ЭКОНОМИЧЕСКАЯ ШКОЛА

Ватник П. А.

Поднимитесь к Гальперину!

Мое личное знакомство с В.М.Гальпериным относится к последнему десятилетию и связано, главным образом, с совместной работой в редколлегии журнала "Экономическая школа".

Что больше всего поражало в Вадиме Максовиче - так это невероятный объем познаний в экономике и во всём, что с экономикой связано. Разумеется, он был высокоэрудированным человеком. Казалось, он прочитал всё, что когда-либо было написано - и античными авторами, и европейцами всех времен, и американцами. Он блестяще знал работы российских экономистов - и дореволюционных, и советских, и эмигрантских.

Но дело не в одной эрудиции, которая нарабатывается чтением книг. В разговорах с Вадимом Максовичем, при чтении его статей, в общих редакционных обсуждениях возникало ощущение, что всю экономическую науку он сам передумал, перечувствовал, словом, пережил. И к такому же сопереживанию? он побуждал собеседников, подкидывая парадоксальные утверждения и провоцируя дискуссии. Например:

- Что такое международная торговля? Торгуют ведь не страны со странами, а люди с людьми, фирмы с фирмами.

Или:

- Конкуренция существует, пожалуй, только на олигополистических рынках.

- Почему, Вадим Максович? - изумлялся кто-то из молодых людей. - А как же совершенная конкуренция?

- В этом отношении она похожа на совершенную монополию. Монополист имеет дело лишь со стихией спроса. Фирма в условиях совершенной конкуренции, если бы таковая существовала, имела бы дело тоже со стихией - спроса и чужого предложения. Она приспосабливалась бы к заданной рынком цене. Когда идет дождь, вы раскрываете зонтик - вот и всё ваше приспособление к стихии. Какая тут конкуренция? Или еще - при обсуждении различий между капитальными благами и благами текущего потребления:

- Яичница существует в форме запаса, стало быть, яичница - это капитал, источник потока полезности. А полезность доставляет вкус яичницы. Два обстоятельства весьма характерны и для устных высказываний, и для печатных работ В.М.Гальперина. Во-первых, он рассматривал микроэкономику как единое целое и к обсуждению любого конкретного вопроса привлекал едва ли все ее разделы. Во-вторых, всякое утверждение он рассматривал как эпизод в историческом движении научной мысли и сопоставлял его с тем, что по этому поводу писали, скажем, Милль, Вальрас или Алчиан.

Эти черты присущи и научным, и учебным работам Вадима Максовича. Всё написанное им - это, помимо всего прочего, хорошая литература. Его статьи в "Экономической школе", его учебник микроэкономики существенно отличаются от того, что принято считать "нормальными" учебными текстами. Это скорее размышления вслух автора с приглашением читателя принять в них участие. Здесь слышатся интонации и даже голос Вадима Максовича. Вместо обычного линейного построения текста учебника вы слышите рассказ со многими вроде бы отступлениями, сопоставлениями, ссылками на суждения ученых мужей (от Аристотеля, в свою очередь ссылавшегося на Фалеса Милетского, до современников, печатавших свои работы в 1990-е годы), цитатами из Пушкина, Достоевского, Льва Толстого, писавших как будто совсем о другом. В подстрочных примечаниях мы находим биографические справки, библиографические комментарии, сведения об истории появления той или иной работы, рассуждения о терминах и еще много другое. Словом, это сложные многослойные тексты; как я заметил, люди, знакомые с предметом - преподаватели, научные работники, - находят в нем для себя не меньше нового, чем студенты.

Если бы существовало экономическое литературоведение, то специалисты в этой области, вероятно, отметили бы любимый прием В.М.Гальперина - остранение. Дискуссию Марка Теренция Варрона с Марком Порцием Катоном о соотношении числа рабов и площади оливкового сада он интерпретирует как обсуждение характеристик производственной функции. С этой же точки зрения он рассматривает понятия технического и органического строения капитала у Карла Маркса. А рассмотрение предельной выручки монополиста он начинает с цитаты из письма Пушкина, в которой тот задается вопросом: ?... что выгоднее - напечатать 20000 экземпляров одной книги и продать по 50 коп. или напечатать 200 экземпляров и продавать по 50 руб.?

Все эти черты прослеживаются и при чтении докторской диссертации Вадима Максовича, написанной в 1979 году. Тема диссертации - "Экономическая оценка машин (вопросы методологии)".

Здесь уместно рассказать (или напомнить) читателю, каково было принятое в нашей стране понимание этой проблемы в то время. Для разрабатываемой машины определялись две границы цены. Так называемая нижняя граница определялась затратами производства машины; верхняя граница определялась как капитализированная экономия при ее использовании в сравнении с существующей машиной того же назначения (в пересчете на одинаковую производительность сравниваемых вариантов). Если нижняя граница оказывалась выше верхней, то разрабатываемый вариант признавался неэффективным и отклонялся. Если же выше оказывалась верхняя граница, то разность между границами рассматривалась как величина народнохозяйственного эффекта. Цена машины могла назначаться в промежутке между нижней и верхней границами, и в зависимости от ее значения эффект распределялся между производителем и потребителем машины. Любое значение цены в названном промежутке делало производство и использование машины выгодным для ее изготовителя и потребителя, и выбор цены определялся соображениями хозяйственной политики, а именно, тем, какая отрасль должна получить больший эффект.

Вадим Максович детально проанализировал этот подход и отверг все его выводы. Во-первых, он показал, что затраты производства машин зависят от их количества и что следует говорить не о "нижней границе" цены, а о цене предложения, зависящей от объема. Во-вторых, экономия от использования машин (если придерживаться этой системы понятий) неодинакова для различных экземпляров, так что имеет смысл говорить не о "верхней границе", а о цене спроса, в свою очередь, зависящей от объема. Если диапазоны значений цены спроса и цены предложения перекрываются, то общественный оптимум достигается при установлении цены на уровне равновесия. В диссертации излагается новая, статистическая точка зрения на равновесную цену. Если считать число предлагаемых экземпляров равным числу спрашиваемых, то равновесная цена оказывается медианой объединенного множества значений цен спроса и предложения (в противном случае множество спрашиваемых экземпляров можно дополнить до равенства нужным числом фиктивных экземпляров с нулевой ценой спроса либо, наоборот, дополнить множество предлагаемых экземпляров, задав для них заведомо слишком высокую цену). Если число экземпляров велико и их распределение по цене можно считать непрерывным, то медиана (цена равновесия) определяется однозначно. Если же целочисленность существенна, то середина ранжированного ряда цен с числом членов 2N окажется между N-м и (N + 1)-м членами, значения которых определяют интервал, содержащий равновесную цену. Только с этим обстоятельством может быть связана неоднозначность цены. При этом каждая из границ интервала, в котором заключена цена, может с равным успехом совпадать с ценой спроса либо предложения, или с "верхней" либо "нижней" границами цены в традиционной терминологии.

Если теперь ограничиться только эффективными вариантами, то есть только такими вариантами производства и потребления, для которых цена предложения ниже, а цена спроса - выше равновесной, то и для множества таких вариантов равновесная цена окажется медианой. Арифметическая средняя из цен спроса и предложения может с ней совпасть или не совпасть - в зависимости от того, будет распределение цен симметричным или нет. При симметричном распределении эффект между производителями и потребителями распределяется поровну, при несимметричном -разность между арифметической средней и медианой характеризует разность (положительную или отрицательную) между экономией у потребителя и прибылью производителя. Таким образом, произвол в распределении эффектов устраняется.

Разумеется, это концентрированное изложение не дает никакого представления о том, как написана диссертация. Написана же она вполне по- гальперински: это свободное рассуждение с привлечением едва ли не всей микроэкономики, это сопоставление любого тезиса с тем, как на данный вопрос смотрели далекие предки и как на это смотрят современники - "наши" и "не наши". Кажется, для автора не существует тех бесчисленных табу, которыми охранялась чистота советской экономической мысли. Он цитирует современных западных авторов не в порядке "критики современных буржуазных теорий", а по существу. Единственный вид уступки, который он себе позволял, это примерно такие дипломатичные (следовательно, не лишенные лукавства) фразы: "Не касаясь здесь системы взглядов Имярека в целом, приведем лишь его суждение о ... ".

Широта охвата материала и свобода изложения создают впечатление, что диссертация явилась для автора единственной в то время возможностью изложить "гальперинскую микроэкономику". В ней обнаруживаются те же сюжеты, которые впоследствии использованы в учебных текстах, и те же литературные приемы. Здесь есть обширный раздел о производственной функции, в котором мы встречаемся с Катоном, Варроном и Марксом. Капитализация потока будущих доходов иллюстрируется формированием цены античного раба (при подготовке журнала "Экономическая школа" Вадим Максович предложил разработку этой темы молодому автору).

Свое стремление приобщить русскоязычного читателя к мировому потоку экономической мысли Вадим Максович реализовал, инициировав издание серии хрестоматий "Вехи экономической мысли" и выступив в качестве составителя и научного редактора трех томов, посвященных теории спроса, теории фирмы и теории факторных рынков. В книги этой серии вошли переводы фундаментальных статей У.Джевонса, Ж.Дюпюи, Дж.Хикса, Р.Коуза, Г.Хотеллинга, Э.Чемберлина, М.Фридмена, Г.Саймона, Дж.Стиглера, П.Самуэльсона, Г.Беккера, А.Алчиана и других известных экономистов прошлого и настоящего. Кроме того, он редактировал переводы современных книг - Ж.Тироля, М.Альбера, С.Бриттана.

Еще одна важная сторона работы Вадима Максовича - разработка русской экономической терминологии. В статье "Слово о словах", помещенной в журнале "Экономическая школа", он описал злоключения центральных терминов экономики в русском языке. Большинство понятий экономики родилось в англосаксонской среде, и современная терминология изначально создавалась на основе английского языка. Прекрасно зная, кроме английской, еще и немецкую и французскую терминологию, Вадим Максович стремился найти наиболее точное русское обозначение понятия. В частности, он перепробовал различные варианты русского эквивалента present value, проверяя их на свой слух и на слух собеседников:

- Сегодняшняя ценность? Но "сегодня" - это целый день, это отрезок времени, а нужен - момент. Теперешняя? По смыслу подходит, но стилистически никуда не годится. Актуальная? Строго говоря, правильно и хорошо соответствует французскому, но по-русски будет восприниматься не так, как надо. Придется оставить традиционное: приведенная ценность. Своими размышлениями по этому поводу Вадим Максович делится с читателями и в подстрочных примечаниях, и в основном тексте. Так, упоминая книгу Д.И.Пихно "Торгово-промышленные стачки", он замечает, что слово "стачки" здесь не имеет никакого отношения к забастовкам рабочих (попутно указывая итальянский источник basto - довольно), что происходит оно от глагола "стакнуться", что в свое время оно было синонимом слова "сговор" и что оно является эквивалентом английского collusion.

О языковой интуиции Вадима Максовича свидетельствует такой эпизод. Он поручил мне редактировать перевод знаменитой статьи Д.Бернулли для первого выпуска "Вех". Статья была написана по-латыни и опубликована в ученых записках Петербургской академии за 1738 год, но основным источником бернуллиевского текста в наше время было немецкое издание 1896 года. Я сверял русский, а заодно и немецкий перевод с латинским оригиналом, а со всеми сомнениями обращался к Вадиму Максовичу.

- Как перевести valor? В классической латыни такого слова не было, а словарей средневековой латыни нигде нет.

- Да это value со всем спектром значений. Что там по-немецки? Wert? Ну вот видите. А по-французски - valeur с теми же значениями. По контексту здесь лучше всего подойдет оценка.

Он оказался прав: в конце концов я нашел valor в итальянском этимологическом словаре, где говорилось о происхождении итальянского valore - все с тем же самым набором значений.

Резкий протест у Вадима Максовича вызывали встречающиеся в русских переводах термины, представляющие собой транслитерацию английских. - Кому нужна "аллокация"? Есть нормальное русское слово размещение. Об этом же он писал в статье "Экономикс, сиречь наука экономическая", посвященной истории названия экономической теории.

Многие статьи для журнала "Экономическая школа", особенно для его первых выпусков, писали молодые люди - студенты, аспиранты. Вадим Максович курировал эту работу, предлагая молодым авторам темы, литературу, обсуждая с ними уже написанное. Но и не очень молодые авторы, вроде меня, ощущали потребность в его советах, в критической оценке, в его неожиданных суждениях о, казалось бы, понятных вещах. В то время Вадим Максович работал в лаборатории ценообразования, помещавшейся под самой крышей финансово-экономического института. И когда у кого-либо возникали затруднения, ему говорили:

- Поднимитесь к Гальперину!

Контакты