спрос и предложение на этих других рынках лишь с учетом той единственной цены, которая не делает этого. Поэтому мы должны в свою очередь подстраивать остальные цены. Единственный довод Вальраса в пользу того, что новая конфигурация будет ближе к равновесной, заключается в том, что это «вероятно», так как влияния подстройки цены, которая была первоначально неравновесной, на избыточный или недостаточный спрос на соответствующий товар являются прямыми, сильными и действуют в одном и том же направлении, тогда как влияния необходимых подстроек других цен по большей части косвенные, слабые и не все действуют в одном и том же направлении: частично они компенсируют друг друга. Данной попытке доказать тенденцию к рыночному равновесию и его устойчивость явно недостает строгости. Это стали все шире признавать в недавнее время, но до сих пор не предложено удовлетворительного решения проблемы. ^7-28 [Этот подраздел не закончен.]

[d) Теория производства Вальраса.] Мы обращаемся ко второму разделу чистой теории экономического процесса Вальраса, а именно к теории производства, которая, как мы знаем, является не чем иным, как теорией, объясняющей способ аллокации «услуг» всех различных видов и качеств природных факторов, рабочей силы и произведенных средств производства механизмом чистой конкуренции. ^7-29 Эта теория аллокации в свою очередь тождественна теории ценообразования на данные услуги, так как именно ценовой механизм обеспечивает этим услугам то место, которое они занимают в великой экономической мозаике. Наконец, мы говорим именно это, когда утверждаем, что теория производства выясняет, какие количества каких продуктов каждая фирма решит произвести и какие количества каких производительных услуг она собирается купить, учитывая данные вкусы потенциальных покупателей ее продуктов и данные склонности все тех же покупателей, рассматриваемых в качестве «собственников» производительных услуг. Тогда общие количества этих услуг, потенциально доступные на протяжении данного периода времени, являются данными, поскольку таковы их «источники». Но они не обязательно должны полностью поглощаться производством, равно как и не должны «пропадать» при невостребованности последним. Важная особенность вальрасианской схемы заключается в том, что все эти услуги могут быть потреблены непосредственно своими собственниками. ^7-30 Таким образом, общие количества этих услуг и склонности их собственников к потреблению этих услуг — возможно, даже к приобретению дополнительных их количеств для потребления — или к предоставлению этих услуг другим лицам образуют вторую группу данных, и проблема Вальраса заключается в демонстрации того, как эти данные взаимодействуют с первой группой данных — вкусами потребителей, — обеспечивая взаимосогласованный набор количеств и цен. ^7-31

Мы сразу же замечаем, что Вальрас стремился найти решение этой проблемы, которое было бы совершенно симметричным тому решению, которое он нашел прежде в своей общей теории бартера на рынке многочисленных потребительских благ. Фактически его теория производства может быть описана как попытка свести в духе Ж. Б. Сэя случай производства к более общему случаю обмена услугами и товарами и на самом высоком уровне анализа — просто услугами. Он знал об издержках такой попытки и был готов их уплатить. Во-первых, хотя он и ввел в свой механизм предпринимателя, который является не только капиталистом, он низвел его функцию, как мы видели, к чисто формальной роли покупателя производительных услуг^7-32 и продавца потребительских благ, лишенного какой-либо собственной инициативы и собственного дохода. ^7-33 Чтобы подчеркнуть это, мы заменим термин «предприниматель» обезличенным термином «фирма»: ясно, что в рассуждениях Вальраса агентами, которые и как покупатели продуктов, и как продавцы услуг, детерминируют экономический процесс, в действительности были домохозяйства. Во-вторых, хотя он, конечно же, осознавал, что производство и его адаптация к изменениям предполагает задержки, он поначалу purement et simplement <начисто и попросту — фр.> пренебрег этими задержками (Elements. P. 215), отложив частичное признание их роли до одного из самых последних разделов, где рассматривались обращение и деньги. Мы делаем то же самое и даже принимаем на некоторое время заведомо нереалистичные допущения о постоянных производственных коэффициентах, ^7-34 об отсутствии каких-либо накладных расходов и о том, что все фирмы в каждой отрасли производят в точности одинаковые количества продукта. ^7-35 И прежде всего мы задаем вопрос, который задавали ранее в случае многотоварного бартера: существует ли при всех этих «упрощениях» — некоторые из коих, как оказалось впоследствии, являются усложнениями — единственное решение системы уравнений, описывающей поведение как потребителей, так и производителей и таким образом представляющей «каркас» экономической жизни.

Интуитивно мы понимаем, что с теми же оговорками, которые мы вынуждены были делать в общем случае многотоварного обмена, и новыми оговорками, которые обусловлены дополнительными допущениями, сделанными Вальрасом, чтобы свести проблему производства к проблеме управляемости , ответ должен быть утвердительным. Но нас могут остановить эти допущения. Мы можем поставить под сомнение ценность теории, которая выполняется только при условиях, объявление которых равносильно ее опровержению. ^7-36 Но если мы принимаем эти оговорки и допущения, то в решении Вальраса нельзя найти существенных ошибок. Оно сводится к следующему: домохозяйства, которые предоставляют услуги, в системе Вальраса имеют строго определенные и однозначные функции склонности к предоставлению этих услуг. Эти функции определяются, с одной стороны, их оценкой удовлетворения, получаемого от непосредственного потребления этих услуг, ^7-37 и с другой стороны — их знанием об удовлетворении от выраженных в numeraire доходов, которые они могут получить при любом наборе «цен» потребительских благ и услуг. Причина состоит в том, что «цены» потребительских благ определяются одновременно с «ценами» услуг и зависят друг от друга: каждый работник, например, решает, сколько часов работы в каждый день недели он собирается предложить в обмен на заработную плату, выраженную в numeraire, которая ассоциируется с определенными ценами (выраженными в numeraire) всех потребительских благ, которые можно произвести с помощью предлагаемого при данной ставке заработной платы количества труда. Математически это можно выразить, сделав предложение каждым работником каждого вида услуг, «собственником» которых он является, функцией всех цен (как потребительских благ, так и услуг) и по тем же соображениям спрос каждого участника рынка на каждый товар — другой функцией всех цен (как услуг, так и потребительских благ). Спрос каждого на товар numeraire попросту следует из индивидуального балансового уравнения, которое (так как мы пока абстрагируемся от настоящих денег и сбережений) в точности аналогично балансовому уравнению в случае многотоварного бартера, за исключением того, что в данном случае предложение является предложением только услуг, а товары характеризуются только спросом на них. ^7-38 Из этих индивидуальных опросов и предложений мы получаем общее (чистое) предложение услуг и общий спрос на продукты на рынке, причем и то и другое является функцией цен всех продуктов и услуг. Но остальная часть данной теоретической конструкции искалечена (очевидно, для того, чтобы сфокусировать внимание на важном с социальной точки зрения отношении между основными факторами, одновременно определяющими производство и потребление) допущением о технологически обусловленных и постоянных производственных коэффициентах, из которого вытекают остальные ограничения, необходимые нам для определения цен. Чтобы определить цены, нам нужны уравнения (их число равняется числу видов услуг), выражающие то, что количества услуг, занятых во всех отраслях, должны в сумме давать общее предложение этих услуг, и уравнения (их число равняется числу продуктов), выражающие то, что производственные коэффициенты услуг, использующихся в каждой отрасли, помноженные каждый на цену этих услуг, должны равняться цене единицы продукции отрасли или, что то же самое, во всех отраслях средние издержки (в случае Вальраса равные предельным издержкам) должны равняться цене.

Легко показать, что число переменных, которые необходимо определить, равно числу уравнений. Что касается математического вопроса о возможности «существования» равновесного решения, мы должны сказать во многом то же, что и раньше: Вальрас не дал ответа, удовлетворяющего требованиям современного математика, хотя можно показать, ^7-39 что он видел и либо преодолел, либо обошел все препятствия, стоящие на пути к утвердительному ответу. Конечно, мы должны повторить в том же смысле, что и раньше, что существование набора решений или даже неотрицательных решений не обязательно предполагает существование экономически значимых — т. е. возможных на практике, «приемлемых» и т. д. — решений. Но в рамках допущений Вальраса и с уже упоминавшимися оговорками можно дать утвердительный ответ, и возражения против него обусловлены скорее неспособностью критиков понять Вальраса, чем ошибками или упущениями последнего. ^7-40 Можно также утверждать, что, если рассматривать данную часть вальрасианского анализа, то наш результат совпадает с общим мнением теоретиков (или близок к нему). ^7-41

Что касается вопросов устойчивости и присутствия в экономическом процессе тенденции к установлению этого равновесного набора цен и количеств, то в данном случае еще труднее принять допущения Вальраса, чем в рассмотренном выше случае многотоварного рынка. ^7-42 Мы должны снова опереться на метод бон. Но в этом случае, если первоначально объявляемые (cries) экспериментально цены не окажутся (сверхъестественным образом) равновесными, то адаптация, которая должна вести к равновесию, подразумевает мгновенную подстройку всех производственных планов, записанных в бонах. Это намного более трудно, чем простая подстройка планов по приобретению или продаже существующих товаров. И даже если бы все фирмы и собственники производительных услуг преуспели в выполнении этой задачи, они все равно должны были бы выполнять эту производственную программу, что занимает некоторое время, в течение которого ничто «не имеет права» изменяться. Сам Вальрас поставил проблему точно так же, как он это сделал в случае многотоварного бартера, а именно в виде вопроса: не является ли эта теоретическая проблема той, которая в действительности решается на рынках услуг; и пришел посредством аналогичных рассуждений к тому же выводу, а именно что процесс проб и ошибок, происходящий в условиях чистой конкуренции и при допустимости только одного механизма реакции — повышения цен при избыточном и сокращения при недостаточном спросе, — «вероятно», обеспечит, чтобы каждый шаг адаптации вел к равновесию, а не наоборот. Считаю необходимым как можно полнее изложить этот предмет читателю. Чтобы он после этого не отвернулся от конструкции Вальраса по причине ее безнадежного несоответствия любым процессам реальной жизни, я хотел бы спросить его: видел ли он когда-нибудь эластичные струны, которые не увеличивались бы в длине при натяжении, или движение, лишенное трения, или любые другие конструкции, широко используемые в теоретической физике; и считает ли он на этом основании теоретическую физику бесполезной? Для удобства читателя в нижеследующей сноске я привожу еще несколько комментариев. Однако мы праве отметить, что как сам Вальрас, так и его последователи в значительной степени недооценивали объем того, что требовалось и еще требуется сделать, прежде чем теорию Вальраса можно будет сопоставить с фактами обычной деловой практики. ^7-43

[е) Введение формирования капитала и денег.] Оставшаяся часть данного параграфа может интерпретироваться как ответ на вопрос: как действует на фундаментальную схему поведения потребителей и производителей (или, возможно, разрушает ее) введение формирования капитала и денег? Хотя оба аспекта затрагивались в предыдущей главе и мы вновь вернемся к ним в следующей, им следует уделить внимание и здесь, чтобы читатель смог оценить аналитическую структуру Вальраса в целом и осознать, в какой мере он в определенном отношении предвосхитил современные исследования в этих областях и подготовил для них почву.

В вальрасианской системе теория формирования капитала, с одной стороны, является основой теории процента, а с другой — сама основывается на теории цен капитальных благ. Сначала мы рассмотрим только цены произведенных капитальных благ. До сих пор в нашем распоряжении была только теория цен их услуг, но и к ней мы пришли посредством допущения, от которого должны сейчас отказаться, а именно что количества произведенных капитальных благ заданы раз и навсегда и эти блага никогда не изнашиваются или не приходят в негодность в результате аварии. Соответственно, мы теперь вычитаем отчисления на амортизацию и страховые взносы. ^7-44 Остается «чистый доход», приносимый капитальными благами. Мы уже отмечали выше, что Вальрас принимал существование такого излишка сверх амортизации и страховых выплат как непреложный факт, установить происхождение которого он и не пытался. ^7-45 Однако если мы принимаем это для ясности аргументации, то сразу же можем перейти к конструированию теоретического рынка капитальных благ, необходимого нам (в соответствии с похвальной практикой Вальраса) для того, чтобы определить их цены. ^7-46 На этом рынке капиталисты — выступая в данном случае не в качестве предпринимателей (фирм) — предъявляют спрос на новые капитальные блага, предлагаемые производящими их фирмами в ответ на этот спрос.

Новых капитальных благ, на которые имеется спрос и которые производятся, может оказаться недостаточно, достаточно или более чем достаточно для восполнения потерь текущего запаса капитала, вызванных авариями или износом. В последнем случае возникают «сбережения», которые, будучи выраженными в numeraire, являются избытком чистого дохода (общей чистой ценности услуг, проданных домохозяйствами) над потреблением (общей ценностью продуктов, купленных домохозяйствами). Следовательно, в точности как у Кейнса в его «Общей теории», текущие сбережения тавтологически равны, текущим «инвестициям». «Сбережения» здесь — просто слово, обозначающее определенный вид спроса — спроса на капитальные блага. Фраза «предложение сбережений или спрос на сбережения» не имеет смысла, если только мы не хотим обозначить ею ту часть услуг домохозяйств, которая предлагается в обмен на капитальные блага, ^7-47 вместо того чтобы обмениваться на хлеб или пиво. И в утверждении, что текущие сбережения могут разойтись с текущими инвестициями, не больше смысла, чем в утверждении, что сбережения могут разойтись сами с собой. Стало быть, равенство текущих инвестиций и текущих сбережений является тождеством, а не условием равновесия. Условие равновесия состоит в том, что общая сумма сбережений за данный период должна быть равна затратам фирм, производящих капитальные блага, на эти капитальные блага, произведенные и проданные за этот период, поскольку эти фирмы, как и все остальные, подвержены действию вальрасовского закона издержек.

Далее — и это уже не совпадает с системой «Общей теории» Кейнса — единственный мотив, который могут капиталисты иметь в этой системе для предъявления спроса на капитальные блага, состоит в ожидаемом от этих благ чистом доходе независимо от того, состоит ли этот чистый доход в потребительной ценности для капиталистов приобретенных продуктов длительного пользования или в выраженном в numeraire сборе, получаемом при предоставлении этих благ в аренду (letting) фирмам (или людям, желающим потреблять услуги этих благ непосредственно). Отсюда следует другое условие равновесия, которому должны удовлетворять цены капитальных благ: эти цены должны при идеальных условиях быть пропорциональными приносимым ими чистым доходам, иначе будут совершены арбитражные операции, обеспечивающие такую пропорциональность. Но эту мысль можно выразить, сказав, что наш рынок капитальных благ на самом деле является рынком непрерывных потоков чистых доходов. С этой точки зрения все капитальные блага находятся в одинаковом положении независимо от их физической формы. Чтобы подчеркнуть этот аспект, Вальрас создал идеальный или воображаемый товар, представляющий «непрерывный чистый доход». Этот инструмент — еще одна чисто теоретическая конструкция^7-48 — позволяет нам наделить каждое домохозяйство функциями предельной полезности и спроса на «непрерывный поток чистого дохода» ^7-49 и заменить все неизвестные цены капитальных благ одной ценой, которая поможет определить их, — ценой единицы «непрерывного чистого дохода» в единицу времени — важный ход на аналитической шахматной доске. Эта единая цена вытекает из вышеупомянутого утверждения о пропорциональности, которое может быть переформулировано следующим образом: общий спрос на новые капитальные блага (тождественно равный сбережениям) должен быть распределен между производящими эти новые капитальные блага отраслями так, чтобы выровнять их чистые ценностные продукты (выраженные в numeraire) на единицу затрат (также выраженных в numeraire). ^7-50 Таким образом, обсуждаемая единая цена является просто величиной, обратной ставке «непрерывного чистого дохода» (taux du revenu net perpetual), которая является коэффициентом пропорциональности, общим для ценностей всех капитальных благ и легко отождествляемым — в отсутствие денег — со ставкой процента.

С невероятной тщательностью, которой невозможно здесь отдать должное, Вальрас развил эту теорию для случаев как произведенных товаров длительного пользования (таких как дома), услуги которых потребляются непосредственно, так и произведенных товаров длительного пользования, которые предназначены для применения в производстве, предложив условия максимизации предельной полезности для статического равновесия^7-51 и достигнув результатов, аналогичных полученным в случаях многотоварного обмена и производства. Если бы здесь нашлось место для комментария, он был бы аналогичным комментариям, данным нами в тех случаях. Мы должны удовлетвориться утверждением без доказательств, что система Вальраса не разрушается — мы все еще абстрагируемся от подлинных денег — фактами формирования капитала (в его изображении) и предположением, что теория формирования капитала предполагает «прогрессивные» или «регрессивные», т. е. нестационарные, состояния. А теперь обобщим свои достижения.

Во-первых, мы имеем теорию цен (выраженных в numeraire) капитальных благ, которой у нас не было ранее. Поначалу она была теорией ценообразования на новые капитальные блага, но затем с легкостью распространилась на случаи существующих произведенных и непроизведенных капитальных благ («землю»; Вальрас распространяет теорию даже на рабочую силу) простым применением к ним той же ставки «непрерывного чистого дохода» (или процента), ^7-52 которая имеет место в случае новых капитальных благ. ^7-53 Во-вторых, в качестве побочного продукта теории цен капитальных благ мы имеем теорию процента, которая теперь проникает во все уравнения спроса и предложения. Из них, таким образом, может быть выведена всеобъемлющая теория роли процента в экономике. ^7-54 Цены самих капитальных благ не входят ни в одно из окончательных уравнений системы Вальраса, кроме тех, которые описывают их собственные условия спроса и предложения как продуктов. В-третьих, так как сбережения являются попросту разновидностью спроса, не может возникнуть вопроса о выравнивании «спроса на сбережения и их предложения» путем варьирования ставки процента или чего либо еще. Что действительно выравнивается условием равновесия — а не просто устанавливается тавтологически равным, — так это сумма, которую люди решили сберечь и инвестировать, и затраты на производство новых капитальных благ. Если данное равенство не устанавливается, это означает, что цены новых капитальных благ будут выше или ниже издержек производящих их фирм, которые тем самым получают стимул к расширению или сокращению своего производства. Но здесь есть и другой аспект. Предположим, что цены новых капитальных благ стали выше затрат на их производство. Если для простоты аргументации мы предположим, что ожидаемый чистый доход, приносимый капитальными благами, не изменился, то это будет означать, что ставка непрерывного чистого дохода снизилась; иными словами, что единица непрерывного чистого дохода будет «стоить дороже» для покупающего капитальные блага капиталиста, чем ранее: именно это увеличение выраженных в numeraire цен новых капитальных благ приводит к падению ставки чистого дохода капиталиста. Иначе говоря: отнюдь не падение ставки процента играет прямую причинную роль, но именно рост цен капитальных благ тавтологически тождествен снижению ставки процента. ^7-55 Конечно, ставка процента также может играть активную роль, поскольку входит в функции спроса и предложения всех продуктов и услуг. И все же важно отметить, что в данном анализе она играет пассивную роль в первую очередь потому, что это дает иной взгляд на ее значение в экономическом процессе и позволяет увидеть реакции капиталистов в новом свете: это реакции на повышение цены определенного типа благ, на которые капиталист предъявляет спрос, а не реакции на снижение цены услуги, которую он оказывает. ^7-56 Наконец, из предшествующей аргументации следует, что, настойчиво отрекаясь от приверженности теории сбережений Тюрго—Смита, Вальрас так же, как и Бем-Баверк, приходит к следующему результату: цены потребительских благ и цены капитальных благ в рамках допущений данного анализа будут в принципе двигаться в противоположных направлениях.

Наконец, мы вводим деньги и денежные трансакции. Отложив обсуждение других достижений Вальраса в области денежной теории и политики до следующей главы, мы должны рассмотреть сейчас, как он вводил деньги в свою схему экономического процесса, как определял абсолютные цены в деньгах и в numeraire и был ли он прав, заявляя, что его денежная экономика обладает теми же свойствами определенности и устойчивости, что и его экономика, выраженная в numeraire. Для этого достаточно обсудить случай определенного количества денег, состоящих из материала с пренебрежимо малой потребительной ценностью, ^7-57 и кратко отметить, что Вальрас, который в первом издании (1874-1877) своих Elements основал свой анализ денег на концепции «потребностей экономики в деньгах», ^7-58 во втором издании принял концепцию «количества наличных денег, которое люди желают иметь» (encaisse desiree). ^7-59 Последняя, однако, не была неотъемлемой частью его чистой теории общего равновесия (была не вполне интегрирована в нее) до четвертого издания (1900). ^7-60 Именно в этом издании вальрасианская структура чистой теории предстает во всей своей логической красоте.

Первый этаж этой структуры — теория «рынка» потребительских благ. На втором этаже — теория производства и «рынка» производственных услуг, не отделенного, а интегрированного с первым рынком. На третьем этаже — «рынок» капитальных благ, объединенный с первыми двумя. И на четвертом этаже — другой «рынок», объединенный с первыми тремя, — рынок «оборотного капитала», т. е. запасов благ — находящихся в распоряжении их производителей новых капитальных благ, предназначенных для продажи и всевозможных запасов, необходимых для поддержания экономического процесса, принадлежащих потребителям и производителям. ^7-61

Таким образом, определив в своей теории производства равновесные цены (выраженные в numeraire) и количества как потребительских благ, так и производительных услуг, — которые, однажды установившись, должны оставаться неизменными, пока производятся блага, — Вальрас подразумевает, что фактическое предоставление этих услуг и (эквивалентных им) благ начинается мгновенно, т. е. прежде, чем «в принципе» выполнена выбранная программа производства. Конечно, это предполагает, что домохозяйства и фирмы с самого начала обладают запасами благ, которые теперь вводятся в число величин, определяющих решение проблемы общего равновесия. ^7-62 Как мы уже видели, Вальрас, как правило, трактовал их так же, как и капитальные блага: есть сами запасы, и вдобавок услуги, оказываемые ими в текущий момент (services d'approvisionnement). Поэтому ценообразование на запасы и их услуги должно происходить раздельно, но цена каждой единицы запасов находится в таком же соотношении с ценой оказываемой ею услуги, в котором находится цена услуги каждого капитального блага с ценой самого капитального блага. ^7-63 Отметим, что введение запасов и их услуг представляет собой Вальрасов метод синхронизации экономического процесса: при условии выплаты цены услуги — т. е. процента на оборотный капитал — домохозяйства теперь могут непосредственно «трансформировать» свои производительные услуги в потребительские блага. Но это не простая деталь, а существенная особенность системы общего равновесия, к которой Вальрас проницательно обращался уже в своей теории производства (Elements. P. 215).

Наряду с запасами вводятся деньги. Они являются просто определенной статьей в списке запасов и также оказывают service d'approvisionnement, которая, как и любая другая услуга, приобретает цену в соответствии со своими функциями предельной полезности. ^7-64 Эта цена возникает на особом рынке, который Вальрас называл рынком капитала (marche du capital) — в отличие от рынка капитальных благ (marche des capitaux) — и который является «пристройкой» к рынку всех производительных услуг (Elements. P. 245). Все поставщики услуг получают за свои услуги деньги и покупают продукты также за деньги. Капиталисты уже не сберегают путем обмена производительных услуг на капитальные блага, они сберегают деньги. В дополнение к двум величинам трансакционных денег (monnaie de circulation), которые находятся в распоряжении домохозяйств и фирм, мы получаем величину, называемую monnaie d'epargne -Сберегательные деньги>. Фирмы занимают деньги и покупают новые капитальные блага. Равновесная цена «товара» на таком рынке, а именно цена service s'approvisionnement денег, определяется условием, согласно которому спрос людей на эту услугу — представленный их encaisse desiree — равен общему количеству существующих денег. Определив равновесную цену, мы можем выбрать сами деньги в качестве numeraire и переформулировать условие следующим образом: ставка процента должна уравнивать encaisse desiree и общее количество существующих денег. ^7-65

До сих пор на «существование» единственного набора решений или равновесных величин в вальрасианской системе введение денег никак не влияло: ситуация в этом отношении остается, с учетом некоторых уточнений, во многом такой же, как и в случае экономики numeraire. Это можно доказать, но это должно быть интуитивно ясно из того факта, что Вальрас ввел деньги, вводя их service d'approvisionnement просто как еще одну продаваемую услугу (не имеющую непосредственной полезности), — что явно изменяет логику ситуации^7-66 не в большей мере, чем введение любого другого дополнительного товара или услуги. Следует добавить, однако, что в силу природы той услуги, которую предположительно оказывают деньги, цена этой услуги специфическим образом входит в уравнения спроса и предложения, определяющие цены всех остальных товаров и услуг. Это легче всего увидеть, заметив, что изменения цены услуги, оказываемой деньгами, — или, если выбрать деньги в качестве numeraire, изменения процента, — непосредственно влияют на цены капитальных благ и запасов (inventories) и через них на все остальные цены и количества в системе, включая цены, такие как заработная плата, и количества производительных услуг, такие как величина спроса и предложения труда. Важно помнить следующее: всякое изменение любой цены влияет на все остальные цены, величины предложения и спроса, но изменения цены денег оказывают дополнительное влияние, которое имеет особое значение. Следовательно, денежные цены не являются простыми «переводами» цен, выраженных в numeraire, который не является деньгами, в цены, выраженные в другом numeraire, также не являющемся деньгами: денежные цены не пропорциональны ценам в numeraire; они приспосабливаются к новому условию, т. е. к условию равновесия на Вальрасовом рынке капитала. Мы можем по-прежнему формулировать это условие денежного равновесия так, как делали это ранее: общее encaisse desiree должно быть равным общему количеству существующих денег, но мы должны помнить о том, что encaisse desiree зависит, кроме прочего, от общей суммы трансакций, выраженной в numeraire, а последняя также зависит от цены услуги, оказываемой деньгами, и не может оставаться постоянной, если изменяется эта цена или ставка процента. Иными словами, мы не можем выполнить условие денежного равновесия, трактуя как данное не только существующее количество денег, но также общее encaisse desiree, и предполагая, что денежное равновесие устанавливается в результате соответствующих изменений в одной лишь ставке процента. Если это обстоятельство принято к сведению, мы и в самом деле можем утверждать, что вальрасианская аргументация определяет взаимно согласующийся набор не только относительных, но и денежных цен, или, если хотите, уровень цен.

Сам Вальрас осознавал эту ситуацию, и потому ему следует отдать должное как создателю полной и последовательной теории денег, совершенно адекватной (в рамках своих допущений) для определения абсолютных денежных цен. ^7-67 Но в критически важном вопросе он не смог дойти до конца. На том основании, что влияние изменений ставки процента на общую сумму трансакций, а значит, на encaisse desiree, является лишь «косвенным и слабым» (Elements. P. 311), он решил совсем пренебречь им и построил значительную часть своих рассуждений на упрощающем допущении об отсутствии этого влияния. Это допущение вне зависимости от того, оправдано ли оно фактами или нет, ^7-68 в случае принятия его как части строгой теории Вальраса изменило бы всю ситуацию. Тогда, как замечал и сам Вальрас, уравнение денежного обращения действительно стало бы «внешним по отношению к системе уравнений, определяющих экономическое равновесие» (Elements. P. 311) и можно было бы говорить, что система Вальраса по сути является «реальной» системой, или системой numeraire, на которую он набросил «вуаль денег» (см., однако, следующую главу). ^7-69 Денежный процент и денежные цены тогда уже не определялись бы одновременно с относительными ценами и в общем случае не согласовывались бы с ними. ^7-70 Однако, учитывая дух и букву книги Вальраса, намного естественнее будет сказать, что в целях построения прикладной теории денег Вальрас решил отказаться от своего метода общего анализа и принять метод частичного анализа. Это означает, что он решил принять приближение, к которому неприменимы стандарты строгого анализа. ^7-71

Но на вопрос об устойчивости (и присутствии в системе тенденции к установлению равновесных величин ее элементов) теперь намного труднее ответить, чем раньше. Это не обусловлено каким-либо изменением логической ситуации, вызванным введением денег, — она осталась во многом той же, какой была в экономике numeraire, — но тем фактом, что в денежной экономике гораздо труднее принять общую модель экономического процесса Вальраса. Об этом Вальрас прекрасно знал. Доказательством этого служит его акцентирование нестабильности банковского кредита (см., например: Elements. P. 353-354). Кроме того, ясно, что введение денежного рынка капитала дает экономической «машине» новые возможности «застрять», которых не было в экономике numeraire: мы можем исключить неопределенность, повинуясь указаниям Вальраса; но в случае столь непостоянного «товара», как деньги, которые могут так легко изменить направление в любой момент, мы не можем заставить себя забыть о неопределенности. В этих условиях практическая ценность конечного результата, к которому мы все-таки приходим, несомненно, сильно сокращается. Можно сказать так: как для экономики numeraire, так и для денежной экономики Вальрасова система экономического процесса является определенной и устойчивой, хотя Вальрасу не вполне удалось это строго доказать; для процесса, являющегося стационарным, за исключением положительных или отрицательных инвестиций традиционного типа, она работает бесперебойно в том смысле, который был определен выше, и полная занятость ресурсов фактически является одним из ее свойств; выводы, отличные от этих, могут быть получены лишь при введении гипотез, отличающихся от Вальрасовых. ^7-72 Если с точки зрения современности система Вальраса является, возможно, только внушительной исследовательской программой, благодаря своим интеллектуальным достоинствам она все равно остается основой практически всех лучших достижений нашего времени.

8. Производственная функция

Все, что остается сказать о более продвинутых с точки зрения теоретического анализа исследованиях данного периода, удобно сгруппировать вокруг двух наборов данных, которые были двумя столпами классического храма к 1900 г.: вкусов потребителей и технологических возможностей, имеющихся в распоряжении производителей. Первая тема будет рассматриваться в приложении к данной главе, вторую лучше всего рассмотреть здесь. В обоих случаях мы будем лишь дополнять то, что уже узнали ранее про исследования более низкого уровня аналитической строгости. В обоих случаях я доведу повествование до современной ситуации. В обоих случаях я вынужден быть кратким на грани некорректности. ^8-1

[а) Смысл концепции.] Мы начнем с того, что вспомним концепцию производственной функции в том виде, в каком она широко применяется сегодня. Предположим, что бизнесмен А планирует производить точно определенный товар Х в количестве х штук в единицу времени на единственном заводе, который должен быть построен для этой цели. Производство требует однозначно определенных затрат в единицу времени (v₁, v₂, ... v_n) столь же точно определенных ресурсов V₁, V₂, ... V_n. Эти затраты технологически фиксированы наподобие вальрасианских производственных коэффициентов и определяют для нас, экономистов, единственно возможный «процесс» или «метод» производства. Однако, как правило, существует несколько или даже бесконечно много подобных процессов или методов производства, посредством которых может быть произведено х. Каждый из них — опять-таки с точки зрения экономистов — задается определенным набором затрат ресурсов в единицу времени: если два или более технологически различных процесса требуют в точности одинаковых комбинаций затрат ресурсов для производства х, они являются с нашей точки зрения идентичными. Стремясь минимизировать общие издержки производства х, господин А будет выбирать между этими возможностями и потому с самого начала откажется от тех процессов, которые требуют использования большего количества всех (редких) ресурсов V₁, V₂, ... V_n, чем другие процессы. Среди прочих вариантов, которые мы можем назвать приемлемыми, он сделает выбор в соответствии с ценовой ситуацией, которая, по его мнению, сложится на факторных рынках в период, на который он планирует производство.

Полный перечень всех приемлемых вариантов, с которыми хорошо знаком А или его консультант-инженер, определяет технологический горизонт А или его консультанта. ^8-2 Если предположить, что величины v изменяются непрерывно и гладко, ^8-3 и позволить так же непрерывно и плавно изменяться величинам х, мы можем выразить технологический горизонт, введя функцию трансформации следующего вида: х = f(v₁, v₂, ... v_n), которая называется производственной функцией и ставит в соответствие любому данному набору величин v_I (i = 1, 2, ... n) определенное максимальное количество х, которое можно произвести при данном наборе ресурсов. Любое изменение технологического горизонта, вызванное, например, открытием нового процесса или тем, что процесс, который не был ранее коммерчески доступным, стал таковым, разрушает эту производственную функцию и заменяет ее другой. Все это достаточно просто, и должно быть вполне очевидно, какие свойства мы должны приписать производственной функции на различных уровнях абстракции, которых требует от нас исследование конкретных проблем. Так, если мы находимся на наиболее высоком уровне абстракции в поисках наиболее «чистой» логики производства, мы будем подразумевать, как мы только что делали, что производственные функции непрерывны и дважды дифференцируемы во всех направлениях. ^8-4 Очень часто эти допущения не соответствуют реальности. Но это не должно быть препятствием, пока нас интересует чистая логика производства. Это становится препятствием только тогда, когда мы применяем результаты, полученные с помощью этих допущений, к ситуациям и проблемам, для которых характерны разрывы производственных функций и отсутствие частных производных первого и второго порядка. Постулировать существование непрерывности и дифференцируемости для всех ситуаций и всех проблем так же бессмысленно, как и отрицать его во всех случаях. Пренебрежение этой тривиальной истиной было невероятно обильным источником бесполезных споров вплоть до сегодняшнего дня и задержало прогресс анализа, что представляет интерес для исследователя «прогресса науки» и «особенностей человеческого ума». Для того чтобы осветить этот аспект, удобно сперва рассмотреть ряд вопросов в том виде, в котором они представлены сегодня, дабы подготовить почву (хотя бы частично) для нашего повествования об историческом развитии и дать читателю информацию, которая может помочь ему оценить последнее. Ссылки на некоторые современные изложения теории производства и издержек (преимущественно статических аспектов) приводятся в сноске. ^8-5

1) Мы пришли к сомнению в идее точно определенного товара или услуги. Кроме того, фирмы, как правило, производят не одно благо, обладающее одним свойством, а много благ с различными свойствами, и способность «переключить» производство с одного блага на другое является важным соображением при выборе метода производства. ^8-6 Наконец, изменение комбинации производительных услуг зачастую будет влиять на свойства или даже на тип производимого фирмой блага. В некоторой степени это можно учесть, если ввести в производственную функцию много товаров (х₁, х₂, ... х_m) и записать последнюю в имплицитной форме: (? (х₁, x₂, ... х_m; v₁, v₂, ... v_n) = 0. Это было сделано Алленом, Хиксом, Леонтьевым, Тинтнером и др.

2) Если мы хотим основать свою теорию производства на теории «окольного» процесса Джевонса—Бёма-Баверка—Тауссига, мы можем ввести время непосредственно в производственную функцию, записав: х = ? (v₁, v₂, ... v_n; t). К этому шагу подводит трактовка Викселем проблем капитала, и этот шаг был сделан многими современными авторами (см., например: Alien. Ор. cit. P. 362). ^8-7 Однако очевидно, что есть и другие характеристики технологии фирмы: помимо затрат ресурсов и времени: скорость изменения затрат, лаги в изменениях некоторых из них, накопленную сумму других затрат, выпуск, ожидаемый не в ближайшем, а в более отдаленном будущем, — все они могут быть важными. Не углубляясь в эти проблемы, мы обратимся к практике введения параметров сдвига (?, ? ...) в производственную функцию, которая тогда примет вид: х = f(v₁, v₂, ... v_n; ?, ? ...). Это равносильно чисто формальному признанию того факта, что производственные функции изменяются во времени. Такая практика, конечно, может быть оправдана, но мне представляется, что этот факт столь же хорошо можно отобразить, сказав (как мы уже отметили выше), что инновации разрушают производственную функцию и утверждают новую. ^8-8

3) Для экономиста процесс или метод производства определяется независимыми переменными в производственной функции даже несмотря на то, что это может привести к отождествлению процессов или методов, весьма различных с точки зрения инженера; следовательно, технологические различия сами по себе нас не интересуют. Но из этого следует, что мы должны включить в функцию все производительные ресурсы, которые могут потребоваться в любом из приемлемых методов производства товара, хотя некоторые из этих методов могут требовать ресурсов, не используемых при остальных методах. Это создает трудность, побудившую некоторых теоретиков (см., например: Schneider. Ор. cit. P.I) включить в производственную функцию только те процессы или методы, в которых используются одни и те же ресурсы (хотя и в разных пропорциях), и определить технологический горизонт не одной производственной функцией, а несколькими.

Более важен, однако, другой момент. По определению, наша производственная функция относится только к одной фирме — строго говоря, только к одной производственной единице или «заводу» ^8-9 — и не относится к экономике в целом. Но на протяжении рассматриваемого периода и даже в наши дни было и осталось общепринятой практикой рассуждать так, как будто существует общественная производственная функция, ^8-10 и нетрудно увидеть почему: нам удобно говорить об «общественной» предельной производительности при изложении теории распределения дохода. И потому большинство лидеров того периода (среди них Бем-Баверк, Дж. Б. Кларк, Уикстид и Виксель) принимали существование агрегатной (общественной) производственной функции как нечто данное, по крайней мере неявно. Они не понимали, что логическое право использовать это понятие должно быть приобретено посредством доказательства. ^8-11 Многие современные авторы, особенно кейнсианцы, столь же небрежны.

4) Математически производственная функция вводится в теоретическую систему с целью задать функции спроса на производственные ресурсы (см., например: Alien. Ор. cit. Р. 369 et seq.) — как ограничение, налагаемое на поведение фирм: фирмы стараются максимизировать чистую прибыль в рамках возможностей, содержащихся в производственной функции. Мы могли бы попытаться собрать в одно выражение все множество технологических обстоятельств, которые представляются нам значимыми для достижения каких-либо целей. Но даже там, где это возможно, гораздо удобнее сделать одно соотношение основным — конечно, мы выберем то из них, которое имеет первостепенное экономическое значение (об этом речь пойдет далее), — и затем ввести другие факты (гипотезы), которые будут приняты в расчет как дополнительные ограничения или, если можно так выразиться, ограничения, налагаемые на другое ограничение, которое мы считаем основным. Лучше всего пояснить это следующим образом: предположим, есть n ресурсов, ^8-12 которые определяют «производственную поверхность» в (n + 1)-мерном гиперпространстве. В общем случае мы обнаружим, что фирмы не могут свободно перемещаться по всей данной поверхности и что технологические условия оставляют выбор только в границах определенной области. Так, могут существовать «ограничивающие факторы», которые по технологической необходимости должны всегда использоваться в количестве, строго пропорциональном количеству продукта или количеству какого-либо другого фактора (Р. Фриш); могут иметься ограничения и других типов (А. Смизис). ^8-13 Мы еще возвратимся к этому, а сейчас должны обратиться к особому краткосрочному типу этих дополнительных ограничений, важность которого для теории предельной производительности отмечалась профессором Смизисом.

Я уже подчеркнул тот факт, что полностью логический смысл концепции производственных функций открывается только тогда, когда мы думаем о них как о функциях «планирования» в мире проектов , где каждый элемент, который является технологически переменным, может быть изменен по желанию мгновенно и без каких-либо издержек.

Но всякий раз, когда мы применяем эту концепцию (а мы определенно хотим это делать) к фирмам, которые владеют действующими предприятиями и уже «привязаны» к конкретным заводам, оборудованию и, возможно, к части существующего административного аппарата, мы должны помнить, что адаптация требует времени и те элементы производственного аппарата фирм, которые «сопротивляются» переменам, будут действовать на технологический выбор как дополнительные ограничения. ^8-14 Игнорирование этого факта вернет нас обратно в сферу чистой логики, в результате реальность по-прежнему не будет соответствовать теоретической модели и теоремам, особенно теоремам предельной производительности, которые выведены из данной модели. Принятие в расчет времени, необходимого для полной адаптации, — Маршаллов метод трактовки этой ситуации, — также не поможет нам, поскольку в течение этого необходимого периода произойдут другие изменения, которые сделают соответствие модели невозможным. Одинаково важно осознавать и проистекающие из этого неизбежные несоответствия между теорией и фактами, и то, что эти несоответствия не являются настоящим препятствием для теории: то обстоятельство, что часы, лежащие на моем столе, не движутся в сторону центра Земли, не может служить веским возражением против закона всемирного тяготения, хотя экономисты, не являющиеся профессиональными теоретиками, иногда рассуждают, как будто это так.

5) Поэтому лишь при исключительно благоприятных обстоятельствах мы можем наблюдать «логически чистые» производственные функции. Особенно это характерно для сельского хозяйства, где мы имеем не только результаты наблюдений, но и экспериментальный материал, позволяющий эти функции конструировать. Но всякий раз, когда мы пытаемся делать это лишь на основе данных по действующим предприятиям, мы сталкиваемся с теми же по сути трудностями, как и при попытке построить статистические кривые спроса, и не можем в общем случае ожидать, — во всяком случае, не принимая специальных предосторожностей, — что мы получим те производственные функции, которыми оперирует экономическая теория. Тем не менее, несмотря на ошибки интерпретации, к которым они могут привести, ^8-15 «реалистические» производственные функции имеют большое значение. Они помогают разрушить обывательское впечатление, что производственные функции и кривые предельной производительности — лишь теоретические фикции. Они ставят перед нами новые проблемы и проливают свет на открывающийся впереди участок пути. За примерами я отсылаю читателя к отчету комиссии Эконометрического общества, опубликованному в Econometrica (1936. Apr.) его председателем, мистером Э. X. Фелпсом Брауном.

[b) Эволюция концепции.] Как мы видели в предыдущей главе и в частях II и III, кривые предельной производительности в терминах физического и ценностного продуктов использовались еще со времен Тюрго и даже ранее. Производственная функция как таковая появилась в «классическую» эпоху под названием «состояние производства» — признавалось, что определенные положения выполняются только в том случае, если технологические знания предполагаются неизменными. Наиболее важным из этих положений был закон убывающей отдачи земли, но уже Рикардо .своим признанием того, что «реальные ценности» товаров «регулируются» «реальными трудностями», с которыми сталкивается фирма, находящаяся в наименее благоприятном положении, указал на необходимость более широкого обобщения. Кроме того, существовало то, что Маршалл назвал «великим законом замещения» Тюнена. Истинное соотношение всего этого с принципом предельной полезности еще предстоит выяснить, но остальное в ретроспективе представляется — исключая более сложные проблемы, скрывающиеся даже за самыми простыми случаями, — достаточно простой задачей шлифовки, систематизации и развития существующих идей, которые все можно найти в той или иной форме в «Основах» Дж. С. Милля или, во всяком случае, у Милля и Тюнена. Австрийцы решили эту задачу своим способом, Маршалл — своим. ^8-16 В «Принципах» Маршалла мы фактически находим (хотя он и не использовал производственную функцию в явном виде) весьма полную и корректно сформулированную теорию предельной производительности фирмы и теорию распределения, а также множество признаков того, что он видел стоящие за ними проблемы. ^8-17 Если мы рассмотрим его трактовку предмета, даже в той форме, которую она приобрела в первом издании «Принципов», мы не сможем не испытать некоторое удивление от заявления в начале Essay Уикстида, что «в исследовании законов распределения было обычным делом брать каждый из основных факторов производства... исследовать... особую природу услуги, оказываемой им... выводить специальный закон регулирующий [его] долю в продукте и объединять эти законы на основе самого факта оказанной услуги». ^8-18 Но Уикстид, отбросив благоразумные сомнения и оговорки Маршалла и записав производственную функцию в явном виде, смело изложил чистую логику предмета и предпринял попытку доказать утверждения — оба они осторожно выдвигались, но не были доказаны Маршаллом, — что распределительная доля каждого «фактора» при идеальных условиях будет равна его количеству, помноженному на его предельную производительность и что эти доли в сумме будут «исчерпывать» чистый продукт каждой фирмы и — в области общественных агрегатов — «национальный дивиденд» Маршалла. Оба эти утверждения являются утверждениями о равновесии и не должны соблюдаться за пределами равновесного состояния, если допустить, что оно существует. Маршалл, конечно, знал об этом, но заявить об этом в явной форме было суждено Викселю. ^8-19 Уикстид, однако, основал свое доказательство на достаточном, но не необходимом постулате, согласно которому производственная функция является однородной функцией первого порядка. В этом случае «теорема об исчерпании продукта» выполняется всегда, т. е. вдоль всей кривой, а не только при равновесии. ^8-20 Позднее он отрекся от этого (см.: Common Sense of Political Economy. P. 373n.), но не внес в свою теорию изменений, которых требовало это отречение. Прежде чем двигаться дальше, лучше всего посмотреть, что происходило примерно в то же время в Лозанне.

Вспомним, что Вальрас первоначально использовал то, что можно назвать вырожденной производственной функцией, т. е. производственной функцией, ограниченной технологически фиксированными и постоянными, производственными коэффициентами. В 1894 г. Бароне предложил ему идею превратить эти технологические константы в экономические переменные и ввести для их определения новое соотношение, equation de fabrication, которое призвано отразить тот факт, что при уменьшении некоторых коэффициентов уровень выпуска можно сохранить соответствующим компенсирующим увеличением остальных. Новые «неизвестные», т. е. новые переменные коэффициенты, должны были тогда определяться из условия, что издержки минимизируются при любом данном выпуске и при любых данных ценах факторов. Бароне сам начал исследование в этой области и опубликовал две части соответствующей теории распределения (Studi sulla distribuzione: la prima approssimazione sintetica) в Giornale degli Economist! (1896. Febr.; March), ^8-21 однако не продолжил исследование — сейчас мы увидим почему. Вальрас уже отмечал изменяемость производственных коэффициентов в своей теории «экономического прогресса», который он определил (в противопоставление «технологическому прогрессу») как постепенное замещение услуг «земли» услугами капитальных благ. Затем он воспроизвел предложение Бароне в своей Note 1896 г. (упомянутой выше) и в новом пункте 326 в четвертом издании Elements (1900). Там он сформулировал «теорию предельной производительности» в трех тезисах, последний из которых был без предупреждения или объяснения опущен в окончательном издании (1926): 1) свободная конкуренция приводит к минимизации средних издержек; 2) при равновесии и равенстве средних издержек цене цены производственных ресурсов пропорциональны частным производным любой производственной функции [которая содержит только заменяющие (компенсирующие) ресурсы] или предельным производительностям; 3) общее количество продукта распределяется между владельцами производительных ресурсов. ^8-22 В 1897 г. (Cours. II. § 714-719) Парето критиковал теорию предельной производительности — главным образом на том основании, что она отказывает в случае ограничивающих , как мы сегодня их называем, факторов — и сделал набросок теории, которая объясняла все наиболее важные возможности и была технически усовершенствована в Manuel. Но он рассматривал это не как улучшение — особенно не как улучшение теории Вальраса, — а как отречение от теории предельной производительности, которую в Resume своего парижского курса (1901) он объявил «ошибочной». Погрузить читателя в эти детали было необходимо, так как они проясняют ситуацию конца 1890-х гг. ^8-23

Таким образом, около 1900 г. в результате усилий многих умов^8-24 производственная функция заняла ключевое положение рядом с функцией полезности как вторая из двух описательных функций, которые я назвал двумя столпами классической теории того времени. ^8-25 Старые «законы отдачи», корректно обобщенные и отшлифованные, находятся в нашем распоряжении — из них вытекают свойства, которые должна иметь производственная функция в общем или в «нормальном» случае и которые мы сейчас снова сформулируем. Если мы хотим определить предельную производительность ресурса как частную производную производственной функции по количеству этого ресурса, мы должны, как уже отмечалось, сначала предположить, что эти частные производные существуют. В дополнение к этому мы можем постулировать, что они положительны, т. е. что небольшое увеличение количества любых ресурсов увеличивает количество продукта. ^8-26 Следуя Тюрго, мы можем далее постулировать, что предельная производительность сперва увеличивается (?²f/?v²_i > 0) затем проходит единственный максимум, а после этой точки уменьшается (?²f/?v²_i < 0 ; закон убывающей отдачи в первичном смысле). Отсюда следуют два вывода: 1) существует точка, по достижении которой средняя производительность любого ресурса (x/v_I ) также уменьшается (закон убывающей отдачи во вторичном смысле); 2) смешанные частные производные положительны, а это означает, что, если я увеличиваю количество производительного ресурса v_I на небольшую величину, это не только уменьшит (после отмеченной точки) его предельную производительность, но и увеличит предельные производительности всех остальных ресурсов (?²f/?v_i?v_j > 0). Здесь полезно вставить следующее методологическое замечание. Среди свойств, которыми обладает производственная функция, есть такие, которые следуют из других свойств и потому могут быть «дедуктивно доказаны» или «сформулированы как теоремы». Так, уменьшение средней производительности (после определенной точки) может быть выведено (или доказано) из уменьшения предельной производительности; так что нет нужды в каком-либо отдельном эмпирическом или экспериментальном доказательстве этого тезиса. Поэтому Виксель (см. его статью в Thunen Archiv. 1909) был прав, утверждая, а Ф. Ватерстрадт (ibid.) был не прав, отрицая, что «закон» убывающей средней производительности вытекает из других свойств производственной функции, которые мы обычно предполагаем. Но хотя в общем случае мы имеем некоторую свободу решать, какие свойства мы хотим постулировать, а какие — формулировать в виде теорем, это не всегда так. Нет, например, экономической аксиомы, из которой следовало бы, что физическая предельная производительность (после определенной точки) монотонно убывает. И в любом случае мы всегда должны постулировать некоторые утверждения, которые невозможно логически доказать в рамках дедуктивной области нашей (и любой) науки. Возникает вопрос о статусе или природе этих утверждений. Формально они принимаются как гипотезы (или как дефиниции в смысле, предложенном Б. Расселлом), которые мы можем в принципе формулировать как угодно. Но если с целью практического применения мы задаемся вопросом, являются ли они «истинными» или «обоснованными» (valid), т. е. можно ли ожидать, что результаты, полученные с их помощью, поддаются проверке (в целом или в отношении определенных явлений или отдельных аспектов явлений), то имеются только две возможности: либо они могут быть дедуктивно доказуемы в некоторой более широкой системе, выходящей за пределы экономической науки или ее дедуктивной области, либо они должны быть установлены наблюдением или экспериментом. Так обстоит дело с утверждением об уменьшении (после некоторой точки) предельных производительностей ресурсов в производственной функции. Это означает, что, принимая это утверждение, мы заявляем о существовании некоторого факта, и это возлагает на нас обязанность проверки. Конечно, обоснованность подобного утверждения может быть столь очевидной, что позволит нам отмахнуться от возражений как от пустых придирок. Но так как не существует логического правила, определяющего, что является пустой придиркой, а что — нет, мы должны, в принципе, быть всегда готовыми к возражениям: мы не имеем логического права отвечать, что подвергнутое сомнению утверждение «очевидно», и мы явно допускаем ошибку, если называем его «не требующим доказательств» . Эти истины важны для нас, поскольку экономисты часто не соблюдали и не соблюдают их в вопросе о «законах отдачи»: сейчас мы рассмотрим интересный пример этого — дискуссию об однородности первого порядка. Отметим мимоходом, что здесь мы касаемся интересной проблемы общей эпистемологии.

Пользуясь возможностью, упомяну проведенный Эджуортом анализ «законов отдачи» (опубл. впервые: Economic Journal. 1911; переизд.: Papers Relating to Political Economy. Vol. I. P. 61 et seq., 151 et seq.), который был справедливо назван профессором Стиглером одним из наиболее важных аспектов вклада Эджуорта в экономическую теорию (Ор. cit. Р. 112 et seq., к которым я и отсылаю читателя). Интересно заметить, что Эджуорт все еще должен был бороться за признание довольно-таки элементарных положений типа: «закон» убывающей отдачи приложим не только к земле; также интересно и то, что Эджуорт, чьей главной заслугой было проповедование разделения между убывающей предельной и убывающей средней отдачей, неоднократно сам смешивал эти понятия и что его изложение в рассматриваемой статье не является корректным во всех деталях. Вопрос был снова поднят Карлом Менгером (математик, сын экономиста) в Bemerkungen zu den Ertragsgesetzen (две статьи: Zeitschrift fur Nationalokonomie. 1936. March; Aug.; см. также комментарий К. Шлезингера: Ibid.). Мы должны быть благодарны выдающемуся математику за урок разоблачения неряшливых рассуждений, который он преподал нам и который может служить блестящим примером общей тенденции к увеличению строгости, которая является важной характеристикой экономической науки нашего времени. Но в действительности раскрытые им нарушения логики — за исключением смешивания убывающей предельной и средней отдачи — едва ли приводили к серьезным ошибкам в результатах. Даже в отношении этого смешивания следует заметить, что, хотя столь крупный мыслитель, как Бем-Баверк, допускал его, в его случае оно оставалось вполне безобидным, так как он корректно рассуждал об убывающей предельной отдаче в рамках окольного процесса.

Читателю не составит труда понять, почему свойства производственной функции — т. е. использование производственной функции, представляющей единственное соотношение между производительными ресурсами, все из которых предполагаются «заменяемыми», — «приглянулись» теоретикам, особенно для применения в лекциях и учебниках. Такая производственная функция проста в обращении и приносит простые результаты. Кроме того, она выделяет из массы относящихся к делу технологических фактов лишь те, которые являются предметом экономического выбора, и потому хорошо отражает экономическую логику производства. Еще раз повторим, что эта производственная функция имеет смысл только на высоком уровне абстракции, для планируемых, а не реально существующих заводов и для ограниченной области производственной поверхности . Но тот факт, что она «отбрасывает» все случаи, в которых экономическая логика искажается дополнительными ограничениями чисто технологической природы, на этом уровне и для этой области является преимуществом, а не недостатком. Однако эти дополнительные ограничения существуют даже на стадии планирования предприятия; многие из них накладываются на долгосрочную, а еще большее их число — на краткосрочную адаптацию существующих предприятий; и по мере того как мы приближаемся к реальным ситуациям деловой жизни, мы все больше и больше теряем из виду эту чистую логику, особенно в силу того, что ограничения не позволяют даже «мгновенно адаптирующимся» ресурсам — таким как труд, который может быть «нанят» на неделю, день или час, — и их ценам вести себя в соответствии с правилами предельной производительности, не говоря уже о том, что совершенное равновесие и чистая конкуренция никогда не реализуются в полной мере. Читатель также легко поймет, почему некоторые экономисты выражают эту ситуацию фразой: «Теория предельной производительности универсально применима на высоком уровне абстракции», тогда как другие экономисты предпочитают говорить, что «теория предельной производительности ошибочна». За исключением прискорбно частых случаев неспособности понять смысл теории, это единственное из полемики о «маржиналистской» теории производства, что сохранилось до наших дней. ^8-27 В частности, все, что мог иметь в виду Парето, отрекаясь от теории предельной производительности, это отсутствие возможности удовлетвориться рассмотрением случая взаимозаменяемых ресурсов (случай единственного отношения замещения) точно так же, как мы не можем удовлетвориться рассмотрением случая постоянных коэффициентов. Но мы должны принимать в расчет оба случая и, кроме того, случаи, в которых производственные коэффициенты изменяются с количеством произведенного продукта^8-28 — что попросту сводится к утверждению, что если мы хотим приблизиться к реальности, ^8-29 фундаментальная аналитическая схема, не использующая ничего, кроме отношения замещения, должна быть дополнена, хотя она остается истинной в рамках подобающей области применения.

[с) Гипотеза однородности первого порядка.] Если, следуя за Уикстидом, мы наделяем производственную функцию однородностью первого порядка, т. е. если мы предполагаем, что не существует положительной или отрицательной экономии от масштаба, это ведет к дальнейшим упрощениям, которые объясняют, почему многие авторы цепляются за однородность, ^8-30 хотя сейчас уже общепризнано, что мы не нуждаемся в ней для доказательства того, что распределение в соответствии с предельной производительностью исчерпывает весь продукт. И снова я должен рассказать о долгой, неубедительной и излишне язвительной дискуссии, ^8-31 едва ли заслуживающей большего, чем нижеследующие комментарии. Прежде всего, тот, кто отстаивает однородность первого порядка производственной функции, утверждает, по крайней мере в виде гипотезы, некоторый факт. Так как этот факт не вытекает из каких-либо других свойств, которые в общем случае или для определенных целей мы договорились ранее присвоить производственной функции, ^8-32 он может быть установлен или отвергнут только посредством наблюдений (если это вообще возможно). Ранняя критика Эджуортом того, как Уикстид использовал однородность первого порядка, искажена неуместной иронией. Но, по крайней мере, его заслугой было правильное понимание того, что именно факты, а не логические спекуляции необходимы для опровержения этой гипотезы: вот почему он занимался поиском противоречащих ей случаев. Однако подавляющее большинство участников дискуссии до сегодняшнего дня пытались «доказать» или «опровергнуть» гипотезу однородности логическими аргументами или апеллированием к ее очевидности или неочевидности, ^8-33 что неизбежно ведет в тупик.

Во-вторых, мы не должны забывать о том, что признание (отрицание) практической возможности умножения <количеств> всех «факторов» на константу Х это одно, а признание (отрицание) того, что выпуск также должен быть умножен на ?, если есть практическая возможность умножить количества всех факторов на ?, — совсем другое. ^8-34 Никто не отрицает, что практическая возможность чаще отсутствует, чем присутствует. Поэтому полемика должна быть ограничена теоремами, в которых это условие является и необходимым, и достаточным. Так как ни то ни другое условие не является необходимым для обычных теорем предельной производительности, легко увидеть, что причин для несогласия могло бы стать намного меньше, если бы это разделение осознавалось. То, что этого не было сделано, является яркой иллюстрацией отсутствия строгости в экономических дискуссиях того времени.

В-третьих, одним из возражений против однородности первого порядка, единодушно признанным ее сторонниками, является неделимость или «монолитность» некоторых факторов — таких как менеджмент, железнодорожные пути, прокатные станы. Такие факторы нельзя варьировать небольшими порциями даже на стадии планирования, когда размеры будущего завода переменны. Еще менее они подвержены варьированию в условиях действующего предприятия, ^8-35 когда обсуждаются только (или главным образом) изменения выпуска предприятия данного «размера». В заключение мы рассмотрим случай иного рода.

В-четвертых, отметим, что данная гипотеза может быть проверена не только наблюдениями, непосредственно доказывающими ее истинность, но и наблюдениями, которые делают это косвенно, проверяя ее следствия: многие гипотезы в естественных науках проверяются только таким способом. Если есть какой-либо смысл в понятии национальной производственной функции, то однородность первого порядка этой функции давала бы очень простое объяснение примечательного факта: сравнительного постоянства относительных долей основных «факторов» в национальном дивиденде. Для двух факторов, v₁ и v₂, такая «общественная» производственная функция вида х = v₁^?v₂^1-?, [? < 1] была впервые предложена Викселем (Lectures. I. P. 128) и широко использовалась Дугласом и Коббом. ^8-36

До сих пор на протяжении этого параграфа мы определяли предельную производительность через частную производную, т. е. наш предельный продукт был равен приросту продукта, получаемому в результате добавления бесконечно малого количества занятого в его производстве ресурса, при сохранении количеств всех остальных ресурсов строго постоянными. ^8-37 Мы видели, что последнее условие не всегда технологически выполнимо и что в тех случаях, когда оно не выполняется, предельная производительность теряет смысл. Но теперь мы должны добавить, что даже тогда, когда добавление бесконечно малого количества некоторого ресурса при сохранении всех остальных условий приносит определенное увеличение выпуска, эта процедура не обязательно является самым экономически выгодным методом обеспечения этого прироста: может оказаться экономически более выгодным изменить количества и других занятых в производстве ресурсов. Эти изменения могут быть второго порядка малости, особенно если мы весьма строго соблюдали малость прироста продукта. Но это не обязательно так. Далее для определенных целей правильно и полезно сохранить количества других ресурсов постоянными, чтобы выделить влияние на выпуск одного из них, выбранного для изучения; ^8-38 но есть и другие цели (среди которых — анализ экономического поведения и изменений распределительных долей), при достижении которых это может вести к заблуждению. Это затруднение весьма беспокоило Маршалла и побудило его применить весьма опасную концепцию чистого предельного продукта, ^8-39 т. е. предельного продукта, получаемого вследствие прироста количества фактора после соответствующей адаптации остальных факторов. Предельная производительность в этом смысле уже не может быть корректно выражена частным дифференциальным коэффициентом (производной). ^8-40

Так как выпуск очевидно измерим, производственная функция не подверглась той критике, которая побудила экономистов (или их большинство) отказаться от функции полезности: вы можете видеть и сосчитать буханки хлеба, но вы не можете увидеть и измерить удовлетворение, по крайней мере в том же смысле. Однако с технической точки зрения без производственной функции можно обойтись точно так же, как и без функции полезности: фундаментальная теорема, согласно которой предельная производительность (полезность) каждого доллара стоимости любого «фактора» (потребительского блага) должна быть (по крайней мере) равной предельной производительности (полезности) для фирмы (домохозяйства) каждого доллара стоимости любого другого «фактора» (потребительского блага), выполняется в обоих случаях, хотя и в разном обличье, независимо от того, используем ли мы функции полезности и производственные функции или просто предельные нормы замещения или трансформации. Это можно наглядно представить, если допустить существование лишь двух факторов — V₁ и V₂ — и отложить их количества v₁ и v₂ на двух осях прямоугольной системы координат в 3-мерном пространстве, оставив третью ось для выпуска: тогда последний «вырастает» из «факторной» плоскости подобно караваю, образуя производственную поверхность (production surface). ^8-41 Сечения, параллельные факторной плоскости, будут отсекать контуры, являющиеся геометрическим местом точек с постоянным выпуском. Их проекции на факторную плоскость покроют положительный квадрант последней кривыми равного продукта или изокванта-ми, ^8-42 каждая из которых отображает все комбинации двух факторов, которые приводят к данному количеству выпуска. ^8-43 Изокванты позволяют наглядно отделить эффект замещения от другого эффекта, который проявляется при движении от любой изокванты к более высокой, т. е. при увеличении выпуска. ^8-44 Все это было разработано, принесло плоды и стало повсюду использоваться лишь в наше время, главным образом усилиями профессоров Аллена и Хикса и их последователей. Я упоминаю об этом здесь, чтобы отметить то исторически важное обстоятельство, что все это происходит от Эджуорта и Парето и что около 1914 г. все элементы современной теории уже присутствовали, по крайней мере в зачаточной форме. Также должно быть интуитивно ясно, что теория производственных функций и семейств изоквант должна была весьма способствовать совершенствованию теории издержек. Великим достижением периода до 1914 г. была теория альтернативных издержек — и ее применение к проблемам формирования доходов, — о которой уже говорилось в главе 6 и которая мало чем обязана строгому анализу издержек, интересующему нас здесь. ^8-45 Но само по себе это достижение лишь поверхностно затрагивало проблемы теории издержек в нашем теперешнем понимании. Если рассматривать строгий анализ, то самым главным был вклад Парето. ^8-46 Однако, вместо того чтобы углубляться в эти достижения, я закончу упоминанием другого достижения, ведущего свое происхождение непосредственно от Маршалла. Для этого мы снова войдем в сферу частичного анализа, но в ту ее область, которая граничит с общим анализом.

d) Возрастающая отдача и равновесие. Сам Маршалл, несомненно, сделал больше, чем любой другой ведущий теоретик, для того чтобы «втиснуть» максимальное количество фактов деловой практики в свою теоретическую схему. Широта его охвата нигде не проявляется столь впечатляюще, как в его теории производства. Но мы можем искренне восхищаться его достижениями и в то же время ощущать, что его изумительный охват как чисто аналитических, так и «реалистических» аспектов в результате привел к изложению, в котором, как представляется, осталось много нераспутанных нитей. Во всяком случае, последователям осталось в наследство множество проблем. Так, его акцентирование элемента времени в связи с феноменами снижающихся предельных и средних издержек^8-47 представляет собой важный вклад в науку. ^8-48 Его хорошо известные концепции основных и дополнительных издержек, квазиренты репрезентативной фирмы, ^8-49 нормальной прибыли и, прежде всего, внутренней и внешней экономии вкупе с его вниманием к определенным наборам данных, специфичным для «среды обитания» почти любой фирмы, ^8-50 представляют собой значительный шаг к нахождению всех ключей, необходимых для удовлетворительной трактовки убывающих издержек во всех смыслах и аспектах. Тем не менее мы получаем лишь ключи, и Кейнс был прав, утверждая, что в этой области маршаллианский анализ был наименее полным и оставил большую часть работы несделанной (Essays in Biography. Р. 225-226). Я думаю, это обусловлено неприязнью Маршалла к использованию в исследованиях чистой аналитической схемы и его склонностью к неуместному реализму. Он настаивал на включении внутренней и внешней экономии в свои (отраслевые) функции «предложения» (хотя и упоминал возможное возражение против этого: Principles. Р. 514n Принципы. Т. 2. С. 155, прим.), -— я полагаю, для того чтобы сделать последние более реалистичными, — несмотря на то что этим он разрушил их обратимость и сделал их бесполезными для статической теории: по сути, они представляют собой фрагменты экономической истории в графической форме. ^8-51 Таким образом, он затушевал проясняющее суть дела разделение между убывающими кривыми издержек и сдвигами вниз этих кривых, а также между издержками, падающими при неизменных производственных функциях, и издержками, падающими вследствие изменений производственных функций. ^8-52 Во всяком случае, вполне понятно, что и пути, указанные Маршаллом, и оставленные им «недораспутанные нити» должны были положить начало дискуссии в кругу тех, кто хоть сколько-нибудь интересуется основаниями экономической теории. Единственное, что удивляет, — то, что эта дискуссия так нескоро прорвалась в печать и стала доступной широкой научной публике. Например, знаменитая статья профессора Вайнера Cost Curves and Supply Curves, в которой, начав с маршаллианского анализа, он успешно прояснил значительную часть аргументации, появилась лишь в сентябре 1931 г. (Zeitschrift fur Nationalokonomie); статья профессора Э. А. Янга Increasing Returns and Economic Progress — лишь в декабре 1928 г. (Economic Journal). Мы сгруппируем наши краткие комментарии вокруг темы «возрастающая отдача и равновесие» и даже в этом случае должны ограничиться лишь несколькими из многих ценных достижений, которые по справедливости заслуживают рассмотрения. ^8-53

После громких <дискуссий>, которые мы должны проигнорировать, в Economic Journal (December 1926) появилась знаменитая статья профессора Сраффы, которой было суждено стать началом английского ответвления теории несовершенной конкуренции. ^8-54 Но с позиций выбранной нами темы его критика вовсе не была такой «деструктивной», какой считал ее Кейнс, судя по его вводным замечаниям к подборке. Сраффа просто отметил, что в условиях чистой конкуренции фирма не может быть в совершенном равновесии, пока увеличение ее выпуска будет достигаться за счет внутренней экономии. ^8-55 Отчасти под влиянием Сраффы, отчасти развивая учение Маршалла, профессор Пигу в своей работе Analysis of Supply ((Economic Journal. 1928. June; включена в 3-е изд. «Экономической теории благосостояния» (Приложение III)) отмечал, что, если мы обоснуем убывающие отраслевые кривые предложения только внешней экономией, мы можем сохранить возрастающие кривые издержек для индивидуальных фирм и тем самым избежать — по крайней мере формально — какого-либо конфликта между «убывающей отдачей» и условиями конкурентного равновесия, допуская, что мы вообще верим в существование такого конфликта. Он добавил, что, если рост отрасли или ее окружения приводит к увеличению специализации, а это в свою очередь — к увеличению размеров фирм, образующих эту отрасль, и увеличению возможностей к извлечению внутренних экономии, мы получаем новый тип экономии — внешне-внутренних (как назвал их профессор Робертсон); и данное понятие может пригодиться в анализе. Более важным было его предложение сделать издержки фирм функциями как их собственных объемов выпуска, так и объема выпуска отрасли или группы, к которой они относятся, — при условии, что мы можем точно определить смысл этих понятий. Харрод, Шоув, Вайнер и Янг многое сделали для того, чтобы привести проблему в более обнадеживающий вид, но я уже сказал все, что мог в рамках доступного места, чтобы познакомить читателя с этим поразительным примером медлительности и «окольного» пути развития анализа^8-56 и побудить его к размышлению над вопросом: почему к результатам, которые легко могли быть достигнуты около 1890 г., пришли лишь в 1930г. и позже?

Вместо того чтобы группировать наши комментарии вокруг убывающих издержек, мы можем с таким же успехом сосредоточить их вокруг сложной доктрины нормальной прибыли Маршалла, которая «дожила» до нашего времени. И сейчас все еще довольно легко найти преподавателей, разделяющих прибыль на маршаллианскую нормальную прибыль и непредвиденную прибыль. ^8-57 Так как мы уже рассматривали эти проблемы (см. выше, глава 6), мы должны лишь добавить два момента, с которыми лучше разбираться на более высоком теоретическом уровне, где мы сейчас и находимся; один из них: соотношение между производственными функциями и функциями издержек вообще, другой: «тенденция к нулевой прибыли» в частности.

[е) Тенденция к нулевой прибыли.] Но в силу того, что <об-суждение> темы прибыли еще в большей степени, чем других, наполнено недоразумениями, было бы неплохо сперва вновь сформулировать ряд тезисов, которые помогут отделить вопросы, которые нас сейчас интересуют, от других, с которыми они привычно ассоциируются. Маршалл, как правило, рассматривал статью прибыли в балансе реальных фирм — особенно фирм, управляемых своими владельцами, — а не как что-либо, претендующее на право называться «чистой прибылью». Он рассматривал эту статью прибыли такой, какая она есть, а не такой, какой она должна быть при (статическом) равновесии стационарного процесса. В этом случае, как и в других, внимательный анализ, несомненно, выявит контуры всеобъемлющей схемы, в которой все находит подобающее место. Но эта схема является луком Одиссея для менее сильных умов; рядовой читатель видит перед собой fricassee, приготовленное из таких вещей, как: жалованье всевозможных управляющих, включая достигших особого успеха; выигрыш от успешного принятия рискованных решений и несения бремени неопределенности, т. е. то, что благоприятно влияет на соотношение между ожидаемыми и фактическими результатами; выигрыш от преимуществ, связанных с контролем над определенными факторами, которые в других фирмах не принесли бы такого результата, какой они дают в данной фирме; выигрыш вследствие удачного стечения обстоятельств, которые получает собственник как претендент на остаточный доход, — вспомним мудрость афоризма Гёте: только способному неизменно сопутствует удача; и среди прочего — выигрыш, получаемый по мере роста фирмы, или, иначе, в силу того что она выросла по сравнению с конкурентами, или в абсолютном выражении, или то и другое; элемент монополии вводится явно или неявно там, где это требуется. Очевидно, что эти статьи доходов не образуют логически однородное целое в том же смысле, как например заработная плата, несмотря на все оговорки, которые следует добавить и в последнем случае. Тем не менее, осторожно прокладывая путь через опасности порочного круга, Маршалл создал из этого конгломерата некую нормальную прибыль, которую удачно ассоциировал с репрезентативной, а не с предельной фирмой. ^8-58 Этот нормальный уровень прибыли может быть в общих чертах определен как уровень, который делает выгодным вступление в бизнес и пребывание в нем (эти выражения означают в конечном счете одно и то же). Это отличает его от жалования управляющего, которое легче объяснить в терминах здравого смысла, чем в терминах строгой логики. Так или иначе, все это вылилось в упрощенную концепцию нормальной прибыли последователей Маршалла и затем в предельную эффективность капитала Кейнсовой «Общей теории».

Далее, никто и никогда не полагал, что нормальная прибыль является нулевой либо стремится к нулю. Разрабатывая свою концепцию entrepreneur ne faisant ni benefice ni perte <Предпринимателя, не имеющего ни прибыли, ни убытка>, Вальрас подразумевал нечто совершенно другое. ^8-59 То, что он имел в виду, легче всего понять, если проанализировать перечень причин, определяющих маршаллианский уровень прибыли. Тогда мы также поймем, что маршаллианская теория, согласно которой прибыль не имеет тенденции к исчезновению, и вальрасианская, в которой эта тенденция имеет место, не только не противоречат друг другу, но, рассматриваемые на одном и том же уровне абстракции, становятся идентичными. Читатель может убедиться в этом, если обратит внимание на то, что, во-первых, теория Маршалла, в его собственном изложении, обращается к феноменам перемен или роста, которые исключены при статическом равновесии; ^8-60 во-вторых, монополистические элементы, встречающиеся (хотя скорее неявно, чем явно) в анализе Маршалла и не обязательно исключаемые допущениями статического равновесия, противоречат допущениям чистой конкуренции; и наконец, если мы решим показать логические свойства совершенного равновесия при чистой конкуренции, то прибыли у Маршалла исчезнут так же бесследно, как и у Вальраса.

Заметим, что это не обязательно исключает институционально обусловленные прибыли, которые, например, могут поступать хозяину гостиницы вследствие хороших отношений с полицией. ^8-61 Не исключается и существование чистых излишков в системе. Только при правильной логике рассуждений они должны ассоциироваться не с прибылью, а скорее с контролем над факторами, приводящими к их накоплению. Даже при самой совершенной конкуренции «факторы» будут часто получать большее вознаграждение, чем необходимо для побуждения их а) предоставлять свои услуги для производственного использования и b) предоставлять свои услуги в любой конкретной точке системы. ^8-62 Как упоминалось ранее, Парето также отмечал, но под несколько иным углом зрения, существование излишков, могущих возникнуть из-за технологических или институциональных препятствий оптимальной аллокации ресурсов (transformations in-completes), которые являются краеугольным камнем его теории ренты. Неосторожное обращение с этими излишками может легко привести к порочному кругу в рассуждениях или к «бессмысленному» апеллированию к некой логической необходимости, в соответствии с которой они «должны» ассоциироваться с тем или иным фактором. Но их существование и эта ассоциация являются несомненными фактами, которые не так уж трудно установить. Поэтому я не стану приводить примеры из литературы, ясно иллюстрирующие эти ошибки. ^8-63 Наконец, удобно, пользуясь возможностью, отметить соотношение между убывающими издержками и прибылью, хотя мы уже видели, что, если рассматривать совершенное равновесие чистой конкуренции, об этом нет необходимости беспокоиться.

Для этого лучше всего позаимствовать аргументацию Маркса. Как мы знаем, он сделал инвестирование доходов, полученных в результате промышленной эксплуатации, — которые являются не прибылью, хотя он и называл их так, а ростом стоимости капитала — основной движущей силой экономической эволюции. Если мы «втиснем» этот процесс в схему кривых издержек, убывающих вследствие внутренних и внешних экономии, ^8-64 а иногда и вследствие увеличения размеров индивидуальных фирм, мы сразу же поймем два обстоятельства. Во-первых, этот процесс, хотя он в конечном счете и не приносит выгод индивидуальным фирмам или классу буржуазии в целом, сопровождается на каждой отдельной стадии временными выигрышами, которые являются прибылью в нашем смысле и накапливаются у фирм, растущих более быстро или более успешно, чем остальные. Повсюду превалирует неравновесие, но Маркс видел, что это неравновесие является самой жизнью капитализма, ^8-65 и именно с этим неравновесием с одной стороны и с убывающими издержками (в данном смысле) — с другой главным образом ассоциируется чистая прибыль. Во-вторых, экономический процесс по Марксу, как он и сам смог заметить, по логике должен приводить к монополиям или олигополиям для тех фирм, которые однажды получили первоначальное преимущество. Трактовка Маршаллом этого круга проблем вообще и убывающих издержек в частности по сути приходит к тем же результатам по обоим пунктам. При этом следует учитывать его более развитую технику и стремление рассмотреть все факты, фрикционные и прочие, которые не позволяют отдельным деревьям «вырасти до небес». Мы должны будем снова вернуться к этому исторически важному, хотя часто «объективному» родству доктрин. Подготовив почву, мы можем теперь весьма легко ответить на наши два вопроса.

Широкое признание производственной функции — достижение, которое мы можем для наших теперешних целей ассоциировать с работой Уикстида Essay on the Co-ordination of the Laws of Distribution (1894), подняло проблему координации теории производства и теории издержек, которой не существовало ранее. Старая теория производства, подобная той, которую мы находим у Дж. С. Милля и даже у Маршалла, была всего лишь обсуждением «факторов производства» и легко сочеталась с «законами издержек». Но как бы эффективно введение производственной функции ни проясняло другие проблемы, оно на долгое время затемнило проблему соотношения между технологией и экономикой производства, или, как мы еще можем сказать, между технологией с одной стороны и издержками и распределением — с другой. Это, возможно, лучше всего проиллюстрировать попыткой Уикстида, который, казалось бы, ^8-66 выводил тезис о распределении национального дивиденда — тезис о том, что распределительные доли, определенные в соответствии с принципом предельной производительности, полностью исчерпывают национальный дивиденд, — из свойства производственной функции, а именно однородности первого порядка. В наши дни легко увидеть, что одна лишь производственная функция не определяет ни издержки производства, ни распределение, и в особенности, что сама по себе она не может нам много рассказать о существовании или отсутствии у фирм чистых доходов. Не менее легко теперь увидеть, как производственная функция сочетается с феноменами издержек и распределения. Все, что нам для этого нужно, — помнить о том, что в сфере чистой экономической логики проблема производства является проблемой максимизации разности между выручкой фирмы и ее издержками и что этот максимум достигается при технологических ограничениях, выраженных производственной функцией. ^8-67 Но около 1900 г. среднему экономисту увидеть это было не так легко, особенно если он не имел привычки облекать свои идеи в простую математическую форму, которая в данном случае все проясняет. Центром существовавшей тогда путаницы^8-68 было, конечно, предположение о нулевых прибылях, смысл которого мы постарались прояснить.

Из вышесказанного должно быть ясно, что существует совершенно надежный метод, не впадая в порочный круг или тавтологию, удостовериться в том, что при движении к совершенному равновесию при чистой конкуренции (с уже указанными оговорками) чистая прибыль имеет тенденцию к исчезновению. Все, что мы должны сделать, это перечислить все мыслимые источники излишков над выплаченными или вмененными издержками^8-69 и затем указать причину, по которой все эти излишки уменьшаются и в предельном случае исчезают. Из этого можно вполне законно вывести равенство между правильно дисконтированной планируемой выручкой и планируемыми издержками — хотя с оговоркой, что кто-нибудь может в любой день представить специфические случаи в качестве опровержения. Это равенство может быть подкреплено следующим соображением: фирмы, чья выручка меньше общих издержек в вышеупомянутом смысле, в долгосрочном периоде выйдут из бизнеса, а те, кто планирует выручку выше общих издержек в вышеупомянутом смысле, в рассмотренных нами условиях войдут в бизнес в долгосрочном периоде. ^8-70 Однако было предложено и получило определенное распространение в учебном процессе более строгое, хотя по-прежнему элементарное доказательство.

Для краткости отбросим все факторы, кроме взаимозаменяемых, — так что единственным ограничением, налагаемым на максимизирующее поведение фирмы, будет обычная или «нормальная» производственная функция, определение которой давалось выше, — а также проблемы, возникающие в случае разрывов кривых издержек. ^8-71 При совершенном равновесии и совершенной конкуренции предельные издержки фирмы будут равны цене продукта, которую, как и факторные цены, фирма принимает как данность. В обширном классе случаев это условие однозначно определяет выпуск. Поскольку, по строгой логике, фирма будет минимизировать общие и средние издержки при любом выпуске, средние издержки также должны быть минимальными при этом выпуске. Но в точке минимума кривую средних издержек пересекает снизу кривая предельных издержек. Поэтому предельные издержки в этой точке равны средним и в свою очередь равны цене. Правда, в кембриджской теории начала 1930-х гг. (Р. Ф. Кан, Дж. Робинсон) средние издержки включают нормальную прибыль. Но эта схема приложима только к ситуациям несовершенной конкуренции: только при несовершенной конкуренции эта нормальная прибыль может содержать что-либо помимо доходов собственников факторов производства, оцененных в соответствии с рыночными ценами этих факторов. Следовательно, при совершенной конкуренции чистая прибыль равна нулю. ^8-72 Может быть, это чрезмерно «абстрактно». Но с точки зрения логики в этом нет ничего ложного.